Все дружно закивали, кто с большей, кто с меньшей долей уверенности.
Придет же такое в голову!
Начали мы с буквы «Р». Вроде легко. Я быстро заполняла графы, но до конца не дошла, так как Милан объявил, что уже закончил.
– Сейчас проверим ответы, – сказал Ромен. – «Имя»?
– Голубка.
– Нет, Голубка, скажи, что ты вписала в первый столбец?
– Ну, я только что сказала. Я написала «Голубка».
Милан рассмеялся. Я сдержалась. Нонна подняла глаза к небу:
– Она не поняла правил!
– Я прекрасно поняла правила, госпожа всезнайка! Мне предлагается написать имя, я и пишу мое имя.
Брат покачал головой и стал проверять ответы других. Робер, Роза, Ромуальд, Робер, все в порядке.
– Продолжим, «Профессия». Милан, ты что написал?
– Разнорабочий.
– Полина?
– Радист.
– А ты, Голубка?
– Без.
– Что «без»?
– Без профессии. Я не работаю.
Я пыталась сдержаться, но, глядя на Нонну с ее притворно-невинным видом, на высокомерное выражение лица Голубки и на жилку, выступившую на физиономии брата, с трудом подавила смех.
– Хорошо, – продолжил Ромен, стараясь сохранять спокойствие, – по крайней мере, насчет следующего ты просто не могла промахнуться. Итак, «Животное»?
– Рысь, – ответил Милан, давясь от смеха.
– Руконожка, – предложила свой вариант Нонна, перед тем как повернуться в сторону Голубки в ожидании ее ответа.
– Росомаха.
Брат оживился:
– Отлично! Браво, Голубка, у тебя два очка!
Она приподняла брови и бросила торжествующий взгляд на Нонну. Она этого не сказала, но я словно услышала отчетливо: «Ну, позлись, позлись!»
Ромен перешел к следующему слову:
– Теперь «Спорт». Что у тебя, Нонна?
– Мне не хватило времени ответить.
– Черт! Полина?
– Регби.
– Отлично. Голубка?
– Гимнастика.
Ромен побагровел.
– Ты издеваешься?
– Простите, молодой человек? – обиженно произнесла бабушка.
Похоже, если бы Нонне это было под силу, она сейчас прошлась бы колесом от восторга. Милан съежился. Брат испустил глубокий вздох.
– На каком основании ты поставила «гимнастика»?
– Раз меня попросили назвать спорт, я и назвала тот спорт, которым я занимаюсь в моей богадельне.
– Но слово начинается не с буквы «Р»!
– Так что, значит, я должна солгать?
Ромен закрыл лицо руками.
– Но ты же правильно назвала животное!
Она сверлила его взглядом, будто только что вытащила его пьяным из канавы.
– Меня попросили назвать мое любимое животное, вот я его и назвала. Ты и правда очень странный парень… Вы меня слишком утомили, я, пожалуй, пойду к себе, а вы продолжайте ваши глупости.
Она встала и вышла из гостиной под погасшим взглядом Ромена. Выражение «дойти до ручки» как нельзя лучше характеризовало сейчас его состояние. Нонна положила руку ему на плечо, деликатно намекая, что она-то еще здесь.
Брат предложил нам переключиться на «Тривиал персьют»[38], когда зазвонил мой телефон и спас меня от «обычного преследования». Это была Натали, сообщившая грандиозную новость:
– В субботу, на мое тридцатипятилетие, я затащу к себе Жюли, и мы прекрасно проведем вечер, так что готовься веселиться до утра!
· Глава 32 ·
Вот уж не думала, что отпуск повлияет на меня настолько благотворно. Шли дни, и мне все лучше удавалось справляться с тоской, наслаждаться праздностью. Нет, я не валялась целыми днями в шезлонге, но с удовольствием понимала, что не нужно до мелочей планировать свой день, теперь я могла отдохнуть в постели, когда мне захочется, причем без обязательных спасительных телесерий, или просто пойти в туалет без всяких журналов. Мысли мои уже меньше путались – не то что раньше, я чувствовала себя и выглядела отдохнувшей, это бесспорно. Но освобождение части мозга обычно влечет за собой определенные неудобства: теперь в нем появилось достаточно места для ностальгии и сожалений.
Я постоянно думала о Бене. Разумеется, мои мысли подогревало то, что я ежедневно описывала ему одно из своих воспоминаний, но все же мне иногда казалось, что так я выстраиваю очередную защиту перед лицом отречения от моей любви, которое уже пустило во мне корни. Я словно состояла из двух половинок: первая знала, что необходимо избавиться от него, а вторая этому сопротивлялась. Пока побеждала любовь. Невероятное возрождение чувства к Бену напоминало последний всплеск жизни умирающего.
