Она принялась молиться. Ей снова вспомнилось прошлое, и совершенная когда-то в юности ошибка показалась страдалице причиной всех свалившихся на нее несчастий.
Но наконец, усталая и изможденная, находясь в крайнем нервном напряжении, делавшем ее ко всему безучастной, она забылась сном.
Вероника не проснулась даже тогда, когда вернулся Ворский. Ему пришлось ее растолкать.
– Час близок, моя крошка. Молись.
Тихо, чтобы не услышали приспешники, он принялся противным голосом шептать ей на ухо какие-то незначительные эпизоды из своего прошлого. Наконец он крикнул:
– Для дела еще слишком светло! Отто, пойди поищи чего-нибудь в шкафу для провизии. Я хочу есть.
Они сели за стол, но Ворский тут же вскочил:
– Не смотри на меня, моя крошка. Ты меня смущаешь. Чего тебе надо? Когда я один, совесть у меня не очень-то чувствительна, но, когда такой взгляд, как твой, проникает в самую глубь естества, она начинает шевелиться. Закрой глазки, моя красавица.
Он прикрыл глаза Веронике платком и завязал его на затылке. Но этого ему показалось мало, и он обернул ей голову тюлевой занавеской, которую сорвал с окна, а затем еще и обмотал ее вокруг шеи жертвы. Затем, удовлетворенный, он сел за стол и принялся пить и есть.
Все трое сообщников говорили очень мало и ни словом ни упомянули ни о своих походах по острову, ни о дуэли. То, о чем они беседовали, не интересовало Веронику и не могло ее расшевелить, если б даже она прислушалась. Все сделалось ей чуждым. Слова достигали ее ушей, но она не понимала точного их значения. Она думала лишь о смерти.
Когда стало смеркаться, Ворский заявил, что пора идти.
– Значит, вы не изменили своего решения? – поинтересовался Отто несколько враждебным тоном.
– Ни на йоту. А почему ты спрашиваешь?
– Да так. Но все же…
– Что – все же?
– Ну, в общем, нам все это не очень-то нравится.
– Да ну? И ты заметил это, милый мой, только теперь, после того как со смехом подвесил к деревьям сестер Аршиньа?
– Тогда я был пьян. Вы заставили нас пить.
– Ну так выпей, старина. Вот, кстати, бутылка коньяка. Налей в свою флягу и отстань от меня… Конрад, ты приготовил носилки?
И Ворский повернулся к своей жертве:
– Вот, мы позаботились о тебе, моя дорогая: нашли старые ходули твоего мальчишки, а между ними протянули ремни. Практично и удобно.
Около половины девятого мрачная процессия отправилась в путь. Впереди шел Ворский с фонарем в руке. Его сообщники несли носилки.
Грозные тучи, появившиеся еще днем, затянули небо и плыли над островом, тяжелые и черные. Быстро темнело. Сильный ветер заставлял плясать в фонаре пламя свечи.
– Брр, – поежился Ворский, – до чего тоскливо. Подходящая ночь для голгофы.
Вдруг он отскочил в сторону: какой-то черный комочек выкатился прямо ему под ноги. Ворский проворчал:
– Это еще что? Смотрите-ка! Кажется, собака…
– Это пес мальчишки, – сообщил Отто.
– А, знаменитый Дело-в-шляпе? Очень кстати! Дело действительно в шляпе, да еще в какой! Ну, погоди у меня, скотина!
Он попытался пнуть пса ногой, но тот увернулся и продолжал следовать за процессией на некотором отдалении, время от времени глухо лая.
Подъем был крут, и ежеминутно один из троих мужчин, оступившись и сойдя с плохо различимой тропинки, которая шла вокруг лужайки перед главным фасадом и вела на поляну подле Дольмена Фей, запутывался в зарослях ежевики или плюща.
– Стоп! – скомандовал Ворский. – Передохнем немного, ребята. Отто, дай-ка мне твою флягу. Что-то у меня колотится сердце.
Ворский припал к фляге и принялся пить большими глотками.
– Теперь ты, Отто. Не хочешь? Да что с тобой?
– По-моему, на острове есть люди и они нас ищут.
– Ну и пусть себе ищут!
– А вдруг они приплыли на лодке и поднялись по тропинке, что мы нашли, – по той самой, по которой нынче утром хотели убежать женщина с мальчиком?
– Нам следует бояться нападения с суши, а не с моря. А временный мост сожжен. Там не пройти.
– Если только они не найдут вход в подземелье на Черных Песках и не дойдут по туннелю досюда.
– Так ты думаешь, они нашли этот вход?
– Не знаю.
– Даже если они его нашли, что из этого? Мы же завалили выход с этой стороны, разрушили лестницу, короче, перевернули там все вверх дном. Чтобы расчистить проход, им понадобится самое малое полдня. А у нас в полночь все будет кончено, и на рассвете мы будем уже далеко от Сарека.
– Кончено… кончено. То есть у нас на совести будет еще одно преступление. Но…
– Что «но»?
– А как же клад?
– Ах, клад! Наконец-то прозвучало главное слово! Так тебе не дает покоя клад, разбойник? Не беспокойся: считай, что причитающаяся тебе часть уже у тебя в кармане.
– Вы в этом уверены?
– Уверен ли я? Ты что же, считаешь, что я сижу здесь и делаю всю эту грязную работу за здорово живешь?
Они снова тронулись в путь. Через четверть часа на землю упали первые капли дождя. Прогремел гром. Но настоящая гроза была еще далеко.
