ым, что вызывает неуловимое чувство тревоги. Атомизация, разобщение и опыт прерывности также ответственны за разнообразные формы насилия. Сегодня все быстрее распадаются те социальные структуры, которые создают непрерывность и длительность. Атомизация и разобщение охватывают общество как таковое. Теряют значение такие социальные практики, как обещания, верность или обязательства, которые являются темпоральными практиками в том смысле, что, связывая будущее и ограничивая его горизонтом, они учреждают длительность.
Как мифическое, так и историческое время обладают нарративным напряжением. Особое сцепление событий формирует время. Повествование придает времени запах. Моментальное время – это, напротив, время без запаха. Время начинает пахнуть, если оно обретает длительность, если оно содержит нарративное или глубинное напряжение, если оно обретает глубину и широту, то есть пространство. Время теряет запах, если оно лишается всякой смысловой или глубинной структуры, если оно атомизируется или же уплощается, утончается или укорачивается. Если оно оказывается вне поддерживающих и сдерживающих его креплений, оно лишается опоры. Будто бы спущенное с цепи, оно мчится прочь. Ускорение, о котором много говорят в наши дни, – это не первичный процесс, который впоследствии привел бы к разнообразным изменениям жизненного мира, а симптом, вторичный процесс, то есть следствие оставшегося без опоры, атомизированного времени, времени без сдерживающей гравитации. Время мчится, оно спешит восполнить нехватку бытия, но это ему тем не менее не удается, так как само ускорение не создает никакой опоры. Скорее оно только делает нехватку бытия еще более острой.
Скорость истории
Для него жизнь была бы лишь прерывной последовательностью ощущений, ничем не связанных.
Современная техника отдаляет человека от земли. Самолеты и космические корабли освобождают его от земного притяжения. Чем дальше люди отдаляются от земли, тем меньше она становится. И чем быстрее они передвигаются по земле, тем сильнее она съеживается. Всякое устранение отдаленности на земле приводит к растущему отдалению человека от нее. Так оно отчуждает человека от земли. Интернет и электронная почта ведут к исчезновению географии и даже самой земли. Электронное письмо не содержит никакого опознавательного знака, который указывал бы на то, откуда его отправили. Оно лишено пространства. Современная техника детерранизирует человеческую жизнь. Хайдеггеровская философия «почвенности» («Bodenständigkeit») – это попытка ретерранизировать и рефактифицировать человека.
Жан Бодрийяр иллюстрирует конец истории образом тела, освобождающегося от силы земного притяжения посредством ускорения: «С помощью этого образа можно вообразить себе, что ускорение модерна (der Moderne), техники, событий и медиа, как и ускорение всех экономических, политических и сексуальных обменов, довело нас до такой скорости освобождения, что мы вылетели из пространства отношений реальности и истории»21. Согласно Бодрийяру, необходима «определенная медлительность», чтобы события закрепились или сконденсировались в виде истории. Из бодрийяровского образа ускоряющегося тела напрашивается вывод, что именно ускорение ответственно за конец истории, что оно является причиной угрожающей утраты смысла. Тяга ускорения, согласно этой «убедительной» гипотезе, выбрасывает вещи из наделяющего смыслом пространства отношений и разлагает их на фрагменты, на изолированные частицы реального, которые начинают носиться в пространстве, лишенном смысла. Чудовищная кинетическая энергия, происхождение которой овеяно мраком, вырывает вещи из их орбит, т. е. из их смысловых взаимосвязей: «Вне области действия этой силы притяжения, которая удерживает тела на их орбите, все атомы смысла исчезают в космосе. Каждый атом бесконечно движется по своей траектории и исчезает в космосе. Именно это испытываем мы в наших современных (gegenwärtigen) обществах, которые пытаются ускорить движение тел, сообщений и процессов во всех возможных направлениях. <…> Всем политическим, историческим или культурным фактам передается энергия, которая вырывает их из их собственного пространства и выбрасывает в гиперпространство, где они утрачивают всякий смысл <…>»22 Образ атомов, которые выбрасываются тягой ускорения во всех возможных направлениях и тем самым вырываются из охватывающей их смысловой взаимосвязи, не совсем корректен. Он предполагает одностороннюю каузальную взаимосвязь между ускорением и утратой смысла. Конечно, нельзя отрицать возможность двустороннего взаимодействия между ускорением и смысловой пустотой. Проблематичным, однако, является допущение «ускорителя частиц», который «уничтожил орбиту, на которой вещи имели определенное отношение друг к другу».
