– Ваш муж обратился в полицию?
– Нет.
– Почему?
– Потому что в портфеле были не только чертежи Луи Лакомба.
– Что?!
Мадам Андермат колебалась, она собралась было что-то сказать, но так ничего и не сказала.
– Теперь ясно, почему ваш муж, не уведомив полицию, следил за братьями. Он надеялся забрать чертежи и еще что-то, из-за чего братья получили возможность его шантажировать.
– Его и… меня.
– Вас?
– Меня в первую очередь.
Мадам Андермат произнесла эти слова глухо, почти шепотом. Даспри взглянул на нее, походил по комнате и вновь приблизился.
– Вы писали Луи Лакомбу?
– Разумеется… Муж был с ним связан…
– Кроме общепринятых приглашений, вы писали Луи Лакомбу? Простите мою настойчивость, но мне необходимо знать, были ли еще и другие письма?
– Да, – прошептала она, краснея.
– И эти письма оказались в руках братьев Варен?
– Да.
– Господин Андермат знал о них?
– Он их не видел. Альфред Варен сообщил ему о письмах и пригрозил их опубликовать, если муж что-то предпримет против них. Муж испугался… Испугался скандала.
– Но задействовал все средства, чтобы отобрать эти письма.
– Да, все средства… По крайней мере, я так думаю. Дело в том, что после встречи с Альфредом Вареном и нескольких крайне резких слов, которыми муж поставил меня в известность об их разговоре, мы живем раздельно, без тени доверительности. Как чужие.
– Но если вами утрачено все, то чего же вы боитесь?
– Муж ко мне безразличен, но он меня любил, он бы ко мне вернулся. Да, я уверена, – горячо прошептала она, – он бы ко мне вернулся, если бы не получил эти проклятые письма!
– Как?! Они оказались у него в руках?! Несмотря на все предосторожности братьев?
– Да, хотя они, кажется, очень гордились своим надежным тайником.
– И что же?
– Я уверена, что муж нашел их тайник.
– И где же он его отыскал?
– Здесь, в вашем доме.
Я вздрогнул.
– Здесь?
– Да. Я давно это подозревала. Луи Лакомб был гениальным изобретателем, на досуге он мастерил замки с секретами. Братья Варен были в курсе этих изобретений и впоследствии воспользовались одним из его тайников. Думаю, там хранились не только письма.
– Но они здесь не жили! – воскликнул я.
– Вы поселились здесь несколько месяцев назад, до этого особняк пустовал. Скорее всего, братья его навещали. И не сомневались, что вы не будете помехой, когда им понадобится забрать все необходимое. Но в ночь с 22 на 23 июня муж открыл тайник, забрал все бумаги и оставил свою визитную карточку, показав, что роли переменились. Через два дня Этьен Варен узнал об этом из заметки в «Жиль Блаз», он поспешил к вам, остался в гостиной один, убедился в происшедшем и покончил с собой.
Подумав, Даспри спросил:
– Это ваше предположение, не так ли? Ваш муж ничего вам не говорил?
– Нет.
– Его отношение к вам не переменилось? Он не выглядел более мрачным, озабоченным?
– Нет.
– Неужели вы думаете, что находка писем никак на него не повлияла бы? Я так не думаю. Письма нашел не ваш муж. Тайник разыскал кто-то другой.
– Но кто?
– Он нам пока неизвестен. Но он ведет это дело, у него в руках все нити, он добивается какой-то цели, которую трудно угадать среди всех этих хитросплетений. Я уверен, что этот человек вместе со своими друзьями побывал здесь 22 июня и оставил в тайнике карточку господина Андермата. Убежден, что у него находятся ваши письма и доказательства предательства братьев Варен.
– Но кто это может быть? – не утерпев, прервал я Даспри.
– Корреспондент «Эко де Франс», неведомый Сальватор! Кто же еще! Разве это не очевидно? Он приводит в своей статье подробности, какие может знать только тот, кто проник в тайну братьев Варен.
– Но в таком случае, – пролепетала госпожа Андермат в ужасе, – у него мои письма, и теперь он начнет угрожать мужу! Что же делать, о господи!
– Написать ему, – твердо заявил Даспри. – Довериться безоговорочно, рассказать все, что знаете, и все, что еще можете узнать.
– Что вы такое говорите!
– У вас общие интересы. Нет сомнения, что он настроен против брата, оставшегося в живых. Он ищет оружие не против господина Андермата, а против Альфреда Варена. Помогите ему.
– Каким образом?
– У вашего мужа хранится ключ, который дает возможность использовать чертежи Луи Лакомба?
– Да.
– Сообщите об этом Сальватору. При необходимости постарайтесь достать для него этот документ. Одним словом, вступите с ним в переписку. Чем вы рискуете?
Совет был очевидно дерзким и рискованным. Но мадам Андермат не видела для себя другого выхода. При этом, если подумать, так ли она рисковала, как справедливо заметил Даспри? Если это был ее враг, письмо ровно ничего не меняло. Если человек сторонний, имевший свою особую цель, письма для него имели второстепенное значение.