Сообщники с трудом одолели крутой подъем, причем Ворский вынужден был им помогать.
– Ну наконец-то, – проворчал он. – Отто, дай флягу… Ага… Благодарю…
Свою жертву они положили у подножия дуба, очищенного от нижних ветвей. Луч фонаря осветил надпись: «В. д’Э.». Ворский поднял с земли принесенную заранее веревку и приставил лестницу к стволу дерева.
– Поступим так же, как с сестрами Аршиньа, – проговорил он. – Я перекину веревку через эту вот толстую ветку, которую мы нарочно оставили. Она послужит нам блоком…
Внезапно замолчав, Ворский отпрыгнул в сторону: произошло нечто непредвиденное. Он прошептал:
– Что? Что это? Вы слышали свист?
– Да, – подтвердил Конрад, – вроде бы слышал. Словно что-то пролетело.
– Идиот!
– Я тоже, – поддержал товарища Отто. – Я тоже слышал, а потом что-то как будто ударило в дерево.
– В какое дерево?
– Да в дуб, черт побери! Как будто кто-то в нас выстрелил.
– Но ведь звука выстрела не было.
– Значит, кинули камнем, который угодил в дуб.
– Это нетрудно проверить, – заметил Ворский.
Он направил на дерево фонарь, и в тот же миг с губ у него сорвалось проклятие:
– А, дьявол! Смотрите! Под надписью!
Все повернулись к дереву.
В месте, на которое он указывал, из дуба торчала стрела, ее оперение еще дрожало.
– Стрела? – воскликнул Конрад. – Не может такого быть! Откуда?
Отто забормотал:
– Мы пропали. Они целились в нас.
– Тот, кто в нас целился, должен быть где-то неподалеку, – заметил Ворский. – Надо его искать!
Он повел фонарем из стороны в сторону, пронзая лучом темноту.
– Погодите-ка, – поспешно остановил его Конрад. – Чуть правее… Видите?
– Вижу… Да, вижу…
Шагах в сорока от них, подле расколотого молнией дуба, виднелось что-то белое, какая-то фигура, которая попыталась – так, по крайней мере, им казалось – укрыться в кустах.
– Молчите и не двигайтесь, – приказал Ворский, – чтобы он не догадался, что мы его обнаружили. Конрад, пойдешь со мной. Ты, Отто, останешься здесь, достань револьвер и будь начеку. Если он попробует приблизиться и освободить дамочку, выстрели дважды, и мы тут же прибежим. Ясно?
– Ясно.
Ворский наклонился над Вероникой и отодвинул ткань, которой была обмотана ее голова. Повязка на глазах и кляп были на месте. Женщина еле дышала, пульс был слабым и медленным.
– Время еще есть, – пробормотал он, – но нужно поспешить, если мы хотим, чтобы она умерла так, как мы решили. Во всяком случае, она, похоже, не очень-то страдает. Она без сознания.
Ворский поставил на землю фонарь и, выбирая места потемнее, осторожно двинулся вместе с сообщником по направлению к фигуре в белом.
Однако вскоре он обнаружил, что фигура эта, казавшаяся ему неподвижной, на самом деле перемещается вместе с ним, так что расстояние между ними остается неизменным. К тому же рядом с нею он заметил прыгавший из стороны в сторону черный комочек.
– Опять эта мерзкая собачонка! – проворчал Ворский.
Он ускорил шаг, но расстояние не уменьшалось. Побежал – фигура тоже пустилась бегом. Но что самое странное, при движении этого таинственного субъекта не слышалось ни шороха листьев, ни топота ног по земле.
– Вот черт! – выругался Ворский. – Да он издевается над нами! Может, выстрелить по нему, а, Конрад?
– Слишком далеко. Пулей его не достать.
– Но ведь не можем же мы вот так…
Неизвестный довел их до оконечности острова, затем спустился к выходу из туннеля, миновал Монастырь и вдоль западной скалы добрался до пропасти, где догорали доски временного моста. Потом, свернув в сторону, он обошел дом с другой стороны и поднялся на лужайку.
Пес время от времени радостно лаял.
Ворский все никак не мог успокоиться. Как он ни старался, расстояние не сократилось ни на пядь, а преследование длилось уже минут пятнадцать. Наконец он принялся поносить своего врага:
– Остановись, если ты не трус! Чего тебе надо? Заманить нас в ловушку? И что дальше? Может, ты хочешь спасти дамочку? Она в таком состоянии, что и трудиться-то не стоит. Ах ты, чертов мерзавец, погоди, доберусь я до тебя!
Внезапно Конрад схватил его за край мантии.
– В чем дело, Конрад?
– Посмотрите, кажется, он не шевелится.
И действительно – впервые фигура неизвестного вырисовывалась во мраке довольно отчетливо, и среди листвы кустарника преследователи сумели даже различить его позу: чуть расставленные в стороны руки, согбенная спина, подогнутые скрещенные ноги.
– Да он упал! – заключил Конрад.
Ворский бросился вперед с криком:
– Буду стрелять, негодяй! Ты у меня на мушке. Руки вверх, или стреляю!
Фигура не шелохнулась.
– Тем хуже для тебя! Если ты что-нибудь выкинешь, отправишься к праотцам. Считаю до трех!
Подойдя метров на двадцать к незнакомцу, он принялся считать:
– Раз… два… Ты готов, Конрад? Огонь!