На этот раз он совершался по морю. Тридцать лодок вышли в море – обратите внимание на цифру тридцать, именно столько семей составляли племя, – они недели и месяцы странствовали от берега к берегу. Обосновались сперва в Скандинавии, потом в Саксонии, а когда и оттуда их выгнали, опять пустились в путь. Уверяю вас, это было и в самом деле удивительное, трогательное и грандиозное зрелище: кочующее племя, которое повсюду таскает за собой надгробную плиту своих королей в поисках надежного, недоступного и окончательного убежища, где оно могло бы спрятать своего идола, укрыть его от вражеских вылазок, молиться на него и пользоваться им для поддержания собственного могущества.
Последним этапом их скитаний оказалась Ирландия, и вот там-то, после того как племя прожило в Зеленом Эрине[20] полвека или даже век и нравы его несколько смягчились в результате общения с менее дикими племенами, в один прекрасный день внук, а может быть, правнук великого вождя, сам уже великий вождь, принял одного из своих посланцев, отправленных им в соседние страны. Этот явился с материка. Он отыскал великолепное убежище. Это был почти неприступный остров, который сторожили тридцать утесов и на котором стояло тридцать гранитных монументов.
Тридцать! Вещее число! Как не увидеть в нем зов и веление таинственных божеств? Тридцать лодок были вновь спущены на воду, и путешествие началось.
Они достигли цели. Они взяли остров штурмом. Они просто-напросто вырезали под корень местных жителей. Племя обосновалось на острове, и надгробный камень богемских королей занял место… там же, где он находится и сейчас, – я показывал его нашему приятелю Ворскому. Здесь я сделаю небольшое отступление и выскажу несколько весьма важных исторических замечаний. Я буду краток.
И дон Луис менторским тоном начал объяснять:
– Остров Сарек, так же как Франция и Западная Европа, в течение тысяч лет был населен теми, кого мы теперь называем лигурами, прямыми потомками пещерных людей, у которых они частично унаследовали нравы и привычки. Нужно отметить, что эти лигуры, будучи талантливыми строителями, воздвигли – вероятно, под влиянием великих восточных цивилизаций – свои громадные гранитные глыбы и создали огромные погребальные залы.
Именно здесь наше племя, терпеливо трудясь, столь удачно приспособило для своих целей систему естественных пещер и гротов и соорудило эти гигантские памятники, поражавшие воображение склонных к мистике, суеверных кельтов.
Вот так после первого, скитальческого периода для Божьего Камня открылся период отдыха и поклонения, который мы назовем друидическим периодом. Он длился тысячу – полторы тысячи лет. Племя растворилось среди соседних племен и жило, по всей видимости, под покровительством какого-нибудь бретонского короля. Власть мало-помалу переходила от вождей к жрецам, то есть друидам, чье могущество возрастало от поколения к поколению.
Я утверждаю, что источником этого могущества был чудесный камень. Конечно, друиды были жрецами повсеместно признанной религии и воспитателями галльской молодежи (вне всякого сомнения – но это между нами, – камеры под Черными Песками служили монашескими кельями, вернее, помещениями своеобразного друидского университета); конечно, согласно древним традициям, они руководили человеческими жертвоприношениями, сбором омелы, вербены и прочих волшебных растений. Но на острове Сарек они были прежде всего хранителями и хозяевами камня, что дарует жизнь или смерть. Помещенный под сводами подземного зала для жертвоприношений, он был, конечно же, заметен и снаружи, и у меня есть все основания полагать, что в те времена Дольмен Фей, который мы здесь видим, возвышался в месте, называемом Цветущим Распятием, а как раз под ним и располагался Божий Камень. Именно сюда стекались больные, калеки и немощные дети, чтобы обрести здоровье. Именно здесь, на священной плите, у бесплодных женщин появлялась способность к зачатию, именно здесь старцы восстанавливали угасшие силы.
По моему мнению, камень этот играет главную роль в былых сказках и легендах Бретани. Это центр, откуда расходятся все суеверия и верования, все тревоги и надежды. От него, а может быть, от волшебного жезла, которым владел верховный жрец, заставлявший его по своему желанию сжигать плоть или излечивать раны, стихийно пошли прекрасные истории о рыцарях Круглого стола и чародее Мерлине. Он – основа всех туманных слухов, средоточие всех символов. Он – тайна и истина, великая загадка и великая разгадка.
Последние слова дон Луис произнес с улыбкой и несколько восторженно.
– А ты, Ворский, не радуйся, – обратился он к врагу. – Оставим наши восторги для рассказа о твоих злодеяниях. Мы подошли к апогею друидической эпохи, которая продолжалась долгие века и после исчезновения друидов, когда чудесным камнем пользовались всяческие чародеи и кудесники. Теперь мы постепенно перейдем к третьему религиозному периоду, то есть к постепенному упадку всего, что составляло достояние Сарека, – паломничеств, памятных празднеств и так далее.
Церковь и впрямь не сумела приспособиться к столь откровенному идолопоклонству. Насколько это было в ее силах, она боролась с этим куском гранита, привлекавшим столько верующих и упрочивавшим омерзительный культ. Борьба была неравной, и прошлое уступило. Дольмен перенесли на его теперешнее место, плиту богемских королей засыпали слоем земли, а там, где происходили кощунственные чудеса, поднялось распятие.
