– Артас!
Голос казался знакомым, однако кому же он мог принадлежать? Не в силах припомнить, где мог его слышать, Артас обернулся.
Говоривший оказался высок и внушителен с виду. Шлем он снял, и его густая, пышная борода тут же напомнила Артасу, кто это.
– Гавинрад? – с удивлением сказал он. – Давненько не виделись.
– И век бы тебя не видать. Где молот, которым мы одарили тебя? – резко, едва ли не с яростью процедил Гавинрад. – Оружие паладина. Оружие чести.
Вот теперь Артас вспомнил: да, Гавинрад и был тем, кто положил молот к его ногам. Каким же чистым, ясным, простым все выглядело в тот день…
– Теперь у меня есть оружие получше, – ответил Артас, поднимая Ледяную Скорбь.
Казалось, меч в руке задрожал от нетерпения, но вдруг Артасу пришла в голову шальная мысль, и он решил не отказывать себе в мелкой прихоти.
– Позволь мне пройти, брат, – неожиданно мягко сказал он. – Я пришел всего-навсего забрать кое-какие старые кости. Ради того самого дня, ради ордена, к которому принадлежали мы оба, тебе не причинят никакого вреда – только не стой на пути.
Густые брови Гавинрада сошлись на переносице, и старый паладин с отвращением плюнул в сторону Артаса.
– Поверить не могу, что мы могли назвать тебя братом! А отчего Утер вообще за тебя поручился – просто не в силах понять. Твое предательство разбило его сердце, мальчишка! Он, не задумываясь, отдал бы за тебя жизнь, и вот чем отплатил ты за его преданность? Я знал, что избалованному принцу в нашем ордене не место! Ты превратил Серебряную Длань в посмешище!
Ярость вскипела в груди так быстро, да с такой силой, что Артас едва не задохнулся. Да как он смеет?! Артас – рыцарь смерти, рука самого Короля-лича! Жизнь, смерть, посмертие – все в его власти, а Гавинрад плюет на предложенную им пощаду!
– Нет, брат мой, – негромко скрипнув зубами, прорычал он. – Вот когда я сражу тебя, подниму твое тело из мертвых и заставлю плясать под свою дудку – вот тогда, Гавинрад, Серебряная Длань и превратится в посмешище.
С этими словами он ухмыльнулся и издевательски поманил паладина к себе. Нежить с сектантами молча ждали поодаль.
Нет, Гавинрад не бросился в бой без оглядки. Взяв себя в руки, он начал молиться Свету, который его не спасет. «Что ж, – думал Артас, – пусть закончит молитву. Пусть его оружие засияет, как сиял когда-то мой молот». Он знал: крепко сжатая в руке Ледяная Скорбь и сила Короля-лича, переполняющая то ли мертвое, то ли не мертвое тело, не оставят Гавинраду ни единого шанса.
Так оно и вышло. Паладин бился изо всех сил, но сил его оказалось мало. Артас немного поиграл с ним, потянул время, а когда боль, причиненная словами Гавинрада, поутихла, расправился с бывшим братом по оружию одним могучим, неотразимым ударом. Безжизненное тело Гавинрада рухнуло наземь. Чувствуя, как жадно Ледяная Скорбь поглощает, уничтожает без остатка еще одну живую душу, Артас едва заметно вздрогнул, и, вопреки обещанию, данному поверженному врагу, позволил ему остаться мертвым.
Небрежным кивком он приказал слугам приступать к поискам останков Кел’Тузада. После того памятного боя поверженный некромант был оставлен гнить там, где пал, однако кто-то – несомненно, его преданные последователи – позаботились перенести тело в небольшой склеп. Повинуясь приказу, послушники Культа Проклятого отыскали склеп, не без труда сдвинули с него каменную крышку и живо извлекли наружу оказавшийся под нею гроб.
С легкой усмешкой Артас ткнул гроб носком сапога.
– Поехали, некромант, – насмешливо сказал он, глядя, как гроб вдвигают в повозку, с чьей-то легкой руки прозванную «мясным фургоном». – Ты снова нужен тем силам, которым служил при жизни.
«Я же говорил: в конечном счете моя смерть ничего не изменит».
Артас вздрогнул. Да, к голосам в голове он уже попривык: при помощи Ледяной Скорби Король-лич постоянно нашептывал ему что-нибудь, однако это… это было нечто иное. И голос оказался знакомым: Артас уже слышал его, только тогда он звучал не заговорщически-доверительно, но надменно, с издевкой.
Кел’Тузад?
– Что за?.. Неужто я начал слышать призраков?
И не только слышать – видеть! Если не всех на свете, то, по крайней мере, одного. Прямо на глазах в воздухе медленно возникла полупрозрачная фигура Кел’Тузада. Глаза его превратились в темные впадины, однако ошибки быть не могло: это он.
Призрачные губы скривились в понимающей улыбке.
«Да, я не ошибся в тебе, принц Артас».
– Долго же ты с этим мешкал, – раздался, словно из ниоткуда, рокочущий бас Тихондрия.
Призрак, если он вправду был, мигом исчез.
Артас был потрясен. Уж не почудилось ли? Что, если он, вслед за душой, начал терять и разум?
Однако Тихондрий ничего не заметил. Сдвинув с гроба крышку, он с отвращением взглянул на труп Кел’Тузада, почти целиком обратившийся в тошнотворное гниющее месиво. Вонь оказалась ужасной, однако не столь нестерпимой, как можно было ожидать. А ведь с того дня, когда Артас поразил некроманта молотом и видел, как павший в мгновение ока истлел, прошла словно бы целая жизнь…
– Останки сгнили дотла, – продолжал Тихондрий. – И путешествия в Кель’Талас не переживут ни за что.
