Чуть дальше женщина и собака поднялись по ступеням и оказались под холмом Большого Дуба. Здесь была развилка.
Дело-в-шляпе выбрал правый туннель, шедший вдоль берега моря.
По пути слева им попались еще два ответвления, оба совершенно темные. Остров, видимо, был пронизан подземными ходами, и с холодком в сердце Вероника подумала, что направляется к тому месту под Черными Песками, где, по словам сестер Аршиньа, находилось логово неприятеля.
Дело-в-шляпе уверенно семенил впереди и только время от времени оборачивался.
Вероника шепотом проговорила:
– Да иду я, мой милый, иду. Не сомневайся, я не боюсь – ведь ты ведешь меня к другу, который нашел здесь убежище. Но почему он не выйдет сам? Почему ты ведешь меня, а не его?
Ход везде имел одинаковую ширину, ровно обтесанные стены, сводчатый потолок и сухой гранитный пол, хорошо вентилировавшийся через отверстия в стенах. На стенах – никаких отметок, ничего, только кое-где торчали черные куски кремня.
– Здесь? – спросила Вероника у пса, который вдруг остановился.
В этом месте туннель заканчивался чем-то вроде комнаты, слабо освещавшейся через узкое окошко.
Дело-в-шляпе, казалось, раздумывал. Он насторожил уши и прислушивался, опершись передними лапами о дальнюю стену комнаты.
Вероника обратила внимание, что эта стена не вырублена из гранита, а сложена из разной величины камней, скрепленных цементом. Она явно была возведена гораздо позже, чем сам туннель. Просто кто-то перегородил подземный ход, по-видимому тянувшийся и дальше.
Вероника повторила:
– Здесь, да?
Но продолжать она не стала, так как услышала слабый звук человеческого голоса.
Она подошла к стене и тут же вздрогнула. Голос стал громче. Звуки сделались более отчетливыми. За стеной пел ребенок, и Веронике удалось различить слова:
Мама девочку качала,
Ей тихонько напевала:
«Ты не плачь, моя родная, –
Огорчится Всеблагая…»
Вероника прошептала:
– Та песня… Песня…
Это была та самая песенка, которую Онорина напевала в Бег-Мейле. Кто же мог петь ее сейчас? Какой-то ребенок, оставшийся на острове? Приятель Франсуа?
А голосок продолжал:
«Ей нужней всего на свете,
Чтобы радовались дети.
Помолись же, ангел мой,
Приснодеве Всеблагой».
Пение стихло, и на несколько минут воцарилось молчание. Дело-в-шляпе прислушивался все внимательнее, словно знал, что скоро должно что-то произойти.
И верно, примерно в том месте, где он сидел, послышался тихий шорох осторожно передвигаемых камней. Дело-в-шляпе что есть силы завилял хвостом и, если можно так выразиться, залаял про себя: умное животное понимало, что шуметь здесь нельзя. Внезапно у него над головой кто-то вытащил из стены один камень, и на этом месте образовалась довольно большая дыра.
Дело-в-шляпе одним прыжком вскочил в нее и, помогая себе задними лапами, протиснулся внутрь.
– А, вот и господин Дело-в-шляпе, – произнес детский голос. – Как ваши дела, господин Дело-в-шляпе? Почему вы вчера не навестили своего хозяина? Были очень заняты? Прогуливались с Онориной? Ах, старина, ты бы все мне рассказал, если б умел говорить. Мне интересно…
Дрожа с головы до ног, Вероника опустилась у стены на колени. Неужели до нее доносился голос сына? Неужели Франсуа вернулся на остров и теперь прячется? Она попыталась заглянуть в дыру, но – безуспешно. Стена была толстой, к тому же лаз, в который она смотрела, оказался изогнутым. Но до чего же четко доносилось до нее каждое слово, каждая интонация!
– Интересно, – повторил ребенок, – почему Онорина не пришла и не освободила меня? Почему ты ее сюда не привел? А ведь это ты меня отыскал… А дед, должно быть, беспокоится, что меня нет? Вот уж приключение так приключение! Но ты еще не изменил своего мнения, а, старина? Дело в шляпе, верно? Дела идут все лучше и лучше?
Вероника ничего не понимала. Ее сын – а она не сомневалась, что это он, – говорил так, будто не знал, что произошло. Забыл он все, что ли? Неужели его память не сохранила ни крупицы из того, что он совершил в приступе безумия?
«Да, в приступе безумия, – упрямо повторила про себя Вероника. – Да, тогда он был не в своем уме. Онорина не ошиблась: он был не в своем уме… А теперь рассудок вернулся к нему. Ах, Франсуа, Франсуа!»
Вероника, напряженная как струна, с трепещущим сердцем вслушивалась в слова, которые могли принести ей столько радости или отчаяния.
Над нею мог сгуститься еще более гнетущий, чем прежде, мрак, а могла взойти заря, осияв бесконечную ночь, в которую она была погружена вот уже пятнадцать лет.
– Ну конечно, – продолжил мальчик, – дело в шляпе, я с тобой согласен. Только знаешь, я был бы страшно рад, если бы ты мог доказать это мне по-настоящему. С одной стороны, никаких вестей ни от деда, ни от Онорины, несмотря на то что я с твоей помощью давал им знать о себе, с другой – никаких вестей от Стефана, и это-то тревожит меня больше всего. Где он? Где его заперли? Не умирает ли он с голоду? Ну-ка, Дело-в-шляпе, отвечай: куда ты позавчера унес печенье?.. Да что с тобой? Почему у тебя такой озабоченный вид? Чего ты туда смотришь? Хочешь уйти? Нет? Тогда в чем же дело?