Ускорение – это не единственное возможное объяснение для исчезновения смысла. Возможна и совершенно другая сцена. Медленно исчезает сила земного притяжения, которая удерживает вещи на их устойчивой орбите. Вещи, освобожденные от своих смысловых отношений, начинают парить и носиться без направления. Снаружи эта сцена может выглядеть так, будто бы вещи освободились от силы земного притяжения благодаря ускорению. Но в действительности они ускользают от земли и отдаляются друг от друга в силу отсутствия гравитации смысла. Слова про «атомы смысла» также вводят в заблуждение, так как смыл не атомарен. От атомов может исходить только бессмысленное насилие. Лишь в силу отсутствия гравитации вещи разобщаются до обессмысленных атомов. Вещи больше не держатся на той орбите, которая впрягает их в смысловую взаимосвязь. Так они распадаются на атомы и носятся в бессмысленном «гиперпространстве». В таком случае утрату смысла вызывает не «скорость освобождения», которая выбрасывает вещи из «пространства отношений реальности и истории», а именно отсутствие гравитации или ее слабость. Отсутствие силы тяжести производит новое состояние, новую констелляцию бытия, которая сегодня объясняет различные явления. Ускорение – лишь одно из них. Исчезновение орбиты вещей, придающей им направление, т. е. смысл, может вызывать и противоположный ускорению феномен, а именно остановку вещей. Бодрийяр и сам отмечает, что не только ускорение, но и медлительность могла бы привести к концу истории: «Материя замедляет ход времени. Точнее говоря, на поверхности тела с большой плотностью кажется, что время идет медленнее. <…> Эта масса, инертная материя социального, порождается даже не нехваткой связей, информации и коммуникации, а, наоборот, избытком пунктов обмена, пресыщением информацией и т. д. Она возникает от сильной концентрации городов и рынков, сообщений и обменов. Она является холодной звездой социального, и в обращении этой массы история остывает <…>. В конце концов она остановится и погаснет, подобно свету и времени, когда они касаются бесконечно плотной массы…»23 Здесь Бодрийяр снова связывает конец истории с вопросом скорости. Как слишком высокая, так и слишком низкая скорость социальных и экономических обменов приводит к исчезновению истории. Следовательно, история или производство смысла предполагает определенную скорость процесса обмена. Он не может быть ни слишком медленным, ни слишком быстрым. Слишком высокая скорость рассеивает смысл. Слишком низкая скорость, наоборот, приводит к появлению заторов, которые душат любое движение.
Но в действительности история не обладает особой чувствительностью к изменениям скорости процессов социального и экономического обмена. Сама по себе скорость не так сильно влияет на историческое производство смысла. Скорее нестабильность орбиты, исчезновение самой гравитации вызывает темпоральные возмущения или колебания. К последним принадлежит не только ускорение, но и замедление. Вещи ускоряются, потому что не имеют опоры, потому что ничто не держит их на стабильной орбите. Особенность орбиты заключается в том, что она действует избирательно, что она может охватывать только определенные вещи, так как она узка. Если этот нарративный путь истории распадается, то это также приводит к скоплению событий и информации. Тогда все вторгается в настоящее. Так в настоящем возникают заторы, которые оказывают замедляющий эффект. Однако эти заторы – не следствие ускорения. Именно исчезновение избирательных путей вызывает скопление событий и информации. Конечно, Бодрийяр признает, что конец истории взаимосвязан не только с ускорением, но и с замедлением. Но он возлагает на скорость прямую ответственность за утрату смысла. Не только он, но и многие другие упускают из виду, что ускорение и замедление представляют собой проявления одного глубинного процесса. Так, ошибочно полагают, будто остановка также является следствием всеобщего ускорения: «Два диагноза времени, которые кажутся столь противонаправленными, социальная акселерация и социальная ригидность, лишь на первый взгляд противоречат друг другу. В броской метафоре мчащейся неподвижности (rasender Stillstand) <…> они синтезируются в постисторический диагноз, в котором натиск исторических событий лишь скудно прикрывает (и в конечном счете порождает) неподвижность»24. Согласно этому сомнительному тезису, замедление и неподвижность представляют собой «внутренний элемент и неотъемлемый дополняющий принцип процесса ускорения»25. Здесь ошибочно постулируется «диалектика перехода от ускорения и движения к оцепенению и неподвижности»26. Неподвижность не объясняется, как ошибочно полагают, тем обстоятельством, что все одновременно начинает работать, что все рычаги одновременно приводятся в движение. Это не «обратная сторона» процесса ускорения27. Ее вызывает не ускорение движений и действий, а именно уже-не-знание-куда (Nicht-Mehr-Wissen-Wohin) последнего. Именно эта ненаправленность ведет к противоположным, на первый взгляд, феноменам: ускорению и неподвижности. Они – две стороны