– Вы уверены, господин граф, что этой ночью никто не побывал в вашей спальне?
– Уверен. У меня чуткий сон. Скажу вам больше: дверь спальни была заперта. Я вынул ключ из двери, когда жена позвонила горничной.
– Есть ли другая возможность войти в гардеробную?
– Нет.
– Окно?
– Окно есть, но оно загорожено.
– Я хотел бы его осмотреть.
Зажгли свечи, и комиссар Валорб сразу же увидел, что окно загорожено комодом только наполовину, а комод к тому же неплотно прилегает к окну.
– Однако, чтобы пролезть в окно, комод нужно отодвинуть, а сделать это, не подняв шум, невозможно, – сказал граф.
– Куда выходит окно?
– Во внутренний двор.
– Сколько под вами еще этажей?
– Два. Начиная со служебного, все этажи предохранены мелкой сеткой, поэтому у нас так мало света.
Комод отодвинули и убедились, что окно заперто, чего не могло бы быть, если бы снаружи кто-то в него проник.
– Если только этот кто-то не вышел через нашу спальню, – заметил граф.
Комиссар задумался, потом повернулся к графине.
– Мадам, кто из вашего окружения знал, что вы собирались надеть вчера вечером ожерелье?
– Все знали, я этого не скрываю. Но никто не знает, что ларчик мы прячем в гардеробной.
– Никто?
– Никто… Вот только…
– Прошу вас, уточните, мадам. Это крайне важно.
Графиня обратилась к мужу:
– Я вспомнила про Анриетту.
– Анриетта? Она тоже не знает, как и все прочие.
– Ты уверен?
– Кто эта дама? – осведомился Валорб.
– Моя подруга по монастырской школе. Она рассорилась с семьей, выйдя замуж чуть ли не за ремесленника. Муж умер, и я приютила ее вместе с сыном. Они занимают маленькую квартирку у нас в особняке.
Графиня прибавила с легким смущением
– Она мне полезна. У нее золотые руки.
– На каком этаже живет эта дама?
– На нашем. Недалеко. В конце коридора. Но все же… Окно ее кухни…
– Выходит в тот же двор?
– Да. Оно как раз напротив нашего.
После этого сообщения все замолчали. Затем Валорб попросил, чтобы его проводили к мадам Анриетте.
Постучавшись, они вошли. Анриетта сидела за шитьем, ее сын Рауль, лет шести или семи, сидел с книжкой за столиком рядом. Комиссар удивился скудости их жилища: в комнате не было даже камина, а кухней служила небольшая ниша с окном. Комиссар принялся расспрашивать молодую женщину. Известие о пропаже ее, по всей видимости, поразило. Накануне вечером она сама одевала графиню и собственноручно застегнула на ней ожерелье.
– Господи боже мой! – воскликнула она. – Кто бы мог подумать!
– Вам никто не приходит в голову? Вы никого не подозреваете? Вор не мог пройти через вашу комнату?
Анриетта от души рассмеялась, ей даже в голову не пришло, что ее может коснуться хотя бы тень подозрения.
– Но я же все время была дома! – воскликнула она. – Я вообще никуда не выхожу. И потом, посмотрите сами.
Она открыла окно в нише.
– До противоположного окна метра три, не меньше.
– А с чего вы решили, что мы подумали про ваше окно?
– Но… Разве ожерелье было не в гардеробной?
– Откуда вам известно, что оно было в гардеробной?
– Как откуда? Я всегда это знала… Об этом не раз говорили при мне…
Лицо молодой женщины, поблекшее от горестей и переживаний, выражало смирение и кротость. Последовавшее молчание напугало ее, она почувствовала в нем затаенную угрозу и судорожно прижала к себе сына. Мальчик уткнулся в руку матери и поцеловал ее.
– Я полагаю, – сказал граф де Дрё, оставшись наедине с комиссаром, – полагаю, что вы не заподозрили Анриетту. Я за нее отвечаю, она сама честность.
– Мое мнение совпадает с вашим, – подтвердил Валорб. – Заподозрить ее можно было бы только в непроизвольном соучастии. Но, признаюсь, эта версия для нас бесполезна, так как не разрешает ни одну из возникших перед нами загадок.
Комиссар больше не занимался этим делом. На следующий день расследование продолжил молодой следственный судья, и начал он с того, что допросил слуг. Проверяли все замки, открывали и закрывали окно в гардеробной, изучили сверху донизу внутренний двор… И все без толку. Запоры не повреждены. Окно не могло быть открыто ни изнутри, ни снаружи.
Отдельно и с пристрастием занялись Анриеттой, так как волей-неволей она одна оставалась под подозрением. Тщательнейшим образом расследовали ее жизнь и выяснили, что за три года она выходила из дома всего четыре раза, все четыре – за покупками, которые были ей поручены. Выяснили, что, по сути, она служила мадам де Дрё горничной и портнихой и графиня обращалась с ней очень сурово. Об этом по секрету сообщили все слуги.
После недели работы следственный судья пришел к тому же выводу, что и комиссар: не было возможности не только найти виновника, но даже понять, каким образом совершено преступление. Справа и слева – по неразрешимой загадке: закрытое окно и запертая дверь. Но на этом загадки не кончались. Как вор мог войти, а главное, выйти, оставив закрытым окно и запертой дверь? Тайна.
