— Из-за возраста липы — самое мудрое? — спросила Евгения.
— Конечно. Если она пережила не только барские двести лет, а следующие семьдесят — совхозные.
Евгения рассмеялась:
— Какая точность!
— Но я должен был подготовиться к встрече наедине с такой милой, такой обманчиво-домашней, нежной и какой там еще? Ах, ну да, Евой. У которой на самом деле мозги работают, как у хорошо и давно знакомой мне матери.
— Дмитрий Павлович, вы серьезно? О моих мозгах?
— А тебе никто до сих пор не сказал, что у тебя очень обманчивая внешность? — Евгения промолчала. — Говорил, уверен. Он, да? Он же не самовлюбленный павлин? — Она снова промолчала. Верно, Костя говорил, что она только играет в Еву. — Посиди, я сейчас. Принесу бумаги.
Евгения смотрела на пруд, в нем колыхались листья кувшинок. Что ж, большинство видит в ней только нежную, милую девушку. А игра в Еву невольно подталкивает походить на незатейливую прародительницу человечества. Точнее, подталкивала.
Она вспомнила, как однажды Костя удивил ее. Это произошло накануне их ссоры, на его даче, куда они уехали на выходные.
— Если ты Ева, если библейская жена похожа на тебя, то, я думаю, на самом деле у нас матриархат. Только все делают вид, что не замечают этого.
— А почему? — осторожно спросила она.
— Мужчины уверены, что умеют просчитывать шаги на будущее. А женщины, этакие эмоциональные существа, способны отреагировать только на то, что происходит прямо сейчас. Причина, говорят они, в различном устройстве мозга.
— Ты читал про такие опыты? — заинтересовалась Евгения.
— Да, но они смешные.
— Например?
— Хочешь пример? Пожалуйста. Но предлагаю подумать о бесспорности доказательств, — предупредил он.
— Говори.
— К голове девочки прикрепили специальные датчики. Девочке говорят: ты плохо написала буквы. На экране монитора видно, какая буря поднимается на слове «плохо». А когда проделали тот же опыт с мальчиком, буря поднялась на слове — «написал». Из этого делают вывод о том, что мальчик способен видеть будущее, а девочка — у себя под носом.
— Ты не согласен? Почему?
— Потому что я вижу тебя, наблюдаю за теткой Марией и ее «сестрами». Я не знаю подобного мужского клуба, который за столько лет не распался бы. Большинство мужских объединений — развлекательные. Мой дядя Никос — ты его знаешь — типичный «клаббер», вокруг него такие же, как он.
— Но «сестры» создали свой клуб, чтобы помогать умным женщинам не поглупеть в мужском мире, — насмешливо заметила Евгения.
— Я буду стараться, очень стараться… быть умным, — пообещал Костя. И добавил: — Чтобы ты рядом со мной стала еще умнее.
Она легонько шлепнула его по руке, которая потянулась к ней, чтобы обнять.
— Я тебя не боюсь, — он быстро наклонился и поцеловал ее. А потом все-таки обнял и прошептал: — Это было… так здорово, я хочу, чтобы так было всегда.
— Чтобы потом всю ночь лил дождь? — тихо спросила она.
— Да хоть всю жизнь!
— Но мы почти не спали…
На самом деле в минувшую ночь они почти не спали. Никогда прежде Евгения не видела такой грозы. Синие молнии влетали в окна, гром грохотал с такой силой, что, боясь оглохнуть, она утыкалась Косте под мышку. Он накрывал ее своим телом.
Дождь омывал стекла сплошным потоком, отдельные, самые крупные капли отскакивали от бетона и взлетали вверх, мешаясь со встречными, падающими с неба. Водяной вихрь закручивал листья декоративной фасоли, отрывал красные цветы, расцвечивая дождь.
Наконец под утро все стихло. Евгения замерла, затихла рядом с ним.
Они проснулись, когда солнце сияло над домом и лесом, и казалось, ночью ничего такого не происходило. А если и было, то природа лишь повторила то, что они делали весь день в спальне, но на своем языке… Весь день они любили друг друга. С такой же неистовой силой, с какой небо любило землю ночью…
Тогда же они решили поселиться вдвоем в тушинской квартире. Костя собирался перевезти вещи, о чем Евгения сказала подруге, когда вернулась. А потом случилось то, что случилось…
— Итак, один мужчина тебе говорил, — услышала она за спиной голос Дмитрия Павловича, — что ты прикидываешься бессловесной Евой? Если да, то я второй мужчина, от которого ты слышишь это.
— Говорил, — подтвердила она.
— Значит, он нормальный мужик. Ты, Евгения, такая же разумная, как твоя матушка. Я рад, что ты не в отца.
— Он вам не нравился? — встрепенулась она. Когда-то Дмитрий Павлович был влюблен в мать, но физиология — особа жестокая. У Дмитрия Павловича обнаружились проблемы с гормонами. Причем у него — сына доктора медицины, который именно этим занимался. Печально, но факт.
Подростком Евгения спрашивала мать, может ли быть дружба между мужчиной и женщиной. Та отвечала: может, если мужчина не совсем здоров. Если с ним все в порядке — только любовь.
Потом Дмитрий Павлович и для Евгении стал другом. Она советовалась с ним, когда возникло что-то, о чем неловко было говорить с матерью или подругой. Тем более что Дмитрий Павлович юрист, у него своя нотариальная контора.
