Все повернулись к хозяину дома, и графу скрепя сердце пришлось изложить известные нам факты. Шевалье выслушал, подумал, задал несколько вопросов и проговорил:
– Странно, но мне не кажется, что загадка так уж затруднительна…
Граф недовольно повел плечами, в то время как остальные стеснились вокруг шевалье, ожидая продолжения. Тот продолжал менторским тоном:
– Обычно, желая понять, кто совершил ограбление или кражу, стараются представить себе, как это было проделано. В данном случае, как мне кажется, восстановить ход событий не так уж сложно. Просто потому, что перед нами не множество возможностей, а одна отчетливая очевидность. Сформулируем ее следующим образом: преступник мог войти только через дверь спальни или через окно гардеробной. Дверь, запертую изнутри, снаружи не откроешь. Значит, он влез через окно.
– Окно было тоже заперто. Его осматривали, оно было на запоре, – сообщил граф.
– Чтобы добраться до окна, – продолжал Флориани, словно бы не слыша графа, – нужно было соединить мостиком, доской, лестницей окно кухни и выступ окна гардеробной. Как только шкатулка…
– Но я вам повторяю, – нетерпеливо вскричал граф. – Окно было закрыто!
На этот раз Флориани пришлось ответить, причем с величайшим спокойствием человека, которого подобные пустяки не могут сбить с толку.
– Я не сомневаюсь, что окно было закрыто, но в нем была форточка.
– Откуда вы знаете?
– Во-первых, потому что для домов той эпохи форточка в окне обязательна, а во-вторых, без нее преступление было бы необъяснимым.
– Да, форточка в окне есть, но она тоже была заперта, причем так крепко, что никто на нее и внимания не обратил.
– Вот вам и ошибка. Если бы обратили, заметили бы, что она открыта.
– Как это?
– Я полагаю, что эта форточка, точно так же, как все другие, открывается изнутри при помощи металлической косички с кольцом.
– Именно так.
– И эта косичка с кольцом висит между окном и комодом.
– Да, но я не понимаю…
– А я вам скажу. Через щель в раме можно просунуть палочку с крючком, потянуть за кольцо и открыть форточку.
– Чудная мысль! – насмешливо воскликнул граф. – Как легко вам все удается! Но я должен вас огорчить – никакой щели в раме не было.
– Щель была.
– Но тогда мы бы ее увидели!
– Чтобы увидеть, надо было посмотреть. Вы не посмотрели. Щель существует. Вдоль замазки вертикальная щель. Иначе и быть не может.
Граф поднялся со своего места, он выглядел крайне взволнованным. Нервно прошелся по гостиной туда и обратно и подошел к Флориани.
– С того самого дня в гардеробной ничего не изменилось. Никто туда больше не входил.
– В таком случае, граф, для вас не составит труда убедиться, что мое объяснение полностью соответствует действительности.
– Оно не соответствует фактам, которые были установлены следствием. Вы ничего не видели, вы ничего не знаете, и вы противоречите всему, что видели и знаем мы!
Флориани, будто бы не заметив раздражения графа, с улыбкой ответил:
– Я всего лишь стараюсь смотреть на вещи непредвзято. Если ошибся, укажите мне на ошибку.
– Сию же секунду! Вашей уверенности не надолго…
Граф де Дрё-Субиз проглотил несколько последних слов, направился к двери и вышел.
Все сидели молча. Однако ждали с нетерпением, словно во тьме в самом деле вот-вот забрезжит свет истины. Всеобщее молчание было исполнено значительности.
Наконец граф вернулся и замер на пороге, бледный и крайне возбужденный.
– Прошу прощения, друзья мои, – произнес он дрогнувшим голосом. – Соображения шевалье были так неожиданны… Я даже предположить не мог…
Графиня, сгорая от нетерпения, попросила:
– Говори же… умоляю! Что там?
– Щель… Именно в том самом месте. Продольная в раме.
Граф схватил шевалье за руку и властно распорядился:
– Продолжайте, месье Флориани. Я подтверждаю, что до сих пор вы были совершенно правы, но это еще не конец. Говорите! Что, по вашему мнению, произошло?
Флориани мягко высвободил руку, помолчал и сказал:
– По моему мнению, произошло вот что: некто, зная, что графиня де Дрё наденет на бал ожерелье, перебросил мостик к окну во время вашего отсутствия. Потом он наблюдал за вами через окно и видел, куда вы спрятали ларчик. Как только вы вышли, он потянул за кольцо и открыл форточку.
– Но расстояние от форточки до запора окна слишком велико, дотянуться до него невозможно.
– Не мог дотянуться – значит, пролез в форточку.
– Невозможно! Нет такого худого мужчины, чтобы пролезть в форточку.
– Ну так это был не мужчина!
– Как это?
– Форточка мала для мужчины, но вполне годится для ребенка.
– Ребенка?!
– Вы упомянули, что у Анриетты был сын.
– Да, сын по имени Рауль.
– Скорее всего, маленький Рауль и совершил кражу.
– Но какие у вас доказательства?