Прошло еще четыре месяца, и следственный судья сделал для себя вывод, который тоже решил держать в тайне: граф и графиня де Дрё-Субиз, под давлением финансовых обстоятельств, продали «ожерелье королевы». Он закрыл дело.
Похищение легендарного украшения нанесло чете де Дрё-Субиз удар, от которого им не удалось оправиться. Они лишились залога, под который им легко было занимать деньги. Кредиторы сразу стали требовательными, ростовщики – неуступчивыми. Пришлось прибегнуть к крайним средствам: продавать и закладывать имущество. Дело шло к окончательному краху, но своевременная смерть двух дальних родственников и полученное от них наследство спасли супругов от разорения.
Не меньше пострадала и фамильная гордость: им казалось, что с потерей ожерелья они лишились и знатности.
Но вот что странно: графиня продолжала винить в своем несчастье пансионскую подругу, говорила об этом вслух и страстно ее возненавидела. Анриетту сначала переселили к слугам, а потом и вовсе попросили покинуть особняк.
Жизнь потекла своим чередом без особых событий. Чета де Дрё-Субиз полюбила путешествовать.
К этому времени относится лишь один любопытный факт. Через несколько месяцев после отъезда Анриетты графиня получила от нее письмо, весьма ее удивившее.
Мадам, не знаю, как вас благодарить. Ведь это вы прислали мне такой подарок? Никто другой не знает, что я поселилась в этой маленькой деревушке. Но если я ошиблась, извините меня и позвольте выразить вам благодарность за ваши прошлые милости…
Спрашивается, что тут имелось в виду? И прошлые, и настоящие милости графини по отношению к Анриетте сводились к придиркам и несправедливым обвинениям. За что ей быть благодарной?
Графиня попросила объяснений и получила ответ: Анриетте пришло по почте письмо, самое обычное, не заказное и не ценное. В конверте лежали два билета по тысяче франков. Анриетта приложила этот самый конверт со штемпелем Парижа и ее адресом, который был написан явно измененным почерком.
Откуда взялись эти две тысячи? Кто их послал? Полиция попыталась выяснить. Но опять проблуждала в потемках и не нашла никаких следов.
Прошел год, повторилась та же история. И на третий год, и на четвертый. На протяжении шести лет Анриетта получала подобные письма с той только разницей, что на пятый и шестой год сумма удвоилась. Анриетта в это время тяжело заболела и смогла получать необходимую врачебную помощь.
И еще подробность: одно из писем не было доставлено по причине отсутствия обратного адреса. В двух последующих были указаны адреса и фамилии отправителей: месье Анкети, Сен-Жермен и месье Пешар, Сюрен. Адреса и фамилии оказались фальшивыми.
В следующем году Анриетта умерла. Загадка так и осталась неразгаданной.
Вся эта история стала известна публике и, разумеется, вызвала всеобщее любопытство. Удивительным было то, что ожерелье, о котором столько толковали во Франции в конце XVIII века, пробудило не меньше толков и спустя сто двадцать лет. Однако то, что собираюсь поведать вам я, известно лишь нескольким заинтересованным лицам. Граф взял с них слово, что они сохранят доверенную им тайну. Но каждый из них в один прекрасный день может заговорить, поэтому и я без малейших угрызений совести готов приоткрыть завесу тайны и вдобавок дать ключ к загадке и объяснение той неожиданной заметке, которая появилась в газетах позавчера утром и внесла еще больше путаницы во всю историю.
Расскажу, что произошло за пять дней до этого. Граф де Дрё-Субиз пригласил к обеду двух своих племянниц, кузину, председателя суда господина Эсавия, депутата Боша, шевалье Флориани, с которым познакомился на Сицилии, и генерала маркиза де Рузьера, старинного друга семьи.
Отобедав, все перешли в гостиную, куда был подан кофе, и дамы, не желая лишиться мужского общества, разрешили господам мужчинам курить. Завязалась беседа. Одна из племянниц ради развлечения гостей взялась гадать на картах. Разговор коснулся знаменитых преступлений. Вот тут-то маркиз де Рузьер, никогда не упускавший случая подтрунить над графом, припомнил историю с ожерельем, до сих пор весьма болезненную для хозяина.
Все поспешили со своими мнениями. Каждый толковал события на свой лад. Версии противоречили друг другу, ни одна не была исчерпывающей и достоверной.
– А вы что скажете, месье Флориани, – обратилась графиня к шевалье. – Вы что об этом думаете?
– Ровным счетом ничего, мадам, – последовал ответ.
Поднялся недовольный ропот. Только что шевалье с блеском рассказал о нескольких случаях, в которых оказал существенную помощь своему отцу, судье в Палермо. Его истории ясно свидетельствовали об интересе к подобным инцидентам.
– Не скрою, – прибавил шевалье, – мне удалось добиться успеха в нескольких запутанных делах, от которых многие предусмотрительно отказались. Но тем не менее я отнюдь не Шерлок Холмс, а о деле с ожерельем и вовсе ничего не знаю.