На секунду Флора побледнела, а Элен, увидев это, немедленно затихла. Раскаты смеха с каждой минутой нарастали, но вдруг Флора наконец поняла, его причину: общее оживление зрителей вызвала не она, а комедианты на сцене. У девушки вырвался радостный вздох. Продолжая дрожать, она позволила Дюрану увести себя к креслу, но села только после того, как увидела, что Жози тоже заняла свое место за столом.
Эрмина перехватила взгляд Элен и увидела ее удивленно поднятые брови. Веселье актрисы как рукой сняло, когда она проследила за направлением взгляда Элен. Морвен и патронесса-вдова, склонив головы друг к другу, шепотом что-то обсуждали, не замечая, что происходит вокруг.
Возле их стола остановился официант, держа высоко над головой поднос с едой. Элен, сидевшая с краю, у входа в ложу, наклонилась вперед в своем кресле, чтобы пропустить его. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Дюраном, который все еще стоял за креслом Флоры и с грустью смотрел на Элен. Его черные глаза, как ей показалось, выражали обиду, и в них, как и говорила Эрмина, было молчаливое обвинение. Дюран был одет в черный изысканный камзол, который придавал ему какой-то устрашающий вид. Порез на его щеке зажил полностью, но оставил багрово-синий след.
Райан поднялся с кресла и, наклонившись к уху Элен, тихо прошептал:
– Не пойти ли нам прогуляться, пока Морвен и его дамы обедают?
Элен с готовностью согласилась, вдруг почувствовав желание немедленно уйти от этих беспокойных людей. Несомненно, со временем все обзаведутся в Новом Орлеане новыми друзьями. Но пока, как ей казалось, всех этих людей, таких разных, которые, возможно, никогда не были бы вместе при других обстоятельствах, объединяли недавнее прошлое и пережитые вместе несчастья.
Элен держала Райана под руку, они оба молчали. На дорожках вблизи сцены им встречалось много людей, желавших, очевидно, размяться после плотного обеда. Однако по мере удаления от центра парка гуляющих становилось меньше, звяканье посуды, смех и голоса были чуть слышны.
Большинство факелов, освещавших дорожки, уже погасло. Иногда с извилистых боковых дорожек или из увитых виноградными лозами беседок раздавались хихиканье и тихий шепот. Здесь влюбленные парочки пользовались темнотой и уединением. Издалека, со стороны сцены, вдруг послышалась музыка, возвещая начало танцев.
Элен взглянула на своего спутника:
– Ты хотел со мной о чем-то поговорить?
– Не совсем так. Ты думаешь, нам надо обязательно поговорить, прежде чем пойти гулять?
– Конечно же, нет. – Элен чувствовала некоторую напряженность в голосе Райана, и это ее беспокоило.
– Гамбьер весь вечер смотрел на тебя, как кот на сметану, которую достать не может. – Райан не собирался говорить этого, но слова выскочили сами по себе. Ему даже стало стыдно, что он не смог сдержать обиду.
– Может быть, он беспокоится за меня? Наши семьи дружили много лет.
Райан подумал, верит ли она сама в это или сказала так нарочно, лишь бы успокоить его.
– А теперь ты еще скажешь, что он тебя любит...
Любил ли Дюран ее? Элен не хотелось об этом думать, тем более что она не была уверена в его чувствах.
– Это не имеет никакого значения, поскольку мы не собираемся с тобой пожениться!
– А ты об этом сожалеешь?
– Я вообще ни о чем не сожалею, – резко ответила она.
Райан остановился и вопросительно посмотрел на нее.
– Ты не хочешь выходить замуж ни за меня, ни за Гамбьера... Или ты только так говоришь? Так чего же ты все-таки хочешь?
– А разве я должна чего-нибудь обязательно хотеть?
– Обычно так бывает.
Элен хотелось начать продажу духов, заработать деньги, чтобы можно было ей с Дивотой жить самостоятельно и независимо. Хотелось, чтобы их разногласия с Райаном и связанные с ними неудобства наконец закончились, чтобы можно было жить без больших проблем. Хотелось, наконец, получить обратно имение, имущество и капиталы отца на Сан-Доминго, хотя на это и не очень можно рассчитывать.
Было еще одно желание, которое не давало ей покоя. Она хотела, чтобы Райан страстно желал ее сам, без всякого влияния духов или какой-нибудь другой магии. От этой мысли кровь в ее жилах радостно закипала, румянец заливал щеки, а сердце бешено стучало в груди.
– В чем дело? – спросил Райан, который, конечно, расслышал ее тяжкий вздох и ласково прикоснулся к ее руке.
Ее кожа, как всегда, была нежной и в то же время упругой. От этого прикосновения ему вдруг захотелось обнять, защитить ее и вообще поскорей увести отсюда. Три дня и три ночи без нее. Это так долго... И причина всему проклятая гордость. Он боялся, что Элен может отказать ему в близости, как отказалась выйти за него замуж, поэтому теперь Райан терпеливо ждал какого-либо признака ее желания. Не в его правилах было принуждать женщин.
Но вот теперь он инстинктивно почувствовал ее внутренний трепет.
– Элен, chere, – прошептал он. Она глубоко вздохнула.
– Мне бы хотелось, – сказала Элен дрожащим голосом и так тихо, что он едва ее слышал, – чтобы ты желал меня...
