К тому же после того, как первое воодушевление миновало, Эмберы почти перестали с ним беседовать, хотя и обращались с уважением, положенным спасителю. Они как будто условились считать его оригиналом, который не любит, чтобы ему докучали, и ничем не смущали его покой. Как будто он сам установил такое правило, как будто это был его каприз. Однажды проходя по вестибюлю, Люпен услыхал, как Жервеза толкует каким-то двум господам: «Он истинный дикарь!»
«Пусть дикарь», – подумал про себя Люпен. И не обращая внимания на странности хозяев, продолжал разрабатывать собственные планы. Выяснил, что на случайность или беспечность рассчитывать не приходится. Мало того что Жервеза всегда держала ключ при себе, она никогда не забывала переставить в замке цифры. Стало быть, Арсену надо действовать.
Некоторые события ускорили дело. Газеты вели яростную кампанию против супругов Эмбер. Их обвиняли в мошенничестве. Арсен Люпен следил за развитием пьесы, за волнениями хозяев и понял: промедление смерти подобно.
Пять дней подряд, вместо того чтобы уходить в шесть часов, как ему полагалось, Люпен запирался у себя в комнате. Считалось, что секретарь ушел. Однако он лежал на полу и следил за кабинетом Людовика.
За пять вечеров благоприятные обстоятельства, которых он ждал, так и не сложились. Люпен ускальзывал среди ночи через черный ход. Во двор вела дверь, от которой у него был ключ. На шестой день он узнал, что Эмберы в ответ на оскорбления врагов предложили провести инвентаризацию сейфа. «Значит, сегодня вечером», – решил Люпен.
После ужина Людовик отправился к себе в кабинет. К нему присоединилась Жервеза. Они принялись проверять содержимое папок.
Прошел час. Потом второй. Прислуга улеглась спать. На втором этаже теперь больше никого не было. Полночь. Эмберы продолжали инспектировать бумаги.
– Пора! – прошептал себе Люпен.
Он открыл окно, выходившее во двор, очень темный, когда не было ни луны, ни звезд. Достал из ящика веревку с узлами и привязал ее к балконной решетке, потом осторожно соскользнул, придерживаясь рукой за водосточную трубу, к окну кабинета. Хозяева задернули плотную штору, и комнаты не было видно. Люпен задержался на балконе, внимательно приглядываясь и прислушиваясь.
Тишина его успокоила, и он осторожно толкнул створки окна. Если никто их не трогал, они должны открыться, потому что после обеда он отодвинул шпингалеты.
Створки приоткрылись. С неимоверной осторожностью Люпен раздвинул их пошире. Просунул меж ними голову и замер. Немного света просачивалось в щель между штор, он заглянул в нее. Людовик и Жервеза сидели возле сейфа.
Они были заняты разборкой бумаг и почти не переговаривались. Арсен Люпен прикинул расстояние, которое отделяло его от них, рассчитал каждое движение, чтобы справиться с обоими до того, как они позовут на помощь, и уже готов был ринуться вперед. Но тут раздался голос Жервезы:
– Что-то я замерзла! Пойду-ка лягу. А ты?
– Я хочу закончить.
– Да ты тут всю ночь просидишь!
– Нет, еще час, не больше.
Жервеза удалилась. Двадцать минут. Полчаса. Арсен тихонько толкнул створки. Шторы зашевелились. Он еще немного растворил окно. Людовик обернулся. Увидев, что ветер колышет шторы, поднялся и направился к окну…
Ни единого крика, никакой борьбы. Несколько точно рассчитанных движений – и Арсен Люпен, не причинив своей жертве боли, завернул ее в штору и связал, так что Людовик даже не увидел, кто на него напал.
Затем Люпен подошел к сейфу, забрал обе папки, покинул кабинет, спустился по лестнице и выскочил с черного хода. На улице его ждал экипаж.
– Спрячь и пошли со мной, – приказал Люпен кучеру.
Они вернулись в кабинет, опустошили сейф, затем молодой человек поднялся к себе, отвязал веревку и уничтожил все следы своего пребывания. Дело сделано.
Через несколько часов Арсен Люпен со своим компаньоном разобрали ценные бумаги в папках. Результат их не разочаровал, поскольку Арсен Люпен предвидел его заранее: состояние Эмберов сильно отличалось от ходивших о нем слухов. Миллионы не исчислялись сотнями, да и десятками тоже. Но в целом цифра выглядела весьма внушительной, а облигации – надежными: железная дорога, государственные фонды, хозяйство города Парижа, Суэцкий канал, северные шахты и так далее. Люпен был удовлетворен.
– Конечно, – заметил он, – когда придет время их продавать, мы много потеряем. Учитывая обстоятельства, придется спускать их по жалким ценам. Но не это важно. Стартовый капитал позволит мне жить на достойном уровне, и я осуществлю кое-какие милые мне мечты.
– А остальные бумаги?
– Можешь их сжечь, приятель. Вся эта кипа должна была произвести впечатление, когда откроют сейф. Нам она ни к чему. Мы спокойно уберем облигации в шкаф и дождемся удобного момента.
На следующий день Арсен Люпен рассудил: ничто ему не мешает вернуться в особняк Эмберов. Однако газеты принесли неожиданную новость. Людовик и Жервеза исчезли.
Сейф открыли весьма торжественно. Правосудие обнаружило в нем лишь то, что оставил Арсен Люпен, то есть пустоту!
