Пора нести дурную весть и в этот дом. Родион понукал себя, как упрямого ослика, но духу не хватило. Ладно, стерпит до завтра. Оруженосцу была вынесена благодарность и отдан приказ сворачивать филерский пост. Николя предлагал всяческую помощь, да хоть коробку донести, но чиновник полиции бы непреклонен: домой, греться. Сунув извозчику рубль, тихо попросил: мальчишку подвезти к самому подъезду, а если вздумает соскочить – поймать за шкирку и вернуть в пролетку. Старый возница обещал доставить в лучшем виде. За такие-то чаевые.
Сам же коллежский секретарь, поторговавшись, доехал за гривенный[17] с пятачком.
Приемное отделение участка не самое веселое место на земле. Сюда приходят с бедами и напастями, здесь обитают задержанные и просто нетрезвые личности. Помещение это, будто сито, собирает всю грязь, да и запахи витают не самые аппетитные. Кожей сапог пахнет, немытыми телами и ветшающей известкой. Что делать – полиция. Но в этот вечер приемное отделение незримо преобразилось. Словно праздник пришел. Ну, или что-то вроде. Сомкнув столы, чиновники Кручинский и Редер хорошо сидели. Прямо душевно сидели. А вот чиновник Матько уже сидеть не мог потому, что спал прямо на стульях. Благостную картину не нарушал и господин Лебедев. Напротив, подтащил стул, развалился, получая наслаждение. Даже злобная сигарка никого не смущала. В чем же секрет такой редкой идиллии?
Вовсе не бутылки с прозрачной жидкостью, одна пустая, другая – наполовину, были тому причиной. И не скромная закуска. А божественные напевы, что привольно изливались из мощной глотки негритянского певца. Мистер Лав был в ударе. Исполнив лучшие номера церковных хоралов (на что ушла первая емкость), теперь певец приступил к народным блюзам. Суровые полицейские таяли, как воск, от его баритона. За душу брали непонятные слова. Словно чужой народ смог выразить всю российскую тоску. Певец как раз прикончил песню. Чиновник Редер разлил не слишком верной рукой и провозгласил тост за мужскую дружбу и погибель всех баб, которые этому мешают. Лебедев честно перевел. Мистер Лав салютовал мужскому братству стаканом, в котором болталось на палец.
Наблюдать за идиллией Ванзаров не стал, о чем громко сообщил. Чиновники резко протрезвели, мистер Лав широко заулыбался, а криминалист не менее широко раскрыл объятия. Гостю были рады. Но Родион просил сворачивать. Арестованного в камеру, остальных – за работу. В общем, испортил людям вечер.
– Вам полстакана как слону дробина, а эти до дому не доберутся, – сказал Родион укоризненно. До чего правильный юноша, прямо сил нет!
Лебедев бодро икнул:
– Общественный порядок от этого не пострадает. А людям надо давать слабину, мой стальной коллега. Не всем хватает вашего рвения. Даже я не выдерживаю… И не пугайте своими усами. Ох, как Вагнер поет замечательно… А что это у вас? Опять дамская шляпка! И снова в голубую полоску! Знакомая вещица, да…
Коробка издала стекольный перезвон.
– Захватил всю косметику Изжеговой. Может пригодиться.
– Допускаю такое развитие событий…
– Аполлон Григорьевич, что-нибудь нашли на… в… теле?
– Как же иначе, мой нетерпеливый друг!
Лебедев потер лицо, и дымок хмеля, чуть туманивший взгляд, моментально исчез.
– У меня две новости: плохая и очень плохая. С какой начать?
При таком широком выборе трудно остановиться на чем-то одном. Родион согласился на первое и разместился за своим столом. На всякий случай.
– Новость плохая, – сказал криминалист. – Убийство совершено идентичным способом. Горло рассечено большим острым лезвием. В этот раз, правда, чуть глубже, надрезан позвонок, голова буквально держалась на ниточке. Но в остальном – никаких отличий. И эту бедняжку теоретически закрепили вниз головой, спустили кровь и не оставили никаких отметин от веревок или цепей. Можно утверждать, что при этом она не оказывала сопротивления. Под ногтями чисто, мелких ссадин на теле нет. На спине остались следы снега, но понятно отчего. Роскошная татуировка. Лисий хвостик вызывает восторг. Представляю, как она им виляла… Сегодня барышня ничего не ела. Незадолго перед смертью имела нормальное половое сношение и выкурила не больше одной папиросы. Но вы, как понимаю, про это и так знали.
– Сулема обнаружена? – спросил Родион, не вдаваясь в подробности.
– Ртутной соли нет. Это и есть очень плохая новость.
– Разве плохая?
– Именно так. Потому что несчастную красавицу довольно давно и успешно пичкали набором химикатов. Такого я давно не находил. Представьте, в одном женском теле найти сразу: эозин, калий, барий, висмутовую соль, от которой у нее по краям десен характерное воспаление – «висмутовая кайма». И самое главное: эрготин – сильнейший алкалоид, вызывающий судороги. Причем все это добро попадало не только через кожу, но им натурально кормили.
– Где применяются эти яды?