У меня оставалось всего с десяток дней, когда я еще могла напоминать ему о нашей любви. Окончание отпуска должно было положить конец и моим письмам. Когда я их писала, я понимала, насколько наша любовь была сильна, неповторима. Нет, не потому я его выбрала, чтобы осуществить мечту девочки-подростка, не оттого решила соединить наши жизни раз и навсегда. И я желала возвращения Бена вовсе не из гордости. Мне был нужен он, только он, потому что я становилась счастливой, когда он находился рядом, потому что я любила его достоинства точно так же, как и недостатки, потому что я таяла, когда видела отражение его взгляда в глазах нашего ребенка, потому что прикосновение к его коже пронизывало меня дрожью, потому что его голос меня успокаивал, потому что я ни с кем другим не смеялась столько, сколько с ним, потому что он знал обо мне все, мои сильные стороны и слабости, мои тревоги, потому что он любил меня такой, как я есть, потому что я хотела бы всю свою жизнь пройти с ним рука об руку.
Я не могла заставить его полюбить меня снова, не могла заставить вернуться. Не могла же я его связать и запереть у себя в шкафу, чтобы всегда иметь под рукой, хотя мысленно и рассматривала такой вариант. Я чувствовала себя бессильной, но и это не казалось мне самым худшим. Куда страшней другое: если бы его решение осталось неизменным и между нами действительно все кончено, мне пришлось бы до конца дней думать, что я могла бы сделать, чтобы такого не произошло? И что произошло бы, останься он со мной? Но главное – я бы всю оставшуюся жизнь ощущала себя лишь половинкой.
Я присела на прибрежную скамейку и начала писать свои воспоминания. Что еще мне оставалось? Ах, как же я надеялась, что это мне поможет!
Я никогда не испытывала особой симпатии к твоей коллеге Лоре. Нет, я вовсе ее не ненавидела, просто относилась к ней, как к прыщику, вылезшему на подбородке. Но с тех пор как она попала в автомобильную аварию и ты начал заезжать за ней по утрам и отвозить ее домой после работы, я была готова воспользоваться радикальным средством от прыщей.
Ты говорил о ней не умолкая.
«Знаешь, что сегодня рассказала Лора?»
«На Лоре сегодня были потрясающие туфли!»
«Почему бы тебе не обратиться к остеопату Лоры?»
«Ну и посмеялись же мы сегодня с Лорой!»
Иногда мне казалось, что если бы ты переспал с Лорой «по-собачьи», ты бы мне и это рассказал.
Однажды мы встретились с ней в магазине, и я сразу пожалела, что здесь не продают балаклавы, настолько жалкой я себя почувствовала рядом с ней. Красивая, оживленная, милая; что и говорить: феи, заглядывающие в колыбельки новорожденных, распределяют свои дары несправедливо.
Часто ее имя крутилось у меня в голове ночами.
Лора.
Золото.
Другая[39].
Тебе я об этом не говорила. В конце концов, это была чисто моя проблема. Я должна была справиться с ревностью сама. Утешала я себя так: будь у тебя к ней чувство, ты бы не говорил о ней постоянно.
Все так и происходило ровно до того дня, когда зазвонил твой телефон, пока ты принимал душ. На экране высветилось новое сообщение. Ревность стиснула железной рукой мою совесть и одержала победу.
Сообщение оказалось от Лоры.
«Ты должен ей сказать сегодня вечером. Все время думаю о тебе. Крепко целую».
Я уронила телефон, словно он обжег мне руку. Дожидаться, пока ты мне скажешь, я была не в силах. Ворвавшись в ванную, я накричала на тебя, используя несловарную лексику. Ты посмотрел на меня так, будто я перекрыла тебе холодную воду.
– Да что на тебя нашло? – пробормотал ты.
– Тебе нечего мне сказать?
Ты опустил голову.
– Я собирался сказать сегодня. Обещаю, что обязательно найду себе работу сразу после расторжения контракта. Я предвидел твою реакцию, но не ожидал, что она окажется такой бурной…
По моему взгляду ты догадался, что мы говорили о разных вещах.
Мне пришлось объясниться.
В твоем взгляде промелькнуло разочарование. Я предпочла бы гнев.
За весь вечер ты не произнес ни слова, несмотря на мои многочисленные попытки. Не улыбнулся, когда я «лунным шагом» прошла перед тобой с подносом запеканки в руках. И сразу после ужина пошел спать. На кровати ты лег так далеко от меня, что половина твоего тела свешивалась в пустоту.
На следующее утро ты ушел на работу, даже не взглянув в мою сторону.
Весь день я не переставала себя винить. Мы и раньше ссорились, но никогда прежде у меня не возникало ощущения, что между нами что-то сломалось. Мне нужно было обязательно добиться твоего прощения.
Ты вернулся с работы поздно. Как всегда, первым делом направился в туалет. И довольно долго там просидел. Наверное, ты действительно очень сильно обиделся.
Я напрягла слух. Когда послышался звук отматываемой бумаги, сердце у меня замерло. Прошли еще несколько минут без малейшего звука.
Выходя из туалета, ты улыбался. Я бросилась в твои объятия.
Мне пришлось провести два часа за необычным занятием: на каждом листе целого рулона туалетной бумаги я писала слово «прости». Естественно, ты получил то же слово, написанное чернилами, на свою задницу, и все же тогда ты еще любил меня.