Арсений Александрович наконец выпускает в издательстве «Советский писатель» свою первую книгу «Перед снегом».
Андрей Арсеньевич, кинорежиссер Тарковский, получает главный приз Венецианского Международного кинофестиваля за фильм «Иваново детство», и мы увидали вершину айсберга долго трудившегося Рода.
При всех противоречиях, возникающих между сыном и отцом, сложности характеров обоих Тарковских – отношения их удивительны, талантливы и плодотворны.
Андрей любил отца и гордился им, хотя травма от разрушения семьи никогда не зарубцовывалась и в дальнейшем стала сквозным мотивом буквально всех его фильмов.
Арсений написал поэтическое завещание Андрею. Он лучше всех понимал его неординарность, был прикован к его творчеству, трепетал от гордости и страха и не пережил его смерти.
С 1962 года творчество отца и сына переплетается в кинолентах Андрея. При этом каждый продолжает свой путь.
У Арсения Тарковского в 1969 году выходит еще одна книга стихов. В 1971 году Премия Туркменской ССР имени Махтумкули; еще одна книга и орден Дружбы народов в связи с 70-летием. Теперь почти ежегодно выходят сборники его стихов. Ландшафт русской поэзии изменился с их появлением. Его называют последним поэтом «серебряного» века, хотя по возрасту он ближе к Льву Ошанину и Степану Щипачеву.
Во ВГИКе дипломной работой Андрея Тарковского был фильм «Каток и скрипка». В фильме запечатлено наступление катка на старую Москву, на Замоскворечье. Москва разрушалась и строилась. «Оттепель». Казалось, что чудо обновления рядом, где-то за углом. Прожив тридцать лет «на Щипке», именно в это время ушел из своего старого дома, «отпочковался» Тарковский-младший. А вскоре выселили жильцов старой коммуналки. Мария Ивановна с Мариной, ее мужем режиссером Александром Гордоном, сыном Мишей, т. е. всей молодой семьей, переехали в новый жилой Юго-Западный район Москвы. «Щипка» не стало, остался остов дома. В замысле фильма «Ностальгия» Андрей в поисках натуры будущего фильма думал о «Щипке», но уже как о декорации сна, жизни зазеркалья. «Щипок» стал точкой нашей культуры, где может быть создан «Музей Тарковских» или «Музей Поколения», частью которого также являются Тарковские. Но все равно даже тщательное воспроизведение не более чем декорация из сна. Это верно.
Влажной землей из окна потянуло,
Уксусной прелью хмельнее вина;
Мать подошла и в окно заглянула,
И потянуло землей из окна.
Арсений Александрович жил на даче в поселке Голицыно. Замечательные воспоминания о встречах с Арсением Александровичем Тарковским оставила переводчица Суламифь Оскаровна Митина. Как никто другой, она сумела передать живой образ поэта, его артистичность, красоту, обаяние, «детскость».
Детскость Арсения Александровича проявлялась в его реакциях, в склонности к словесным играм, шуткам, шутливым песенкам, розыгрышам, очаровательному озорству и беспредельной доверчивости.
Однажды Суламифь Оскаровна подарила сборник английского поэта-философа и художника Блейка с надписью: «От подружки детства – вечного».
В его небольшом саду было много цветов. Он любовался ими и исследовал свои впечатления, тоже по-детски. «Видите – внизу трава, выше – кусты, еще выше – яблони и надо всем – старые березы. Смотрим в синее небо. Справа от столика растет трава с белой полоской посредине. – Нравится вам? Это молочная трава, трава моего детства. Точно такая росла у нас в саду в Елисаветграде». Он любил говорить о детстве, о таинственности мира. Однажды он увидал маленького козленочка, который поставил золотые копытца на край его детской кровати. А потом он точь-в-точь такого козленка увидал в коллекции из раскопок Тутанхамона. Эти рассказы можно продолжать до бесконечности.
Еще одна замечательная переводчица, подруга жены Арсения Александровича Татьяна Алексеевна Кудрявцева написала для нашей книги:
Несколько слов о друге
Я впервые увидела Арсения Александровича в начале 50-х, когда пришла по делу к его жене и моей коллеге, прекрасной переводчице Татьяне Алексеевне Озерской, с которой мы вместе перевели немало книг, в том числе «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. Я знала, что Арсений Александрович (Арсюша, как называла его Таня) воевал, был ранен и лишился ноги, и ожидала увидеть мрачного, озлобленного человека. Арсений же был полон жизни и без конца острил, несмотря на то, что нога у него все время болела (ему никак не могли подобрать «удобную ногу») и всякий выход «в люди» был для него событием, а жили они тогда в Варсонофьевском переулке, в мансарде старого трехэтажного дома, которую они превратили в уютную квартиру. Лифта в доме, естественно, не было, и в мансарду вела крутая деревянная лестница. И тем не менее человек, которого я увидела, был улыбчив, острил и смеялся над здоровой молодой женщиной, которая никак не могла отдышаться. С того дня началась наша дружба, которая продолжалась до конца жизни Арсения и Танюши.