Лебедев недовольно хмыкнул:
– Из ядов тут только эрготин. Все остальное – химические красители. Это все, чем могу быть полезен. Делая вывод, который так ждете, должен признать: с подобным не сталкивался. Или применен настолько простой способ умерщвления, что и в голову не придет, или просто фокус. Вам разбираться. Как там в «Помпеях»?
Ответ был кратким и ожидаемым: служащие или ничего не видели, или не понимают, что видели. Во всяком случае, никто с мертвой девицей на плече мимо не пробегал. Внезапно оживившись, даже усы ободрились, Ванзаров спросил:
– Вам не попадались обои ярко-красного цвета с крупными цветами?
– Самая модная расцветка уже второй сезон. Называется «Помпеи». Там в краску мышьяк добавляется, чтобы получить особо яркий оттенок, который так нравится публике. Слышал мнения, что при высыхании этих обоев мышьяк выпадает пылью, и, если им дышать постоянно, можно отравиться. То есть эти обои не очень рекомендуются для жилых комнат. Разговоров много, но реальные случаи мне не попадались. А вам зачем? Наших барышень мышьяком не пичкали.
Родион отмахнулся легкомысленно:
– Мелочь, не важно.
Но Лебедева на этом не проведешь.
– Ох, темните, ох, жулик… Иголку нашли?
Пришлось сознаться в полном провале.
– Позвольте вопрос не по делу? – добавил юный чиновник.
– Для вас – что угодно. Валяйте!
– Как думаете: красота не знает справедливости?
Эксперт озабоченно нахмурился:
– Нет, коллега, пора вам срочно к девицам. От голода и воздержания совсем свихнетесь. А в святые вас точно не возьмут… Ну и меня заодно.
– Мне необходимо подкрепить одно логическое звено…
– Разве звено… – Аполлон Григорьевич приятно улыбнулся, что предвещало недоброе. – Другой мой, когда же поймете: красота – это высшая форма биологического гниения. Смотрите на красивую женщину как на ходячий труп, который поддерживают мази и притирания. Мумию в мехах. Как глянете, так сразу легче станет. Говорю вам как анатом. И хватит об этом. Женщин надо не изучать, а любить. Куда приятней!
Как бывает среди настоящих мужчин, разговор кончился внезапно. Логика запустила свое веретено с новой силой, а великий криминалист слегка разомлел, видно, и правда устал. Да и что за работа: трупы вскрывай, следы выискивай. Сущий ад.
Тут, как в сказке, скрипнула дверь, и приемное отделение пересек высокий цилиндр, из-под которого торчали тараканьи усы и угадывался их владелец.
– О! Волшебник прилетел! – закричал Лебедев самым несносным образом. – Иллюзионист и престидижитатор!
Не обращая внимания на всяких личностей, великий фокусник проследовал к чиновнику полиции, снял цилиндр, как перед публикой, и глубоко поклонился. Театральные привычки что клопы – если въелись, ни за что не вывести.
Ванзаров скромно поздоровался, а Лебедев нагло похлопал в ладоши и спросил:
– Как охота на вампиров? Колья, чеснок, серебряные пули еще не перевелись?
Не удостоив вниманием вызывающую личность, Орсини обратился к серьезному чиновнику:
– У меня для вас новость…
– Нет, Дмитрий Иванович, это у меня для вас новость, – сказал Родион.
– Вот как? Любопытно…
– Хорошо, что сами пришли сдаться. Наряд за вами посылать не надо.
– Какой наряд? – не понял фокусник. Для него это слово значило только «сценический костюм».
– Наряд стражи, чтобы доставили вас под арестом в камеру.
– Под арестом? В камеру? – от испуга Орсини перенял манеру своего ассистента повторять. – За что в камеру?
Нацелив указательный палец, Ванзаров предъявил обвинение:
– Где вы были сегодня между половиной четвертого и половиной пятого?
– Где я был? В гримерной был… Готовился к вечернему выступлению…
– Значит, вас никто не видел.
– Сданко видел, заходил, спрашивал, как будем представление показывать без Вероники… Да что такое?
– Врет! – строго и беспощадно заявил Лебедев. – Фокусы и увертки!
– Ваш ассистент не может считаться свидетелем, заслуживающим доверия, – согласился Ванзаров. – У вас нет алиби на этот час. Исходя из этого, я принимаю решение вас арестовать.
– В камеру засадить, на ключ запереть! – радостно добавил Аполлон Григорьевич.
Дмитрий Иванович слабо охнул, что означало: «Да за что такая напасть?»
– Вы обвиняетесь в жестоком убийстве двух барышень, произведенном с большим коварством, – сообщил Родион. – Куда дели кровь невинных жертв?
– Это безумие! Этого не может быть! Какие барышни?
– Известная вам госпожа Лихачева и госпожа Изжегова.
– Я?!! – вскричал Орсини. – Я убил Вику? Какая дикость, а еще подумал, что вы… Постойте… Вы сказали, что… Ольгу Ивановну убили? О боже!
Родион подтвердил суровым молчанием. Прямо-таки прокурорским.
Между тем Орсини выронил цилиндр из ослабевшей руки и предался отчаянию со всеми красками театрального человека. Ванзаров терпеливо ждал. А Лебедев получал несказанное удовольствие. Насытившись стонами, слезами и стенанием, Толстиков обратил заплаканное лицо к представителю закона:
– Это такое горе! Бедная девочка! Ка