У меня есть потрясающий франц. роман. К сожалению, читать могу только в поезде, потому читаю долго. Шанфлёри – ты такого писателя знаешь? Ужасно интересно, и главное, все неожиданно и ни на что кажется не похоже. Мышка наша будет наверняка или поэт или прачка. Она ужасно любит стирать разные тряпочки и рифмовать, и любит еще говорить стихи без слов – один размер, и размер правильный. А Андрюшка бредит самураями, изобретает разные смертоносные орудия и целый день стругает сабли и ружья, причем чудесно конструирует. Сегодня сделал «пулеметик». Вот такой. Чудно стреляет камешками. Собирается сделать арболет, как у Телля.
Он стал большой и весь крепкий, твердый, спинка у него широкая, и плечи тоже, а книзу у2же – эту конструкцию «собезьянил» у нас с тобой. А подошвы у него ничего не чувствуют – ни крапивы, ни сжатых злаков, ни, кажется, даже стекол. Он ходит по лесу, по сучкам совершенно как по бархатным лужкам. Ныряет с разбегу очертя голову, а плавать еще не умеет. По деревьям лазает изумительно, как обезьянка. Мы с ним недавно забрались на такой дуб, что ты пришел бы в восторг: там наверху у него площадка из узла всех веток, и все они переплетены-перекручены. Качается же он вот так.
15 сентября 1938 г. М.И. Тарковская – А.А. Тарковскому
Асик, прости, я протаскала письмо два дня и не смогла отправить. Устрой что-нибудь с перепиской. Пиши хоть Н.Г. или типогр. Сегодня сказала твоей маме, что от тебя письмо Н. Герасимовне и что ты до октября застрял с работой в Ленинграде. Мне ей говорить о больнице не советуют. Она и так еле жива.
28 сентября 1938 г. М.И. Тарковская – А.А. Тарковскому
Милый Асик!
Поздравляю тебя с «волей», только не простудись, пожалуйста, ты ведь без ваты. Я очень не люблю, когда ходят без ваты.
Письма я все получила, отвечать не могу – чувствую себя совершенно выжатым лимоном (омоном – так говорила Мышь). Я встала в половине пятого – теперь так встаю за молоком – а сейчас десятый час вечера, и я только что села просто отдохнуть. Иду с работы – картошка – у нас ее мало – встала в очередь. И так каждый день – то то, то другое. У нас живет Барбука. А.А. позвонила Н.Г., чтобы я ее взяла если хочу, а она больше не может. Я и взяла, но не совсем, т. к. Анна с ней жить не хочет, а уедет в Юрьевец. Я ее устраиваю в очень хорошее место – в Болшево на биостанцию, там очень нужна собака. И эти люди очень любят собак.
Думаю, что ей там будет хорошо и привольно. Но мне так жаль ее – сердце обливается кровью. Она меня просто обожает. Ты знаешь, когда я прихожу домой, она совершенно сходит с ума, а когда ухожу, плачет после меня. Она такая чудесная. Она лижет мне руки, морду, катается по полу от радости. Меня это почему-то очень трогает, а Аннушка сердится, потому что мы любим друг друга очень громко.
Асик, ты меня прости, но твою записочку я маме не передала. Я ее посмотрела, чтобы знать, что говорить о болезни (вдруг ты пишешь ей), и решила, что лучше передать просто поцелуй, чем твою записочку. Я бы умерла от обиды, если бы получила от мужа такое письмо. Ты прости, что я распорядилась, но если это плохо, ты ей скажешь, что я не передала. Я ей все говорю, что я жду твоего приезда около первого. А в общем, мне так все надоело, какое мне, в конце концов, дело. Живите как хотите, пишите что хотите, а я устала…
У Андрея со школой плохо, он рассеян, все теряет, все забывает, все заливает чернилами. Водится, конечно, со всякой дрянью, со второгодниками и проч.
После выходного работаю вечером и утром схожу в школу. Подозреваю его во лжи. Надо брать его в руки, а то будет плохо и ученья никакого.
Груб он ужасно, с Маришкой невозможно противен и тоже груб. Не дождусь вечерней смены, чтобы побольше быть дома.
Пиши или приезжай. Ната уехала, комната за тобой.
Маруся
P. S. Асик, прости мое плохое письмо. Я на лучшее сейчас не способна. Меня Андрей расстроил.
Осень 1938 г. М.И. Тарковская – А.А. Тарковскому
Пусть Радуле по приезде позвонит Нине Герас.
Милый Асинька!
