– А пофиг. Хочу, чтоб меня тоже заколдовали. Надоело все, пусть. Перемен хочу и странных неожиданностей. Мне очень нужно сознание, в котором я бы могла жить.
– Живи в моем, приглашаю.
– Спасибо, нет. Ты не годишься. Уже знаю, чем все это для меня кончится – просто напьюсь до одури, и просплю завтра до обеда. Надо бы завещать свое тело науке, пусть думают, что оно является уникальным. Говорят, что американцы намереваются снять генетическую карту музыканта Оззи Озборна[14], с целью выяснить, почему этот чувак ещё жив после столь многих лет алкоголизма и тяжелой наркомании.
– Ты это к чему? – удивленно спросил он. Историю с Оззи Озборном он явно не знал.
– Так просто, само собой вспомнилось… ассоциативный ряд!
– Лучше живи каждой минуткой и каждым мгновением, ни о чем таком не думая. Могу научить, если хочешь.
– Научить? Я, знаешь ли, люблю знакомиться с новыми необычными людьми сама и идти с ними рядом. Да, там попадаются и наркоманы, и негодяи, и неадекваты и просто психи. Это же, чёрт возьми, новые знания и новые впечатления. Но! Когда-то давно слепо пошла с одним человеком. В итоге он вытер об меня не только ноги, но и руки. Рада была, что получила тот жестокий урок. Научилась различать людей – тех, рядом с кем следует идти и тех, кого стоит избегать. Было дело – доверяла одному человеку, но меня обменяли на другую, такую же наивную. После этого узнала, что верить стоит далеко не всякому, и научилась видеть, когда люди лгут. Когда-то давно училась жизни у другого человека, а затем увидела, что он ненамного сильнее меня. Просто он умел лгать улыбкой и говорить правду вслух. Научилась улыбаться, когда больно и перестала обманывать саму себя. Потом привязалась к сильному человеку. Но он разорвал ниточки, связывающие нас, и оброс другими нитями, и в итоге запутался сам, а я поняла, что не стоит обрастать лишними связями и словами. Когда-то давно захотела просыпаться каждое утро рядом с красивым человеком, но у этого человека был другой человек в прошлом, которое он захотел сделать настоящим вновь. Так поняла, что мы не всегда нужны тем, в ком нуждаемся сами. Поэтому – иди к чёрту, слышишь? Чему ты хочешь научить меня, а?
– Ты что заранее готовила этот текст? Учила, как в школе?
– Да, а разве так незаметно? – хихикнула я. Почему-то моя способность спонтанно излагать мыли четко и внятно, всегда вызывает у собеседника недоверие, подозрения и оторопь. Не заготовка ли? А ну и ладно, пусть думает, что думает.
– Заметно, и даже очень… А если по делу, то мы часто любим тех, кто не любит нас. А нас любят те, кто нам уже не нужен. Почему?
– Не знаю. Наверное, бывают у жизни какие-то исключения. Или нет?
– В какой-то мере зависит от тебя. Я не стану таким исключением?
– Ты? Нет, ты не станешь.
– Чего-то ты сегодня какая-то грустная и печальная. Может – пойдем погуляем?
– Не хочу ничего. Надоело. Хочу сейчас покоя и тишины…
В результате мой друг снова очутился в миноре и долго рассматривал стакан, из которого пил, можно подумать, что не видел его никогда. Разговор почему-то перекинулся на Северную Столицу, где мы постоянно бывали, но имели прямо противоположные впечатления об этом городе, несмотря на мое перед ним преклонение.
– Всякий раз, уезжая в Питер, радуюсь, – говорил он мне, – люблю этот город, нравятся его люди. Зато каждый раз, возвращаясь в Москву, ощущаю, что я дома. Мне приятен бешеный ритм улиц, нагромождение стилей в фасадах домов, обилие разных людей, как хороших, так и не очень. Это мой дом.
– А я Питер вот иногда люблю до отчаяния, а иногда просто ненавижу, – задумчиво сказала я, доставая новую бутылку из холодильника. – Ветер все время, лета почти не бывает, менты какие-то не такие, вечно там что-то падает, даже бандиты и те хуже московских.
– Почему – что-то падает? – явно не понял он. Интересно, что против всего остального, что я озвучила, вроде как не возражал.
– Не знаю, почему. Иду как-то по улице, в центре, рядом с площадью, где памятник Сахарову стоит. Дома везде старые, сто лет без ремонта… вдруг – бац! Прямо напротив меня, на другой стороне улицы, шлепается вот такенный кусище лепнины! Падает на чью-то машину. На машине вмятина, кусище разбивается на множество мелких кусочков, сигнализация заверещала. А у меня рот раскрылся и не закрывается. Зато жильцы, глупые – кто тут же голову из окна высунул, кто на балкончик вышел, а кое-кто на улицу выбежал, и стоят прямо под тем местом, откуда кусок упал – с крыши. А там может все еле держится и еще отвалится! Вот и ходи так по центру города.
– Ну, это просто тебе так повезло. Редкий случай. Никогда ничего подобного…
– Да, редкий? Однажды, прямо передо мной упала бутылка, еще раз пролетел сброшенный сверху карниз, а еще раз прямо сзади грохнулся пустой деревянный ящик, в каких помидоры на рынке продают. И еще помидор прямо в голову попал, ими какой-то укурок из окна швырялся. Но не знаю, считается ли это. Ну, а уж зимой там вообще страшно – то сосулька на бóшку свалится, то снег, то лед… В общем, не ходи в Питере под окнами.
