Он улыбнулся и снисходительным тоном заметил:
– Не гневайтесь, сударыня, и позвольте мне продолжать. Когда вы меня полюбили, я был, следует признаться, бессердечным распутником, развратником, который отличался определенным лоском – ибо я во всем стремлюсь к совершенству, – но который не обладал ни одним из качеств, необходимых для вступления в брак. Однако я с легкостью приобрел бы их под вашим влиянием, потому что любил вас без памяти. В вас были так восхищавшие меня чистота, прелесть и наивность, каких я никогда не встречал у других женщин. Чтобы меня преобразить, достаточно было чуточку терпения с вашей стороны, терпения и мягкости. К несчастью, сразу же после свадебных торжеств, где вы думали лишь о печали и злобе вашего отца, с первых же часов нашего брака между нами возник глубокий и непримиримый разлад. Вы против воли согласились выйти замуж за человека, который сам навязал вам себя. К мужу вы испытывали лишь ненависть и отвращение. А такого люди покроя Ворского не прощают. Многие, даже самые высокомерные женщины признавали мою чуткость, поэтому упрекнуть себя мне не в чем. Если вас, дочь мелких буржуа, что-то оскорбляло, тем хуже для вас. Такие, как Ворский, руководствуются только чутьем и страстью. Они вам не нравились? Дело ваше, сударыня. Я был свободен и начал строить жизнь заново. Вот только… – Он несколько секунд помолчал и закончил: – Вот только я вас любил. И когда год спустя события начали стремительно разворачиваться, когда из-за гибели сына вы ушли в монастырь, я остался один на один со своей любовью – жгучей, мучительной, неудовлетворенной. Что собою представляла моя жизнь, вам не трудно вообразить: оргии, бурные похождения, в которых я тщетно надеялся вас забыть, внезапные вспышки надежды, ваши следы, по которым я бросался сломя голову, но в результате снова и снова впадал в уныние и одиночество. Однако же я отыскал ваших отца и сына. Узнал, что они скрываются здесь, и стал за ними наблюдать, шпионить – когда сам, когда с помощью преданных мне людей. Я рассчитывал таким образом добраться до вас – единственной цели моих усилий и высшего мотива всех моих действий… но тут была объявлена война. Через неделю, когда я пытался перейти границу, меня схватили и отправили в концентрационный лагерь.
Ворский замолк. Его жестокое лицо стало еще жестче, и он процедил:
– О, это был сущий ад! Ворский! Ворский! Сын короля среди всех этих завсегдатаев кафе и немецких жуликов! Ворский, пленный, опозоренный и всеми презираемый! Грязный и завшивленный Ворский! Господи, как я страдал!.. Но довольно об этом. То, что я сделал, дабы избежать смерти, я имел основания сделать. Пускай кто-то другой получил вместо меня удар кинжалом, пускай кто-то другой под моим именем похоронен где-то во Франции – я не сожалею об этом. Мне нужно было выбирать – он или я. Я выбрал. Меня заставляла действовать даже не столько неуемная жажда жизни, сколько нечто для меня новое – нежданная заря, поднявшаяся в сумерках моего существования и ослепившая меня своим великолепием. Но это моя тайна. О ней мы поговорим позже, если захотите. А пока…
Слушая эти речи, произносимые с пафосом актера, наслаждающегося собственным красноречием и едва ли не рукоплещущего своим гладким фразам, Вероника сохраняла полную безучастность. Все эти лживые признания ее не трогали. Казалось, мысли ее витают где-то далеко.
Ворский подошел к ней и, чтобы завладеть ее вниманием, заговорил более вызывающе:
– Похоже, вы и не подозреваете, что слова мои крайне серьезны, сударыня. Они серьезны, а сейчас станут еще серьезнее. Но прежде чем перейти к самому страшному – я надеюсь даже, что до этого дело не дойдет, – я обращаюсь к вам не за примирением… оно между нами невозможно… я обращаюсь к вашему разуму, к вашему здравому смыслу. Ведь не можете же вы не понимать, в какое положение попали вместе с сыном.
Она его не слушала, Ворский был в этом совершенно уверен. Занятая, разумеется, мыслями о сыне, Вероника не вникала в слова, не имевшие для нее ни малейшего смысла. Раздосадованный, плохо скрывая раздражение, он все же продолжил:
– Мое предложение несложно, и хотелось бы верить, что вы от него не откажетесь. Во имя Франсуа, а также в силу испытываемых мною чувств гуманности и сострадания я прошу вас связать свое настоящее с прошлым, которое я только что коротко обрисовал. С точки зрения общества соединявшие нас узы прерваны не были. В соответствии с буквой и духом закона вы до сих пор… – Он замолчал, несколько мгновений смотрел на Веронику, а затем, грубо схватив ее за плечо, вскричал: – Да слушай же меня, тварь! Слушай, когда с тобой разговаривает Ворский!
Потеряв равновесие, Вероника схватилась было за спинку кресла, но затем снова скрестила руки и выпрямилась, с презрением глядя в лицо противнику.