Таковы были факты, а точнее некоторая их часть, в изложении Арсена Люпена. Рассказ я слышал из его собственных уст, когда на него нашел стих откровения. В этот день он прохаживался взад и вперед по моему кабинету и в глазах у него горел огонек, какого я никогда прежде не видел.
– В конечном счете, – заметил я ему, – разве это дело не стало вашей самой большой удачей?
Он не ответил на мой вопрос и заговорил снова.
– В этом деле хватает нерешенных загадок. Даже после моих объяснений многое осталось непонятным. Например, бегство Эмберов. К чему им было скрываться? Они могли бы воспользоваться моей невольной помощью. Что может быть проще, чем сказать: «Сто миллионов находились в этом сейфе, но их украли».
– Они потеряли голову.
– Да, конечно потеряли… Хотя с другой стороны…
– С другой стороны – что?
– Да нет, ничего.
Что означала сдержанность Люпена? Очевидно, он о чем-то умолчал, чего-то не сказал и не хотел говорить. Я был заинтригован. Соображение должно быть очень серьезным, если его не пожелал произнести вслух такой человек, как Арсен Люпен. Я задал вопрос наугад.
– Вы больше не виделись с Эмберами?
– Нет.
– А не случалось ли вам сочувствовать этим двум несчастным?
– Мне?! – воскликнул он чуть ли не с возмущением.
Его реакция меня удивила. Я понял, что задел его, а значит, двигаюсь в правильном направлении, и прибавил:
– Разумеется, вам. Без вас они, возможно, справились бы с препятствиями. Или, по крайней мере, уехали бы с полными карманами.
– Значит, вы ждете от меня угрызений совести?
– Почему бы и нет?
Люпен яростно хлопнул ладонью по столу.
– Значит, по-вашему, у меня должны быть угрызения совести?
– Называйте как хотите, угрызения или сожаления, но какие-то чувства.
– Какие-то чувства по отношению к людям…
– К людям, которые наделили вас богатством.
– Каким еще богатством?
– Ну-у, двумя-тремя пачками ценных бумаг.
– Двумя-тремя пачками облигаций? Я украл у них ценные бумаги! Их наследство! Я перед ними виноват! Но, черт побери, мой дражайший друг, а вам не пришло в голову, что все эти бумаги были фальшивыми? Сплошь фальшивыми!
Я смотрел на Люпена в полной растерянности.
– Фальшивыми? На четыре или пять миллионов?
– Да, фальшивыми! – гневно повысил он голос. – Все до одной, и парижские, и государственные, и железнодорожные – одни фальшивки. Я не выручил за них ни единого су! А вы требуете от меня угрызений! Угрызаться должны они! Они ощипали меня, как желторотого цыпленка! Обошли, как последнего дурачка!
Арсен Люпен в самом деле кипел от гнева, его самолюбие было уязвлено, и рана не зажила до сих пор.
– Меня использовали с первой и до последней минуты! Знаете, какую роль я играл в этом деле? Вернее, на какую роль меня взяли? Я играл роль Эндрю Брейфорда! Чудесно, не правда ли? Оригинал с комнатой на третьем этаже, дикарь, на которого указывают издали, был одним из Брейфордов, и этим Брейфордом был я. Благодаря мне, благодаря доверию, которое я внушал под именем Брейфорда, банкиры давали им займы, а нотариусы позволяли своим подопечным одалживать им деньги. Какая школа для новичка! И, клянусь вам, я хорошо усвоил урок.
Он замолчал, схватил меня за руку и с непередаваемой интонацией насмешки и восхищения сказал:
– На сегодня, друг мой, Жервеза Эмбер должна мне полторы тысячи франков!
Я невольно рассмеялся. Мне понравилась его шутка. Арсен Люпен тоже искренне рассмеялся.
– Да, полторы тысячи! Я не только ни разу не получил своего жалованья, но еще и отдал Жервезе все мои тощие юношеские сбережения! Пожертвовал ей на бедных! Можете смеяться! Она помогала обездоленным втайне от мужа! Я попался и на эту удочку. Забавно, да? Арсена Люпена обдурили на полторы тысячи, и сделала это дама, которую он избавил от фальшивых облигаций на четыре миллиона франков. А сколько было приложено усилий, сколько хитроумных комбинаций, чтобы достичь этого удивительного результата. Меня обманули один-единственный раз в жизни. Но черт возьми! Действительно, ободрали как липку!..
Черный жемчуг
Громкий звонок разбудил консьержку дома № 9 на авеню Фош. Недовольно ворча, она отправилась открывать дверь.
– Я-то думала, все давно дома! Сколько сейчас времени? Часа три?
– Наверное, к доктору, – предположил ее муж.
И действительно, мужской голос спросил:
– Доктор Арель… Какой этаж?
– Четвертый налево. Но доктор по ночам не ездит.
– Придется съездить!
Мужчина вошел в вестибюль, поднялся на второй этаж, на третий, но не остановился на площадке доктора Ареля, а поднялся на пятый этаж. Там он испробовал два ключа: одним отомкнул нижний замок, другим – верхний.
– Отлично, – обрадовался он, – дело упрощается. Но прежде чем атаковать, обеспечим себе отступление. Итак, прикинем, успел ли я позвонить доктору и получить от ворот поворот? Еще нет. Подождем еще немного.