Арсений отличался удивительной скромностью – он никогда не говорил о своем творчестве, и я лишь много позже узнала, что он не только переводчик грузинских и среднеазиатских поэтов, но и сам прекрасный поэт. Собственно, я узнала об этом от Танюши. И когда пришла к ним в очередной раз и попросила Арсения почитать что-нибудь свое, он долго не соглашался. А потом привык видеть во мне благодарного слушателя и уже часто читал свои стихи.
Хорошо, что его поэзия была опубликована еще при жизни – помню, как светилось его лицо, когда он показывал мне сигнальный экземпляр своего двухтомника в Переделкино, где в конце жизни они жили с Танюшей в Доме творчества писателей. Приехав навестить их, я лишний раз убедилась в скромности Арсения и его умении приспосабливаться к любым жизненным условиям, будь то жизнь в мансарде, или в Доме для ветеранов кино, где они с Танюшей одно время жили, или в Доме творчества в Переделкино. Он никогда не считал, что, будучи человеком незаурядно одаренным, должен жить в более пристойных условиях. Все так жили – вот и он так жил. И не жаловался, когда в Доме творчества его и Танюшу переселили из двух комнат в одну, притом маленькую, и они жили в ней не один месяц, а ведь оба были уже пожилые, больные люди. Но они мирились с этими условиями, так как обоим требовался уход, готовое питание и, конечно, хотелось общества. Вот они и выбрали Переделкино. В республиках, чью культуру Арсений прославлял своими переводами, его носили на руках, не знали, как лучше принять и куда поселить, а в родной России смотрели как на рядового поэта. Признание пришло к нему лишь к концу жизни.
Арсений очень гордился своим сыном Андреем и старался поддерживать с ним отношения, несмотря на разрыв, который произошел у него с первой женой. Он любил и сына и дочь и очень переживал то и дело возникавшие у него с Андреем ссоры.
Арсений очень любил серьезную музыку. Мы жили в Голицино на соседних дачах (у них была собственная дача, а мы с мужем снимали) и вечерами часто приходили к ним послушать музыку – у Арсения была прекрасная коллекция пластинок, которую он постоянно пополнял.
За эти более чем двадцать лет дружбы с Арсением и Танюшей много было застолий и бесед, многое обсуждалось, но, к сожалению, не все запомнилось. В моей памяти осталось обсуждение «Доктора Живаго» Пастернака – этот роман мы все трое прочли в рукописи. Арсений и Танюша были его горячими поклонниками, а я – нет. Помню, между нами возник жаркий спор, в котором проявился весь темперамент Арсения.
Сейчас я жалею, что не записывала наших бесед – они могли бы дополнить образ поэта и человека. Тем не менее я рада, что имею возможность внести свой скромный вклад в эту книгу и сказать несколько слов о замечательном тонком поэте и прекрасном человеке Арсении Александровиче Тарковском.
А дочь Татьяны Алексеевны, Нина Кудрявцева запомнила поэта таким:
Я помню Арсения Александровича, к сожалению, главным образом по детству. Говорю «к сожалению», потому что во взрослом состоянии, когда исключительно чувственное, эмоциональное восприятие сменяется более глубоким пониманием и осознанием ценностей, виделась с ним крайне редко.
Он был одним из моих самых любимых родительских друзей. Он всегда разговаривал со мной как с маленькой женщиной, всегда в мягко-шутливой, почти флиртующей манере. И всегда говорил, что такого носика в жизни не видел. Он немного растягивал гласные и говорил чуть в нос, словно всегда готов был читать стихи, как бы следовал своей внутренней музыке или ритму. В такой манере он и прочел мне пять строф, написанных к моим именинам. Это было приглашение с моей фотографией, которое изготовил мой отец и которое я раздала подружкам, – а было мне 10 лет. Подружки наверняка это приглашение выбросили, а я храню наверняка уникальный экземпляр.
Дела другие отбросьте
Не тратьте времени зря
Ко мне приходите в гости
Тридцатого января -
так начиналось приглашение.
Из mots Арсения Александровича запомнилось: «Я понимаю, как я мог бросить жену, но как я мог бросить такую тещу!» И вспомнилось, как в ответ хохотала его Танюша.
Вообще бывать у них было радостным удовольствием! Оба умные, образованные, превосходные рассказчики. Однако секрет обаяния дома, как я теперь понимаю, а тогда чувствовала, таился в необычайной притягательности личности Арсения Александровича. То было обаяние таланта.
Главным его увлечением были телескопы. Там, на даче в Голицыне, в беседке установили телескоп[32]. Астрономия с детства была увлечением и страстью Арсения (или Асика, как его звали в семье), брата Вали, дяди Саши, – словом, всей елисаветградской семьи Тарковских. Мы уже рассказывали о том, как Валя делал в гимназии доклад на тему «Есть ли жизнь на Марсе». Телескоп, бинокли разного калибра, всякая оптика были настоящей коллекционной страстью Арсения Александровича.