На сей раз Ворскому опять удалось совладать с собою. Он учинил эту выходку под влиянием импульса, против воли. Но голос его продолжал звучать злобно и повелительно:
– Повторяю, прошлое никуда не делось. Хотите вы этого, сударыня, или нет, но вы – жена Ворского. Именно в силу этого неоспоримого факта я и попросил вас благоволить считать себя таковой и сегодня. Давайте условимся: я не требую от вас ни любви, ни даже дружбы, но не пойду на то, чтобы отношения наши оставались такими же враждебными, какими были до сих пор. Мне не нужна больше прежняя супруга, полная презрения и далекая. Мне нужна… нужна женщина – женщина покорная, которая будет преданной, внимательной, верной спутницей.
– Рабыня, – прошептала Вероника.
– Да, правильно, рабыня! – вскричал Ворский. – Я не боюсь произносить нужные слова, так же как не боюсь действовать. Рабыня! А почему бы и нет? Рабыня знает, в чем ее долг, и слепо повинуется. Связанная по рукам и ногам, perinde ас cadaver[8]. Вас устраивает такая роль? Согласны вы принадлежать мне душой и телом? Впрочем, на вашу душу мне наплевать. Я хочу… я хочу… да вы сами знаете, чего я хочу, не правда ли? Я – ваш муж? Да разве был я когда-нибудь вашим мужем? Я вспоминаю свою жизнь со всеми ее бурями и радостями и не нахожу ничего, кроме нашей с вами непримиримой вражды. Я смотрю на вас и вижу чужую женщину, вы были чужой тогда и чужая теперь. Что ж, обстоятельства изменились, вы у меня в руках, и дальше так продолжаться не будет. Так не будет даже завтра, даже этой ночью, Вероника! Хозяин теперь я, и вам придется покориться неизбежному. Вы согласны? – Не дожидаясь ответа, Ворский еще громче воскликнул: – Согласны? Но никаких уверток и лживых обещаний. Согласны? Если да, становитесь на колени, осените себя крестным знамением и громко скажите: «Я согласна. Я буду покорной супругой. Я буду подчиняться всем вашим приказаниям и выполнять все ваши капризы. Моя жизнь больше в счет не идет. Хозяин – вы».
Вероника пожала плечами и ничего не ответила. Ворский топнул ногой. На лбу у него вздулись вены. Но он все еще сдерживался.
– Ладно. Я могу подождать. Однако последствия вашего отказа будут настолько серьезны, что я все же хочу сделать последнюю попытку. Не исключено ведь, в конце концов, что ваш отказ будет адресован горемыке, каковым я на первый взгляд и кажусь, а правда изменит ход ваших мыслей. Правда эта ярка и прекрасна. Как я уже говорил, нежданная заря поднялась в сумерках моей жизни, и Ворский, сын короля, осиян ее лучами…
У Ворского была привычка говорить о себе в третьем лице, которую Вероника прекрасно знала и которая указывала на его невыносимое тщеславие. Внимательно вглядевшись, Вероника заметила у него в глазах особенный блеск, всегда появлявшийся в минуты возбуждения и вызванный, очевидно, алкоголизмом. Впрочем, она считала этот блеск и признаком некоторого душевного расстройства. Быть может, он страдал каким-то умопомешательством, которое с годами усугубилось?
Ворский снова заговорил, и на этот раз Вероника прислушалась.
– Когда началась война, я оставил здесь преданную мне особу, которая продолжила начатые мною наблюдения за вашим отцом. Случайно мы обнаружили под песками многочисленные пещеры и один из входов в них. В это-то надежное убежище я и удалился после своего побега и именно там, перехватив несколько писем, узнал, что ваш отец пытался разгадать тайну Сарека и уже сделал кое-какие открытия. Вам, разумеется, понятно, что после этого мое внимание к нему удвоилось. Тем более что, когда история эта начала раскрываться передо мной, я стал находить в ней странные совпадения и явную связь с некоторыми подробностями своей жизни. Вскоре у меня не осталось никаких сомнений. Судьба послала меня сюда, чтобы исполнить миссию, которая могла удаться лишь мне… Более того, за эту миссию имел право взяться только я. Понимаете? Это было предначертано Ворскому много веков назад. Ворский был избранником судьбы. Имя Ворского было записано в Книге времен. Ворский имел для этого необходимые качества, средства, титулы. Я был готов. Немедля я принялся за дело, беспрекословно подчинившись велению судьбы. Никаких колебаний в пути: в конце его горел маяк. Итак, я двигался по заранее начертанному маршруту. Теперь Ворскому осталось лишь получить плату за его труды. Ворскому осталось лишь протянуть руку. И рука эта достанет богатство, славу, безграничную власть. Через несколько часов Ворский, сын короля, станет править миром. И он предлагает вам разделить с ним эту власть.
Напыщенный комедиант говорил все более и более выспренно.
Он наклонился к Веронике:
– Хотите стать королевой, императрицей и возвыситься над остальными женщинами вместе с Ворским, который возвысится над остальными мужчинами? Хотите стать королевой благодаря золоту и могуществу – так же, как сейчас вы королева благодаря своей красоте? Рабыней Ворского, но повелительницей всех, над кем будет властвовать Ворский? Хотите? Поймите меня правильно: речь идет не о том, чтобы вы приняли только это решение, а о том, чтобы выбрать одно решение из двух. Запомните: у вашего отказа есть оборотная сторона. Или королевская власть, которую я вам предлагаю, или… – Ворский сделал паузу, а затем резко выкрикнул: – Или крест!