И над всем этим – великое забвение.
Поймите меня правильно. Забылись обряды. Забылись ритуалы и все, что составляло историю исчезнувшего культа. Но не забылся сам Божий Камень. Никто больше не знал, где он находится. Никто не знал даже, что это такое. Но люди постоянно говорили о нем и верили в существование чего-то, что называется Божьим Камнем. Из уст в уста, от поколения к поколению передавались волшебные и жуткие истории, которые все сильнее удалялись от действительности и превращались в легенду – легенду все более смутную и ужасную, однако при всем том сохранявшую в людской памяти воспоминания о Божьем Камне, и прежде всего – его имя.
Если учесть, как прочно воспоминания о нем укоренились в памяти людей, как бессмертны они в истории этих краев, вполне логично будет предположить, что время от времени кто-нибудь любопытный пытался восстановить чудесную правду. Двое из таких любопытных – брат Тома́, монах-бенедиктинец, живший в середине пятнадцатого века, и наш современник господин Магеннок – сыграли во всем этом деле немаловажную роль. Брат Тома – поэт и художник-миниатюрист, о котором мы мало что знаем, очень скверный поэт, судя по его стихам, но небесталанный, хотя и наивный художник – оставил после себя нечто вроде требника, в котором воспел свое пребывание в Сарекском аббатстве и нарисовал тридцать дольменов, находящихся на острове, снабдив все это стихами, религиозными цитатами и пророчествами в духе Нострадамуса. Этот требник, в котором есть пресловутая страница с распятыми женщинами и пророчеством относительно Сарека, и обнаружил Магеннок, а я нашел его ночью в комнате последнего и там же и прочитал.
Странная личность этот Магеннок! Запоздалый потомок былых чародеев, он, как я подозреваю, неоднократно выступал в роли привидения. Будьте уверены: друид в белом хитоне, которого якобы видели на шестой день полнолуния собирающим омелу, – не кто иной, как Магеннок. Он знал всякие снадобья, лечебные травы, умел обрабатывать землю так, чтобы на ней росли громадные цветы. Вне всякого сомнения, это он обследовал погребальные склепы и подземный зал для жертвоприношений и похитил волшебный камень из ручки жезла. Он проникал в подземелье через лаз, которым воспользовались и мы и который выходит на поверхность у тропинки, ведущей в потерну, причем всякий раз был вынужден заделывать его песчаником и щебнем. И опять-таки именно он передал господину д’Эржемону страницу из требника. Доверил ли он ему также результаты своих последних открытий? Что именно знал господин д’Эржемон? Это не важно. Важно другое: на сцене появилось еще одно действующее лицо, которое сразу взяло дело в свои руки и приковало к нему всеобщее внимание. Я говорю о посланнике рока, взявшемся решить вековую загадку и, исполнив приказ таинственных сил, положить себе в карман Божий Камень. Я говорю о Ворском.
Дон Луис осушил третий стакан воды и кивнул Отто:
– Дай ему напиться, если он хочет. Ты хочешь пить, Ворский?
Ворский, казалось, был уже совсем плох, его силы и выносливость подходили к концу. Стефан и Патрис снова вступились за негодяя, опасаясь самого худшего.
– Да что вы, – возразил дон Луис, – с ним все в порядке, до конца лекции он выдержит – хотя бы из желания все узнать. Правда интересно, а, Ворский?
– Грабитель! Убийца! – прохрипел тот.
– Ну как хочешь. Ты, стало быть, все еще отказываешься сказать, где спрятан Франсуа?
– Убийца… Бандит…
– Тогда виси дальше, друг мой. Дело твое. Нет ничего полезнее для здоровья, чем капелька страданий. И потом, ты ведь столько их принес другим, негодяй!
Дон Луис произнес последнюю фразу жестко и с оттенком гнева, неожиданным у этого человека, повидавшего на своем веку столько преступлений и вступившего в схватку со столькими злодеями. Быть может, этот выходил уже за всякие рамки?!
Дон Луис продолжил:
– Лет тридцать пять назад очень красивая женщина, приехавшая из Богемии, но по происхождению венгерка, стала появляться в городах, выросших вокруг озер Баварии, где быстро приобрела репутацию прорицательницы, гадалки, хиромантки, ворожеи и медиума. Она обратила на себя внимание короля Людвига Второго, друга Вагнера, строителя Байройта[21], коронованного безумца, прославившегося своими экстравагантными причудами. Связь умалишенного с ясновидящей длилась несколько лет – связь бурная, неистовая, прерывавшаяся из-за капризов короля и закончившаяся трагически: в один таинственный вечер Людвиг Второй Баварский бросился из лодки в воды Штарнбергского озера. Был ли это, как утверждает официальная версия, трагический приступ безумия? Или преступление, как считали некоторые? Каковы причины самоубийства? Чем вызвано преступление? На эти вопросы мы теперь уже никогда не получим ответа. Но факт остается фактом: венгерка сопровождала Людвига Второго в прогулке по озеру, а на следующий день, лишенная своих драгоценностей и многого другого, была выдворена за пределы Баварии.