Как бы там ни было, попытка могла к чему-то повести, и мадам Андермат, находясь на грани отчаяния, ухватилась за нее. Она горячо нас поблагодарила и пообещала держать в курсе. И действительно, через день прислала нам записку, которую получила в ответ на письмо.
Писем там не было. Но я их получу, будьте спокойны. Слежу за всем. С.
Я рассмотрел записку. Почерк был тот же, что и в письме, вложенном в мою книгу 22 июня.
Даспри оказался прав. Дело затеял Сальватор.
По чести сказать, потемки, которые так плотно нас окружили, немного рассеялись. Как-никак кое-что уже прояснилось и самым неожиданным для нас образом. Но две семерки червей оставались по-прежнему загадкой. Признаюсь, меня занимали не столько сами карты, сколько семь пробитых сердечек, которые я увидел при весьма драматичных обстоятельствах. Какая роль отводилась им в этой драме? Почему подводная лодка, построенная по чертежам Луи Лакомба, носила название «Семерка червей»?
Даспри мало занимали карты, он целиком и полностью погрузился в поиски тайника: он казался ему самым главным.
– Кто знает, – говорил он, – а вдруг я все-таки обнаружу в нем письма? Что, если Сальватор их просто не заметил? Трудно предположить, что братья Варен забрали их из такого надежного места, раз они представляли для них такую ценность.
Даспри искал с увлечением. Вскоре в нижней гостиной для него не осталось никаких секретов, и он стал изучать другие помещения особняка. Он изучал их изнутри и снаружи. Обследовал каждый камень и каждый кирпич, заглянул под каждую черепицу.
Однажды он пришел ко мне с лопатой и заступом. Лопату протянул мне и, показав на пустырь, скомандовал:
– Пошли!
Я пошел – правда, не разделяя его воодушевления. Даспри разделил пустырь на участки и изучал их один за другим. В углу, где сошлись ограды соседей, внимание моего друга привлекла заросшая бурьяном куча камней и кирпичей. На нее он и набросился с заступом.
А я должен был ему помогать. Целый час под жаркими лучами солнца мы разгребали эту кучу. Наконец добрались до земли, и, когда стали ее раскапывать, Даспри наткнулся на череп. Роя дальше, мы обнаружили и скелет с остатками одежды.
Тут я почувствовал, что бледнею. Я увидел лежащую на земле металлическую прямоугольную пластинку величиной примерно с игральную карту, а на ней семь красных пятнышек, расположенных как на семерке, и на каждом из них отверстие.
– Вы как хотите, Даспри, а с меня довольно этих историй. Тем лучше для вас, если они вас интересуют. Я больше вам не компания!
Не знаю, что стало причиной – нервы? Или усталость от работы под палящим солнцем? Но едва я доплелся до дому, как рухнул на кровать и двое суток пролежал в горячке, любуясь пляшущими скелетами, которые перебрасывались кровавыми сердцами.
Даспри меня не бросил. Приходил каждый день на три-четыре часа. Правда, все это время он проводил в большой гостиной, продолжая простукивать, прощупывать и проглаживать.
– Письма там, руку даю на отсечение, – не уставал он повторять, заглядывая ко мне.
– Оставьте меня в покое, – молил я в ужасе.
На третий день мне удалось встать с постели. Я был слаб, но солидный завтрак меня подкрепил. Однако совсем меня вылечила пневматичка, которую я получил около пяти часов. Во мне вновь взыграло крайнее любопытство.
Вот что было в синем листке:
Месье, драма, первое действие которой разыгралось в ночь с 22 на 23 июня, близится к развязке.
Обстоятельства потребовали, чтобы я свел лицом к лицу двух главных персонажей и чтобы знаменательная встреча произошла именно в вашем доме. Буду бесконечно признателен за ваше согласие предоставить им помещение для встречи нынешним вечером. Было бы желательно, чтобы ваш слуга отсутствовал сегодня с девяти и до одиннадцати часов, и не менее желательно, чтобы вы ощутили крайнюю необходимость и охоту предоставить поле битвы двум соперникам. В ночь с 22 на 23 июня вы имели возможность убедиться, насколько бережно я отношусь к принадлежащему вам имуществу. Со своей стороны, полагаю, что обижу вас, если хоть на секунду усомнюсь в вашей деликатности по отношению к тому, кто подписывается преданным вам Сальватором.
Сочетание иронии и любезности в полученном мной послании, его, я бы сказал, несусветная фантастичность пришлись мне по душе. Сколько в нем было чарующей беспечности: автор нисколько не сомневался в моем согласии! Ни за что на свете я не хотел бы огорчить его и обмануть доверие.
Я купил Антуану билет в театр, но около восьми, когда он ушел из дома, появился Даспри. Я показал ему пневматичку.
– И что? – спросил он.
– Ничего. Не стану запирать дверь, милости прошу.
– А вы куда?
– Никуда.
– Но вас же попросили…
– О деликатности. Я буду деликатен. Но мне крайне любопытно, что же тут все-таки произойдет.
Даспри рассмеялся.
– Вы правы, я тоже буду деликатен, и уверен, мы с вами не заскучаем.
Его прервал колокольчик.