Мальчик замолк. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил опять, но уже тише:
– Ты кого-то с собой привел? Там, за стеной, кто-то есть?
Пес глухо залаял. Затем последовало долгое молчание, – должно быть, Франсуа прислушивался.
Волнение Вероники стало столь сильным, что ей почудилось, будто Франсуа слышит, как бьется ее сердце.
Наконец мальчик шепнул:
– Это ты, Онорина?
Помолчав немного, он зашептал снова:
– Да, это ты, я знаю… Я слышу, как ты дышишь… Но почему ты не отвечаешь?
Больше сдерживаться Вероника не могла. Положение для нее чуть-чуть прояснилось, когда она узнала, что Стефана, так же как и Франсуа, враги держат взаперти. Неприятные подозрения тут же улетучились. Да и могла ли она не ответить на зов этого голоса? Ее сын обращается к ней. Ее сын!
Запинаясь, Вероника пролепетала:
– Франсуа… Франсуа…
– О, кто-то ответил, – проговорил мальчик. – Я так и знал. Это ты, Онорина?
– Нет, Франсуа, – отозвалась Вероника.
– А кто же?
– Это подруга Онорины.
– Я вас знаю?
– Нет, но я – ваш друг.
Франсуа помолчал. Боялся?
– А почему Онорина не пришла вместе с вами?
Этого вопроса Вероника не ждала, но сразу же сообразила, что если пришедшие ей на ум догадки верны, то говорить мальчику правду еще рано.
Поэтому она ответила:
– Онорина вернулась из поездки, а потом снова уехала.
– Уехала меня искать?
– Ну да, ну да, – поспешно согласилась Вероника. – Она решила, что вас увезли с Сарека силой и вашего учителя тоже.
– А что же дед?
– И он уехал, а следом за ним – все жители острова.
– А, это из-за гробов и крестов?
– Вот именно. Они решили, что ваше исчезновение означает начало катастрофы, и страх согнал их с места.
– А вы, сударыня?
– Я знакома с Онориной уже давно. Я приехала вместе с нею из Парижа, чтобы отдохнуть на Сареке. У меня нет причин уезжать отсюда. Все эти суеверия меня не пугают.
Мальчик снова умолк. Должно быть, заметил, что она отвечала не слишком правдоподобно и подробно, и насторожился. Через несколько секунд он чистосердечно признался:
– Послушайте, сударыня, я вам кое-что скажу. Меня уже десять дней держат в этом подземелье. Первые несколько дней я никого не видел и не слышал. Но начиная с позавчерашнего дня каждое утро в стене отворяется маленькое окошечко и женская рука передает мне воду и еду. Женская рука… Ну и я…
– Ну и вы задались вопросом: не я ли эта женщина?
– Да, я обязан задать этот вопрос.
– Вы узнáете руку этой женщины?
– Разумеется. Она тощая, сухая и желтая.
– А вот моя рука, – проговорила Вероника.
Она решила попытаться просунуть ее в лаз, которым воспользовался Дело-в-шляпе.
Женщина засучила рукав, и ее обнаженная рука легко прошла через отверстие.
– Нет, – в тот же миг ответил Франсуа, – это не та рука, что я видел. – И еле слышно добавил: – Какая она красивая!
Внезапно Вероника почувствовала, что мальчик схватил ее ладонь, и услышала крик:
– Не может быть! Не может быть!
Он повернул ладонь Вероники и разогнул пальцы, чтобы получше ее рассмотреть. Затем прошептал:
– Шрам… Он здесь… Белый…
Веронику охватило сильное беспокойство. Она вспомнила о дневнике Стефана Мару, который Франсуа явно читал. Там был описан этот ее шрам, сохранившийся от старого, довольно глубокого пореза.
Она почувствовала, как губы мальчика прижались к ее ладони – сперва нежно, потом поцелуй стал горячим, на руку хлынули слезы, и он пролепетал:
– Мама… Мамочка… Милая моя мамочка!
Глава седьмаяФрансуа и Стефан
Долго мать и сын стояли на коленях у разделявшей их стены, но при этом они были так близки, словно каждый смотрел другому в растерянные глаза, осыпая родное лицо поцелуями.
Они говорили одновременно, невпопад задавая вопросы и так же невпопад отвечая. Они будто опьянели от радости. Их жизни сошлись и словно слились одна с другой. Никакая сила в мире не могла теперь разъединить их, разорвать узы нежности и доверия, которыми были спаяны мать и сын.
– Да, милый Дело-в-шляпе, – говорил Франсуа, – теперь можешь служить. Мы плачем, и ты устанешь первым, потому что слезы наши никак не могут иссякнуть, правда, мама?
Страшные сцены, совсем недавно поразившие Веронику, теперь начисто вылетели у нее из головы. Ее сын – преступник, зверски убивающий людей, – нет, она не могла с этим согласиться. Ее уже не устраивало его внезапное безумие в качестве оправдания. Так или иначе, но все должно разъясниться, и она даже не спешила узнать, как именно. Все ее мысли занимал сын. Он был здесь. Она видела его сквозь стену. Их сердца бились рядом. Он не погиб и оказался мальчиком мягким, любящим, милым и чистым – таким, каким она видела его в своем воображении.