– В Кель’Талас? – переспросил Артас, пользуясь возможностью отвлечься от мыслей.
Кель’Талас… Золотая страна эльфов…
– Да. Только энергии Солнечного Колодца, источника силы высших эльфов, могут вернуть Кел’Тузада к жизни, – сказал Повелитель Ужаса, нахмурясь сильнее прежнего. – А труп разлагается с каждой минутой. Поэтому ты должен отнять у паладинов весьма необычную, чудесную погребальную урну. Сейчас они несут ее сюда. Помести в нее останки некроманта, и он доберется до Кель’Таласа невредимым.
Повелитель Ужаса усмехнулся. Веселился он явно неспроста. Артас открыл было рот, чтоб расспросить его поподробнее, но в последний миг решил промолчать. Тихондрий все равно ничего не скажет, а посему он только пожал плечами, вскочил на Непобедимого и поехал, куда было сказано.
Демон мрачно захохотал ему вслед.
Тихондрий оказался прав. Вдоль дороги, ведущей к руинам города, двигалась пешком небольшая похоронная процессия. Хоронили воина или кого-то из высшей знати – это Артас понял с первого же взгляда. Навстречу, колонной по одному, шагали в ногу несколько человек в доспехах, а шедший в середине нес что-то в могучих руках. Блеклое солнце играло на его латах и на нелегкой ноше – на той самой урне, о которой говорил Тихондрий, и Артас внезапно понял, чему усмехался демон.
Знакомая осанка, неповторимый латный доспех… При виде всего этого руки на рукояти Ледяной Скорби дрогнули, слегка ослабили хватку, но Артас прогнал мириады встрепенувшихся в сердце тревог и печалей прочь и приказал своим людям приблизиться.
Процессия, хоть и состояла из выдающихся воинов, была невелика, и окружить ее оказалось проще простого. Воины обнажили оружие, но не бросились в бой, а повернулись к тому, кто нес урну, в ожидании приказаний. При виде бывшего ученика Утер – ну да, а кто же еще? – не проявил ни волнения, ни страха. Лицо его ничуть не изменилось – разве что морщин со времени последней встречи заметно прибавилось, однако в глазах полыхал неукротимый огонь праведного гнева.
– Пес возвращается на свою блевотину, – сказал Утер. – Я молился о том, чтоб ты не являлся сюда, но, вижу, впустую.
Голос его прозвучал резко, словно щелчок кнута. Артас слегка поежился.
– Я – что фальшивый медяк, – грубовато ответил он. – Возвращаюсь да возвращаюсь, хочешь ты этого или нет. А ты, я вижу, все еще называешь себя паладином, хотя орден ваш мною распущен?
На это Утер от души рассмеялся, но в смехе его слышалась горечь.
– Как будто ты в силах так запросто взять да распустить его! Я подчиняюсь только Свету, мальчик мой. Как и ты… когда-то.
Свет… Артас еще не забыл его. Сердце затрепетало в груди, руки на миг – всего лишь на миг – опустили меч. Но в голове вновь зазвучал шепот, напомнивший, какие силы теперь в его власти, особо подчеркнувший, что путь Света не привел его к желанной цели, и пальцы Артаса снова крепко стиснули Ледяную Скорбь.
– Когда-то я много чего делал, – парировал он. – Но времена меняются.
– Твой отец правил этой страной пятьдесят лет, а ты пустил все прахом в считаные дни. Сеять гибель и разрушения – дело несложное, так?
– Все это очень трогательно, Утер, но у меня нет времени предаваться приятным воспоминаниям. Я пришел за этой урной. Отдай ее мне, и я обещаю тебе быструю смерть.
Нет, этому пощады не будет. Даже если – особенно, если! – начнет умолять о ней. Слишком уж многое связывало их в прошлом. Слишком уж много… чувств пробуждали воспоминания.
Тут на лице Утера впервые отразилось что-либо кроме гнева. Теперь он взирал на Артаса с неподдельным ужасом.
– Артас, в этой урне – прах твоего отца! Что ты задумал? Помочиться на него напоследок, прежде чем обречешь королевство на гибель?
Артаса словно поразило молнией.
Отец…
– Что там, внутри, я не знал, – пробормотал он, обращаясь не столько к Утеру, сколько к себе самому.
Так вот в чем причина! Вот чему усмехался Повелитель Ужаса, передавая Артасу указания: уж он-то, несомненно, знал, что внутри! Когда же конец всем этим испытаниям? Сможет ли Артас выйти на бой с собственным же наставником, сможет ли осквернить прах отца… Артасу это порядком надоело. Обуздав злость, он спешился, обнажил Ледяную Скорбь и продолжал:
– Впрочем, это неважно. Так ли, иначе, а то, за чем пришел, я получу.
Шепот Ледяной Скорби едва ли не гудел в голове, рукоять едва не дрожала в руках. Мечу не терпелось в сражение, и Артас принял боевую стойку. Утер смерил его взглядом и тоже медленно поднял оружие, засветившееся, замерцавшее на фоне хмурого неба.
– Я не хотел этому верить, – хрипло сказал он, и Артас с ужасом понял, что глаза Утера полны слез. – Когда ты был мал и себялюбив, я называл это детскими слабостями. Когда ты упорно настаивал на своей правоте, я списывал все на юношеское нежелание оставаться в тени отца. И даже после Стратхольма – да простит меня Свет, даже то