Как бы узнать о твоем здоровье? Ведь, наверно, из больницы писем не выпускают. Маме мы ничего не говорили, и я думаю, не стоит, она и так сходит с ума. Если ты сумеешь как-нибудь написать и отправить письмо, то пиши в типографию: Москва, Валовая, 28, 1-я Образцовая типография, корректорская, мне. Попроси врача, м.б., разрешат карандашное письмо вымыть сулемой или прогладить утюгом. С детьми я все сделаю, что нужно, сегодня же, но ты не волнуйся, я что-то о них совершенно не беспокоюсь. Они крепенькие, и ничего не будет. Не волнуйся. Если я тебе буду нужна, попроси дать телеграмму к Нине Герасимовне. Я сейчас же приеду и привезу тебе что нужно. Не бойся, обращайся со мной как с мамой (только не со своей), я ведь ничего с тебя не требую и ни на что не рассчитываю. Мне ничего от тебя не нужно. Ты же это видишь. Насчет комнат я говорю, но пока ничего не узнала. Отбаливай скорей, мы обменяем, не может быть, чтобы ничего не нашли. Две на две найдем обязательно. О своих личных делах ты тоже не страдай, Асик, все это проходит, забывается, и ничего не остается. Я все прекрасно понимаю, со мной, Асик, было так же, и все обошлось благополучно – я сделалась умная, тихая и очень спокойная. Мне ничего не надо, ничему я не удивляюсь и не огорчаюсь. И мне так спокойно-спокойно. Не огорчайся, мой дорогой, все будет хорошо. Мы обменяем комнатки, и ты будешь жить хорошо и спокойно. Возьмешь кое-что из мебели, у меня есть лишнее ложе (диван). Выздоравливай, моя деточка, у меня руки трясутся из-за этой телеграммы. Я так беспокоюсь, как ты там один, как тебя там лечат. Что тебе надо? Телеграфируй обо всем (и о хорошем и о плохом), если я ничего не буду получать, мне будет очень беспокойно и плохо.
Поговорим, м.б., будет писать кто-нибудь из служащих. Нужны ли тебе деньги? Крепко целую, дети не знают, что я тебе пишу. Они тебя очень крепко любят. Они кошки милые, только буйные иногда.
Как-нибудь устройся с перепиской. Ничего не продавай, напиши, я денег достать всегда сумею.
Лето 1939 г. М.И. Тарковская – А.А. Тарковскому
Милый папочка!
Это писала Мариночка. Она умеет писать только букву А, а другие мы ей показали. Она все собирает тебе цветочки, и придется все их посылать – табак, маковые лепестки, левкой и еще что-то. Андрей пишет тебе и ругает Маришку за то, что она взяла его лук.
Пиши чаще, ответь Андрею на письмо. Он так трудился. Пиши бабушке.
Лето 1939 г. Андрей Тарковский – А.А. Тарковскому
Дорогой папа!
Спасибо за письмо и за подарочки. Живем хорошо. Вчера мы гуляли на песке и взобрались на гору. Марина закричала: боюс!!! Боюс!!! А я ехал на попке по колючкам.
Лето 1939 г. М.И. Тарковская – А.А. Тарковскому
Милый Асюшка!
Сейчас говорила с Н.Г. по телефону. Она рассказывала подробно все ваши приключения и как вы мылись, и как вас дезинфицировали, и все это очень смешно, потому что теперь ничего страшного не может быть. Только ты не скачи по палате, а то испортишь сердце – он, дифтерит, поганый. Постараюсь повидать Радулю, чтобы посмеяться, а впрочем, мне некогда. Ты читал «Дьявол» Неймана? Хотя нет, наверно, мы ее сейчас печатаем, и я сегодня читала – чудесный роман. Только, конечно, читала кусочки. Что тебе надо? М.6., надо бумаги? Какой ты счастливый – лежишь вверх пупом и за тобой ухаживают. Радуле говорил, что ухаживают очень хорошо. М.6., прислать денег, чтобы тебе покупали что-нибудь? Напиши мне в типографию. Я не знаю, что тебе надо и есть ли деньги. Тогда я достану, попрошу хотя бы у Н.Г.
Мне уже давали адреса трех людей, которые меняют «2 разных на две вместе», но я не ходила, т. к. оказалось, что одним нужно 30 м., а у нас 20, а другим все удобства. Конечно, поменять можно и при энергии очень быстро. Я только не знаю, как это будет выглядеть технически. Мы же разъезжаемся не из одной квартиры, а с опозданием на два года. Ужасно смешно! Мне сегодня все смешно и весело. Наверно, потому, что тебе совсем хорошо. Все-таки, если бы ты умер, я, наверное, умерла бы с горя, как пишут в сказках. Очень страшно и неуютно жить на свете, а ты хоть и не очень хороший (хороший…), но все-таки папа, и так приятно, что есть с кем поговорить о кошках, даже бабушка и то не так, не по-нашему понимает их, а по-взрослому, ну как-то иначе, я не могу объяснить. Пишу всякие пустяки, я сейчас кончу.
Андрюша ходит в школу один. Мне сперва было очень страшно, но пришлось терпеть. В первый день я его водила и туда и обратно, а потом он меня спросил – «Я буду один ходить в школу?» Пришлось сказать, что конечно, чтобы не подрывать родительского авторитета и не терзать его душу, ему очень хотелось ходить одному. Ну в первый раз он сам понимал, что нужно вдвоем, купить книги и т. д. Теперь же он частенько идет с девочками, иногда с мальчиками. Хорошо, что не презирает слабых сиих созданий и не боится насмешек по этому поводу. Пожалуйста, как-нибудь подари весточку.
18 июля 1939 г. М.И. Тарковская – А.А. Тарковскому
…Это называется спускаться на парашютике. Сейчас я его учу прыгать по-всякому. Бегает он хорошо, мы часто бегаем вперегонки и старт берем по очереди; конечно, при желании я его перегоняю. И конечно, он тогда бывает расстроен, и начинаем сначала. Но ведь я перегоняю Жоржа, который теперь выше меня на голову.
Жаль, что приходится уходить от них, мы могли бы очень интересно жить. А без меня Андрей не любит ничего такого делать, потому что опекуны его визжат только и по достоинству не оценивают. Вчера на него жаловались мне: у нас есть новая насыпь через овраг вместо моста и в земле труба вот так.
Надя говорит: как ты думаешь, что сегодня делал Андрей на мосту?