– Я всегда желал тебя... – прошептал Райан, уткнувшись лицом в шелк ее волос.
Она прижалась к его крепкой груди и подняла к нему лицо, чуть раскрыв губы для поцелуя. Быстрая реакция Райана на ее признание вызвала в ней пьянящее радостное ощущение. Значит, он действительно желал ее! Она привлекала его сама, а не магия ее духов.
Губы, прижимавшиеся к ее губам, казались сладкими и требовательными. Его язык нежно ласкал уголки ее губ, словно требовал впустить его. Элен позволила ему это, и Райан с резким вздохом, похожим на стон, еще крепче прижал ее к себе.
Руки Элен невольно скользнули вверх, к его крепкой шее, к жестким завиткам на затылке, которые она стала поглаживать. Райан так сильно сжимал ее в своих объятиях, что Элен чувствовала каждую пуговицу, каждую складку на его камзоле. У нее не было сомнений – он действительно хотел ее. Сладкое томление разливалось по ее телу. Шаловливо играя, она погладила своим языком его язык, провела им вдоль его зубов, слегка толкнула их, затем неожиданно убрала язык, словно отступая и заманивая. Райан немедленно откликнулся на ее ласку страстным поцелуем. Когда он дотрагивался языком до ее влажного и нежного нёба, у Элен закружилась голова и участилось дыхание.
Послышались чьи-то шаги. Райан тихонько выругался и повернулся, чтобы загородить Элен. Их уединение нарушила молодая пара, которая, взявшись за руки, прошла, даже не взглянув на них.
Райан коротко рассмеялся.
– Думаю, что ракушки на дорожках слишком остры для твоей нежной кожи, а земля слишком влажная и грязная для твоего роскошного наряда. К тому же здесь так мало уединенных мест. Поэтому нам стоит отправиться домой, – прошептал он ей на ухо.
– А остальные... – начала было Элен, но ее протест прозвучал неубедительно.
– Остальные к нам прийти не смогут...
Месье Мазэн давно был готов вернуться в город и, по сути дела, ожидал только возвращения с прогулки Элен и Райана, чтобы пригласить всю компанию в лодку.
На обратном пути почти все молчали. За исключением нескольких отрывочных замечаний по поводу прошедшего представления, никто не был склонен к разговору. Даже лодочник устал от своих песен и молчал, очевидно, стремясь поскорее добраться до постели. Он орудовал своим шестом так быстро, что вскоре лодка оказалась у городских ворот.
Там компания распрощалась, и каждый направился своей дорогой, не забыв громко выкрикнуть обещание скоро увидеться снова. Уже через несколько минут Элен и Райан входили во двор его дома через кованые ажурные ворота, над которыми висел зажженный фонарь.
Услышав смех и громкие женские голоса, они резко остановились. С галереи раздался голос Дивоты:
– Это ты, chere?
Элен ответила, и через минуту Дивота спустилась по лестнице в сопровождении двух женских фигур, которые нельзя было узнать в тени. Когда они вступили в полосу света, падавшего от фонаря, оказалось, что это были Серефина и Жермена.
– Д'вечер, ма'мзель, м'сье, – скороговоркой произнесла Серефина своим мягким голосом. Жермена, горничная Мазэнов, оробела и только кивнула в знак приветствия.
– Добрый вечер, – ответила им Элен ровным и приятным голосом. Она никогда не чувствовала злобы по отношению к давней любовнице Дюрана, а теперь и вообще причин для этого не осталось.
Серефина повернулась к Дивоте, торопливо обняла ее, очевидно, из благодарности за маленькую синюю бутылочку, которую она держала в руке. У Жермены в руках была такая же. Три цветные женщины обменялись еще несколькими словами, и Серефина с Жерменой быстро направились к воротам, скоро растаяв в темноте.
Элен вопросительно взглянула на Дивоту.
– Серефина приходила за духами. Она узнала, что мы начали их готовить. А Жермену встретила по пути, – объяснила горничная.
За смехом этих женщин скрывалось что-то большее, чувствовалось, что они жили какой-то своей жизнью, недоступной для белых. Это слегка обеспокоило Элен. «Наверное, – подумала она, – Серефина и Жермена, как и Дивота, могли быть последовательницами верований вуду». Однако утверждать этого было нельзя, а если попробовать выспросить об этом Дивоту, то горничная могла бы подумать, что Элен подозревает что-то нехорошее в связи с приходом этих женщин или, еще хуже, запретит ей общаться с любовницей своего бывшего жениха.
– Я очень устала, – сказала наконец Элен, оглядываясь с полуулыбкой на Райана. – Пожалуй, пойду в постель.
– Я скоро приду, – пообещал Райан.
– Вам что-нибудь нужно, месье? – спросила его Дивота.
– Нет, спасибо. Бенедикт позаботится обо мне.
Моментально появился Бенедикт и замер в ожидании распоряжений хозяина.
– Быть может, немного коньяку? – негромко предложил он.
Райан согласился, а Элен повернулась и стала подниматься по лестнице, раздумывая, как было бы хорошо, если бы Райан последовал за ней, и они могли бы раздеть друг друга и упасть в постель. Видно, здесь найти уединение так же трудно, как и в Воксхолле.