– Доказательства? Уверен, что найдутся и доказательства… Ну, например…
Флориани на несколько секунд задумался и снова заговорил:
– Например, мостик. Вряд ли мальчик мог незаметно пронести доску с улицы. Значит, он воспользовался тем, что было под рукой. В нише, где стряпала Анриетта, наверняка к стене была прикреплена доска, чтобы вешать кастрюли.
– Насколько я помню, таких досок было даже две.
– Надо посмотреть, насколько прочно они прикреплены к стене. Если просто повешены, то мальчик снял их, связал между собой, а потом вооружился кочергой. Возможно, там есть и кочерга, которой он воспользовался, чтобы открыть форточку.
Ни слова не говоря, граф вышел, а присутствующие в гостиной уже не трепетали от неизвестности. Они знали – да, знали, – что предположения Флориани подтвердятся. От шевалье исходила такая несокрушимая уверенность, что его слова производили впечатление не логически связанных умозаключений, а живого присутствия при событиях, подлинность которых не составит труда подтвердить.
Никто уже не удивился, когда граф вернулся и сообщил:
– Да, так и есть, украл мальчик. Доказательства налицо.
– Вы видели доски? Кочергу?
– Я видел… Доски сняты. И кочерга имеется.
Графиня де Дрё воскликнула:
– Мальчик? Вы хотите сказать – его мать! Анриетта – вот настоящая виновница! Она заставила своего сына…
– Нет, – прервал графиню шевалье. – Нет, его мать тут ни при чем.
– Но они жили в одной комнате, он не мог действовать без ведома матери!
– Он действовал в соседней комнате, пока она спала.
– А ожерелье? – спросил граф. – Его бы нашли среди игрушек мальчика.
– Простите! Но мальчик-то выходил на улицу! В тот день вы видели его за рабочим столиком, он вернулся из школы. И, возможно, полиции вместо того, чтобы без конца допрашивать невиновную матушку, следовало бы заглянуть в ящик с учебниками сына.
– Может быть, и так. Но разве две тысячи франков, которые Анриетта получала каждый год, не служат подтверждением ее сообщничества?
– Будучи сообщницей, вы стали бы благодарить кого-то за полученные деньги? И потом разве за ней не следили? А вот мальчик оставался на свободе. Ему не составляло труда добраться до соседнего городка и за жалкую цену продать один или два бриллианта, смотря по обстоятельствам. С единственным условием, что деньги должны быть посланы из Парижа. Так он и поступал из года в год.
Четой де Дрё-Субиз и всеми их гостями внезапно овладело чувство странной неловкости. В тоне шевалье, в его манере говорить была не одна лишь уверенность, столь раздражавшая поначалу графа. В его словах звучало что-то пренебрежительное и враждебное, а вовсе не дружеское и не любезное, чего, собственно, от него все ждали.
Граф натянуто улыбнулся.
– Ваша история весьма трогательна, она меня очаровала. Поздравляю! У вас блестящее воображение!
– Что вы, что вы! – возразил Флориани очень серьезно. – Воображение тут ни при чем. Я рассказал все именно так, как оно произошло, и не могло произойти по-другому.
– Откуда же вы это знаете?
– Вы все рассказали мне сами. Я представил себе жизнь мальчика и его матери в глухом селении, ее болезнь, старания и выдумки паренька, чтобы продать камни и спасти мать. Или хотя бы облегчить ее страдания. Болезнь взяла верх. Мать умерла. Прошли годы. Мальчик вырос, стал взрослым мужчиной. И вот – безусловно, я отпускаю себя на волю своей фантазии, – представим себе, что взрослому мальчику захотелось вернуться в дом своего детства и встретить там тех, кто подозревал и во всем винил его мать… Думаю, вы без труда вообразите жгучий интерес, какой вызовет такая встреча в старинном особняке, где давным-давно произошла эта драма?
Тишину, воцарившуюся после слов шевалье, наэлектризовала тревога. На лицах графа и графини читалось желание понять, что же происходит, и вместе с тем явное нежелание это понимать.
– Кто же вы такой, шевалье? – тихо осведомился граф.
– Я? Шевалье Флориани. Мы познакомились с вами, граф, в Палермо, и вы имели любезность не раз приглашать меня к себе.
– А что означает ваша история?
– Ровно ничего! Игра воображения! Я попытался представить себе, с какой радостью сын Анриетты, если он еще жив, сообщил бы вам, что он один виновен в краже «ожерелья королевы» и сделал это лишь из-за несчастья матери. Ведь той грозила потеря места… служанки, а она им жила. И мальчик страдал, видя страдания своей матери.
Флориани говорил со сдерживаемым возбуждением, слегка склонившись к графине. Никаких сомнений не оставалось. Шевалье Флориани был не кем иным, как сыном Анриетты. Все указывало на это: его слова, волнение, с каким он говорил. И намерение быть узнанным тоже читалось совершенно отчетливо.
Граф не знал, как ему поступить. Чем ответить на дерзкую выходку? Дернуть сонетку? Положить начало скандалу? Сорвать маску с вора, который его когда-то обокрал? Но это было так давно! И кто поверит истории с сострадательным мальчиком? Нет. Разумнее принять рассказ за фантазию, сделать вид, что истинный его смысл остался непонятым. Граф подошел к Флориани и оживленно воскликнул: