Я продолжала улыбаться так, словно мое сердце не обливалось кровью.
– Скоро ты поедешь к папе, дорогой. А пока Светик хочет пожелать тебе спокойной ночи!
Он скрестил руки на груди и набычился.
– Нет, я не буду спать!
– Послушай, Жюль, уже поздно, завтра нужно в садик, давай!
– Ну, пожалуйста, мама, давай еще поласкаемся!
Я уже почти сдалась, как это бывало каждым вечером, но тут раздался голос моего отца:
– Думаю, этот малыш сейчас достанется мне, и я его съем!
Слова его всегда производили немедленный эффект: Жюль начинал бегать, взвизгивая, пока дедушке не удавалось наконец его изловить, чтобы покрыть животик внука звучными поцелуями. Несколько мгновений я созерцала это веселое действо, давая волнам смеха стереть мою тревогу.
Последние две ночи Жюль снова обмочился в постели. Мне придавало сил то, что вроде бы сын не страдал от нашего разрыва. И все же я не чувствовала полной уверенности, и это причиняло мне боль. Я уже предвидела, как через несколько часов сын заплачет и позовет меня, потому что постель его будет мокрой. Он будет дрожать, просить прощения, а я стану его утешать, говорить, что он еще маленький, а маленькие имеют право мочиться в постель, возьму его на руки, чтобы согреть, переодену, и он закончит ночь в моей постели, раскинув руки и ноги так, что мне придется постараться не свалиться на пол. Но нет таких жертв, которые мать не принесла бы, чтобы с невинного детского личика никогда не сходила светлая улыбка.
Для моего ребенка я была готова на все. Могла есть холодную еду, миллион раз смотреть «В поисках Немо»[19], не мечтая превратить его в несчастную рыбешку, отдать последний кусочек любимого лакомства, не обращать внимания на затекшую руку, если сын засыпал на моем плече, прикреплять солнцезащитный козырек «Машинки» в своем автомобиле, вставать сотню раз за ночь, не показывая клыков, бесконечно слушать песенку Рене Крота[20], восторгаться бусами из сухих макарон, улыбаться, когда он меня будит, засовывая палец в ухо, есть вместе с ним овощи, которых он не любит, сохранять спокойствие, обнаружив свой телефон в унитазе, выковыривать из волос пластилин, часами бродить по парку, вытирать, если его вдруг вырвет, без звука соглашаться на игрушки, «дополняющие» интерьер квартиры, превращаться в лошадку, диван, батут или горку, подавлять крик, когда ночью босиком наступаешь на валяющуюся игрушку, соглашаться на то, что кто-то щиплет тебя за «эти штучки», похохатывая, мириться с растяжками и складками, заменившими мне плоский когда-то живот, отменять потрясающий уик-энд, потому, что к нам пожаловала ветрянка, заменять грубые слова смешными, хлопать в ладоши, если он пописал в горшок, чревовещать за плюшевого медвежонка.
Я бы не вынесла, если бы сын стал несчастным.
После массированной атаки дедушки Жюль начал икать. Воспользовавшись передышкой, я схватила его в объятия.
– Ну, все, малыш, пойдем спать!
Он принялся меня отталкивать, цепляясь за дедушкину шею.
– Нет, не хочу с тобой! Хочу с дедулей!
Отец посмотрел на меня вопросительно. Я знаком дала понять, что согласна, и помахала рукой моему сокровищу, пока они направлялись в детскую. Мама похлопала по дивану рядом с собой, приглашая меня присесть. Мина вздохнула, нехотя одну за другой спустила лапы вниз и сползла на пол.
– Выпьешь травяной настойки?
– Нет, спасибо.
– Посидишь с нами немного?
– Да нет, я пойду в свою комнату, посмотрю что-нибудь.
– Малыш, кажется, не совсем в порядке.
Я подняла глаза к небу.
– Он просто немного устал, всю неделю он ложился позже обычного. Перестань беспокоиться по пустякам, мама.
Но мама нашла ранящие слова и произнесла их, глядя мне прямо в глаза:
– Можешь притворяться, что у тебя все хорошо, сколько твоей душе угодно. Но нельзя закрывать глаза на то, что это отражается на твоем сыне. Ребенку плохо, тебе следует взять себя в руки.
– Да что это значит – взять себя в руки? Не вижу связи! Согласна, возможно, Жюль немного выбит из колеи, но ведь его родители только что разошлись, что в этом необычного?
– Думаю, что проблема не в том. Он страдает оттого, что видит тебя несчастной. Такие вещи бесполезно скрывать, дети все впитывают как губки. Недавно в нашей больнице читали лекцию на эту тему, в ней говорилось, что нет ничего хуже, чем демонстрировать настроение, противоположное тому, что ты испытываешь на самом деле. В этом содержится тревожный посыл.
Мама всегда знала, что лучше для моего ребенка. Во-первых, потому, что она – моя мама, а во-вторых, потому, что она акушерка. Двойной аргумент.
– Бен обязательно вернется, мама. И всем сразу станет легче.
Она на меня посмотрела так, словно я только что снесла яйцо.
– Пора бы тебе, Полина, прийти в себя. Бен может вернуться, а может и не вернуться. Тебе нужно двигаться вперед, твоя жизнь продолжается.