Евгения тогда приглашала своего тайного советчика в какое-нибудь кафе-мороженое, чувствуя себя так, будто идет на настоящее свидание со взрослым мужчиной.
— У твоей матери несколько качеств, которые помогали держать в руках хозяйство. В их число входит и женская хитрость, и личное обаяние. Но сейчас, дорогая моя, идет смена поколений. Твои ровесники теснят матерей и отцов. На них обаяние твоей матери не действует. А методы они избирают такие, о которых Ирина слышала, но сама никогда ими не воспользуется.
— Что будет? — спрашивала Евгения, глядя в темную воду «Черного воробья». Сейчас она показалась ей мутной.
— Сначала в таких случаях хозяйство банкротят, потом за бесценок его покупает тот, кто приложил руку к банкротству. — Евгения хотела привычно возразить, что хозяйство матери невозможно обанкротить, ведь оно прибыльное…
— Вот, — он подал ей файловую папку, — здесь найдешь все — цены на землю вроде вашей, стоимость имущества, если вас все-таки обанкротят и выставят на аукцион. Не боишься, что такой подготовкой накличешь беду? — он внимательно посмотрел на девушку. — Мать знает, что ты попросила меня сделать?
— Нет, не знает. Но беду и кликать не надо, — она усмехнулась. — Мне кажется, я знаю, откуда она явится.
— Знаешь? Так чего же ты…
— Но в то же время и не знаю. Поэтому хочу все просчитать заранее.
— Ну вот и ответ на вопрос, у кого мужские мозги. — Он удовлетворенно потер руки и продолжил: — К тому же местечко у вас в Петракове — прелакомый кусочек. Здесь и то пахнет бывшим совхозом. — Он втянул носом воздух. — А от ваших норок — никакого запаха. От живых зверей!
— Может, вытяжку убрать? — поспешно проговорила Евгения и сама поморщилась. — Это я так, глупости говорю.
— Если уберете, я бы на месте норок умер. Они привыкли к свежему воздуху.
— Это правда, — согласилась она.
— Значит так, — словно подвел итог Дмитрий Павлович. — Мы с тобой люди конкретные. Сидя под этой липой, на берегу «Черного воробья», сказали друг другу правду. Она оказалась тоже черная. Можно тебя обнять по этому случаю?
Евгения кивнула:
— Можно. Только не очень крепко.
— Я сильный.
— Вижу, какие у вас мускулы!
— Тренируюсь. Если нет бороды, должны быть хотя бы мускулы. У меня ведь не женская фигура?
— Конечно, нет.
У Дмитрия Павловича фигура была мужская, но борода не росла.
— Но я все же не понимаю, — вернулась она к волнующему вопросу, — если у нас прибыльное хозяйство, почему его можно сделать банкротом?
Дмитрий Павлович обнял ее за плечи:
— Скажи, бывает белый воробей? А черный? А малиновый?
— Нет, — она засмеялась.
— Но ты сама так называешь эти пруды и не морщишься. Значит, как назовешь, так и будет. Все поверят и станут повторять. И мы с тобой давай повторим пройденное. — Дмитрий Павлович внимательно посмотрел на Евгению. — Итак, хозяйство банкротят. Потом устраивают аукцион. Вы покупаете хозяйство.
— Но деньги…
— Мать знает, где их взять. А я знаю, как их правильно оформить.
— Но… Вы прикинули, сколько надо денег? — Она вынула из папки бумаги.
— Конечно. — Он назвал сумму.
— Как много! — Она поморщилась.
— Нет, мало, — возразил он. — Поэтому вас и хотят купить — задешево!
— Вы думаете, маме столько дадут «сестры»?
— А если нет, тогда зачем нужны «родственные» отношения? — Он засмеялся. — Аукцион, я думаю, непременно произойдет. Послушай, давай пересядем к «Малиновому воробью». Интересно, почему это он — малиновый?
— Может, пел, как малиновка. Или малина росла на берегу… Думаете, там веселее?
— Конечно.
— А не лучше сесть у «Белого воробья»? Там такие два пенька… Я привезла пироги с капустой, угостимся…
Он встал, они перешли к третьему пруду, уселись на пни, Евгения достала свое угощение.
— А-ах, — простонал Дмитрий Павлович, отправив в рот пирожок целиком. Потом, блаженствуя, опустил голову девушке на плечо.
Цифровая камера, которая следила за ними из зарослей борщевика, тихонько сработала.
Они доели пирожки, потом сели в свои машины и разъехались. Дмитрий Павлович отправился дальше по шоссе, в Талдом, по делам. А Евгения повернула к Москве.
От «Волги», в которой ехала цифровая камера, ее отделяло машин двадцать, не больше…
16
— Ты сейчас где?
— Все там же, — ответила Евгения, плотнее прижимая трубку к уху. Лилька сидела напротив, и ей не хотелось, чтобы она узнала, кто звонит.
— Ты не одна? — спросил Костя.
— Да, — коротко ответила девушка.
— Чем занимаешься? — в его голосе она услышала нечто задевшее ее. Неужели ей может нравиться его ревность?
— Все тем же, — снова уклончивость прозвучала в ее голосе.
— Надеюсь, репеллентами, — услышала она. Ее брови удивленно поднялись.
— Откуда ты знаешь? — Она не говорила Косте, что уже несколько месяцев работает над «отманкой», как называла препарат. Может, Костя знаком с кем-то из Фонда защиты природы? Но при Лильке спрашивать не хотелось.