Потом мы чего-то ели и пили, а когда пить и жевать стало почти невозможно, разговор незаметно и неожиданно переместился на тему наших бывших. Он рассказал о своей разведенной жене, я про бывшего мужа. После того, как мы старательно перемыли им кости, впали в алкогольное самоуничижение и решили, что составляли, скорее всего, плохие пары. Не подходили своим бывшим физически.
– А какой, по-твоему, должна быть хорошая жена? – почему-то спросила я. – Что она должна уметь и делать?
– Ну-у-у-у… Во-первых – заранее знать мужнину точку зрения… А зачем тебе, собственно? Ты же женщина?
– Меня можно и за мужика считать, у меня работа мужицкая.
– Всех женщин можно за мужиков считать, они не визжат, когда брови себе выщипывают. А сама-то что думаешь?
– Ничего не думаю, я знаю. Как любил говорить мой бывший – хорошей жене главное выпускать мужа из дому с пустыми яйцами и полным желудком. Это в смысле – мужик должен быть вкусно накормленным и хорошо оттраханным.
Алекс громко и неприлично заржал. Меня просто бесила эта его манера.
– Когда я первый раз услышала от него это, – продолжила я, – думала сама уссусь со смеху. А ведь правда!
– Гениально! – совсем предсказуемо ответил Алекс. Судя по голосу, он уже порядочно набрался. Впрочем, я тоже была хороша. – Наверное твой бывший был большой приколист! А главное – как просто!
– Так ведь все гениальное просто. Ну, что? Пошли баиньки..?
Потом я часто просыпалась, мне снились сумбурные кошмары и разные нелепости. Под утро привиделся яркий, но неприятный сон. Я стояла с друзьями на станции в метро и ждала поезда. Везла с собой много всякого барахла – сумки, пакеты с какими-то вещами. Подходит поезд, люди из него выходят, входят, толчея, посадочная суматоха. Друзья быстро зашли в поезд, и он уехал, а я не успела. Осталась на платформе. Дождалась следующего, тоже не села, потом еще, и еще… И каждый раз я не успевала, а поезд уезжал, и я опять оставалась на станции. Простояла так несколько часов, пока вдруг не поняла, что я не успеваю из-за всего этого хлама и пакетов с сумками. Проснулась часа в четыре с четким осознанием того, что эти все вещи – не просто хлам, а тот мусор, что мешает мне жить дальше, и от этого всего надо избавиться. Это не шмотки в мешках и сумках, а все то ненужное, что давно стоит забыть и бросить, но я почему-то не могу и держусь обеими руками.
Вообще-то есть мнение, что нет ничего ужаснее, когда люди рассказывают кому-то свои сны. В корне неверно я считаю.
21. Утро не очень молодого человека
Безжалостное весеннее солнце пробудило меня чересчур рано. В его проблесках на краю постели крокодиловой кожей играл брошенный женский пояс, выключенный компьютер на столе ожидающе молчал, солнце отсвечивало от монитора, и это почему-то ужасно раздражало. Наверное, я прекрасно понимал – чем теплее будет становиться на улице, тем сильнее оное обстоятельство станет нервировать лично меня. Вставать не хотелось. Болели шейные позвонки, спина ныла от сна в неудобной позе, но вон там, на столе перо альбатроса с просторов океана, и почему-то по сравнению с ним, все остальное казалось малозначительно мелким и несущественным.
Пока еще хотелось спать, но через пару часов ситуация может измениться и остро захочется чего-нибудь другого, потом – третьего, а к вечеру все эти желания сольются и взаимно потом нейтрализуются в вечно сонное безразличие. Так каждый раз. Изменяется только само утро. И еще солнце.
Необходимо вставать и начинать этот день. Непонятно зачем и для чего, но хотелось бы только знать – для кого. Все-таки детали порой привлекают больше внимание, чем картинка в целом. Ну, или имеют больше значения. Для меня, по крайней мере.
– А вообще-то как ты тогда съездила? – спросил я Стеллу, которая в костюме Евы сидела перед увеличивающим зеркалом и изучающее разглядывала себя. Она так и не успела поведать мне о своих командировочных приключениях.
– Плохо, – недовольно ответила подруга, разглаживая воображаемые морщинки на лице. – По работе почти бесполезно. Ну, не совсем так, это я погорячилась, но результат вовсе не тот, на который рассчитывала. Думаю, зря только время потратила, да и вообще… Ну, город посмотрела, музеи местные, еще кое-что по мелочам. Чего молчишь?
– Да так, – вяло среагировал я. – Как-то раньше я в тебе такой порочной склонности к сантиментам не замечал. Чего-то не нравится мне твоя история про искусствоведа. Помнишь то свое письмо?
– А пофиг! Это тебе за шашни на семинарах «Черного Штиля». Слушай, свари нам кофе?
– Да? Сварю, только если рядом со мной посидишь. Ведь процесс варки не мешает вести интеллектуальную беседу?
– Не мешает, – согласилась Стелла. – Еще в детстве, будучи совсем еще ребенком, слышала фразу от родителей: «это мы дарим тебе сейчас, но это тебе в счет дня рождения!» А когда наступал этот день, то получался он какой-то неполный, урезанный. Родители это чувствовали, поэтому дарили «утешительный подарок» – что-нибудь недорогое, но заметное…