Мне совсем не хотелось все это выслушивать. Как же они меня достали с их желанием, чтобы я двигалась вперед! Я остановилась, не выключив мотора, и просто жду, когда Бен вернется и вновь займет пассажирское сиденье. Неужели так трудно это понять?
Поцеловав маму, я пожелала ей доброй ночи.
Я уже устроилась на кровати, когда мой телефон зазвонил. Пришло сообщение. Как я поступала каждый раз, я вновь обратилась с мольбой к богу телекоммуникаций: «Сделай так, чтобы это был он!»
Разблокировала экран. Бог существует.
От кого: от моей любви.
Текст сообщения: «Мы можем увидеться?»
· Глава 14 ·
Когда я пришла, он меня уже ждал. Я направилась к его столику, пытаясь не анализировать ни его первый шаг, ни застывшее на его лице выражение крайней важности, с которым он уставился на экран телефона. Когда в ответном сообщении я спросила, зачем нам нужно увидеться, Бен написал, что хотел бы поговорить со мной «вживую», и поставил смайлик. Я на всякий случай подкрасила ресницы водостойкой тушью.
Он убрал телефон, заметив меня, и смотрел на меня без улыбки, пока я усаживалась напротив. Сердитый смайлик.
– Привет, Полина!
– Привет…
– Выпьешь что-нибудь?
Взглянув на стоящее перед ним пиво, я заказала апельсиновый сок.
– Зачем ты хотел меня видеть?
Он отпил глоток и поджал губы, как он это делает каждый раз, когда чем-то смущен. Бен выглядел напряженным, я старалась справиться с дрожащими руками, он не улыбался, а я, пожалуй, слишком много улыбалась. Люди наверняка должны были подумать, что это наше первое свидание. Кто бы поверил, что раньше мы с ним целовались часами напролет, что он держал меня за руку, пока я рожала нашего сына, что мы знали друг друга до мелочей, что, по его словам, я всегда была для него самым главным человеком в жизни. Кто бы мог подумать, что мы носили с ним одну фамилию?
С того момента, когда я получила его послание, мои надежды, которые мне удалось сжать до совсем маленького шарика, стали рваться наружу. А что, если он передумал? Что, если осознал ошибку? Вдруг ему меня не хватает?
– Нам нужно продать квартиру.
Мое сердце упало и разбилось вдребезги.
Он продолжил:
– Мне трудно там жить. Я связался с одним агентством недвижимости, и мы сможем получить приличную сумму. Справился и насчет кредита, мы можем переводить деньги по раздельным счетам и даже досрочно его погасить, но это не обязательно. Что ты думаешь?
– …
– Полина, ты ничего не скажешь?
– Можно задать вопрос?
Он кивнул.
– Как тебе это удается?
– Что удается?
– Справляться с этим? Как ты можешь жить без нас? Твою мать, Бен, как ты можешь оставаться настолько равнодушным? Ты превратился в незнакомца, тебе непременно нужно быть таким отстраненным? Это же я… Полина, твоя жена!
На миг он оцепенел, потом запустил руку в свои локоны и начал их взъерошивать.
– Я стараюсь об этом не думать, не оглядываюсь назад. Мне было слишком тяжело, Полина, я с этим не справлялся.
– Неужели я причинила тебе столько зла?
Ответа не последовало.
– Ты получаешь мои письма?
– Да.
– Хорошо. Я хочу кое о чем тебя попросить: дай мне время до конца июля. К тому времени я закончу посылать тебе свои воспоминания о нашей жизни. Если это не заставит тебя передумать, мы продадим квартиру и разведемся. Ты не против?
– Полина…
– Пожалуйста.
Он вздохнул.
– Ладно, если ты хочешь. Так и поступим.
Я отпила соку, оставила мелочь на столике, поднялась и ушла.
Правильно я все-таки сделала, что накрасилась водостойкой тушью.
Был День святого Валентина. Я еще никогда не приходила к тебе домой.
Ты жил вместе с родителями, но в изолированной комнате, устроенной в старом гараже. У тебя даже имелась собственная ванная. Уже стемнело, мы возвращались из кинотеатра «Француз», где показывали «Титаник» в оригинальной версии. После выхода этого фильма я видела его не меньше пяти раз в кинозале и столько же на видеомагнитофоне; я наизусть знала все реплики Розы и взгляды Джека, но при каждом просмотре неизменным оставалось одно: когда она садилась в спасательную шлюпку, оставив его на деревянном обломке, глаза мои превращались в фонтан.
Я все еще всхлипывала, входя в дверь твоей комнаты. Вид ее меня сразу успокоил, она была обставлена с большим вкусом. С большим вкусом шестилетнего ребенка. Идя вслед за тобой и на ходу разглядывая все вокруг, я присела на раскладной диван между корабликом из «Лего» и стеллажом, уставленным модельками машин.
Ты встал рядом со мной. Мы оба знали, зачем мы здесь, уж точно не для того, чтобы собирать конструктор. Мы долго целовались, но никто не осмеливался на жест, который позволил бы нам перейти на следующий уровень. До встречи с тобой у меня это было дважды, да и у тебя вряд ли больше. Я надела самые красивые трусики, и ты упал в мои душистые объятия.