меня позаимствовала.
Медальон как будто дрогнул… Мы находились в той же комнате, и, кажется, ничего в ней не изменилось, хотя сейф моего альтер эго находился у меня за спиной, и я не мог его видеть… Зато я увидел кое-что другое: в двух шагах от нас воздух потемнел и сгустился в мутное дымчатое пятно, и это пятно стремительно приобретало человеческие очертания. На какой-то миг я будто отразился в зеркале в этом темном тумане, успев различить даже собственное хмурое лицо. И оно тут же растаяло… А рука моя обнимала лишь воздух.
Я обернулся. Вместо сейфа мирно теснились в нише книжные полки, а рядом, через всю стену, ядовито синей краской по обоям была выведена размашистая надпись: «Положи брелок на место, идиот»!
Почерк был мой.
«Ага… – зло подумал я, – и ключ от квартиры…»
Глава двадцать девятая
Кегля отсиживался в том же баре, где я отловил его в прошлый раз, – феноменальный разгильдяй, он даже сидел за тем же самым столиком. На этот раз он меня не испугался: вероятно, в мое отсутствие ничего плохого тут не случилось – и то слава богу…
– О… привет! – радостно осклабился Виталик.
Похоже, он тут здорово накачался, пока меня не было: язык у него заплетался. Напротив Кегли сидела какая-то девица.
– А вот и Валентин! – театрально взмахнул рукой Виталик.
Девица обернулась ко мне, улыбаясь, и от этой улыбки у меня по спине вновь пробежали мурашки…
– Валя – это Юля… – представил ее Кегля.
– Вижу… – кивнул я, опустившись на стул, который он заботливо пододвинул.
Не знаю уж, насколько параллельными были все эти реальности, но на этот раз нас с Юлией определенно запараллелило.
– Хотел угостить девушку шампанским, пригласил за столик, – пьяно хихикнул Виталик. – Ты ведь не сказал, что вернешься… А она, представляешь, спрашивает: «А куда делся тот парень, который с вами сидел?» Понравился ты ей, видать…
Юлия смотрела на меня с выжидательной улыбкой, словно нас с ней связывал некий негласный договор, а слов Виталика будто и не слышала.
– Она за тобой наблюдала и не заметила, как ты ушел, понимаешь ли… Никто тут не заметил, как ты ушел, – надо же, какой пассаж… Даже я не заметил. На секунду отвернулся – а тебя уже и след простыл. Только никого это не заинтересовало, представляешь? А вот девушку заинтересовало… Она меня спрашивает: «Куда он делся?» А что я ей сказать могу? Я и сам не знаю. Я ей сказал, что ты фокусник… Ты же фокусник?
– Еще какой, – сумрачно подтвердил я.
– Вы, действительно, так быстро ушли, – сказала Юля, – будто испарились… А я все время за вами наблюдала. Это что, правда какой-то трюк?
– Я бы, конечно, объяснил ей… что ты на самом деле вытворяешь, но кто ж поверит… – вставил Виталик. – Тем более здесь… – разочарованно махнул он рукой. – Это тебе не фокус с «послезавтра».
Юля улыбнулась ему и снова посмотрела на меня:
– А что за фокус с «послезавтра»?
– Это мой фокус, – ревниво откликнулся Виталик, – но тебе я его показывать не буду – ты для этого слишком… хороша… – Кегля, несомненно, вынашивал интимные планы на этот вечер.
– Это точно, – улыбнулся я.
– Что? – подняла брови Юлия.
– Вы слишком хороши для его фокусов.
– Но я тоже хорош… – самодовольно ухмыльнулся Кегля.
– Хорош, хорош, – согласился я. – Давно хорош. Пора бы тебе к дому…
– Не-е-е-т… – покачал головой Виталик, – один я отсюда не уйду…
– Мы тебя проводим, – заверил я его, поднимаясь из-за стола.
Мы взяли такси и отвезли Виталика. Потом я проводил Юлю, благо в этой реальности провожать дам было не настолько опасно. Она жила на Загородном.
– Ты поднимешься? – спросила она меня, остановившись у подъезда.
– Э-э-э… – замялся я. – А это необходимо?
Ничего более идиотского я, конечно, придумать не мог… Но она тоже хороша – никаких тебе прелюдий. Или все прелюдии мы уже отыграли «там»?..
– Нет, конечно, – улыбнулась Юлия.
– А что будем делать? – спохватился я, но, кажется, снова отыскал не те слова… Господи, да я просто вел себя как девчонка! Что она со мною сделала?!
– Покажешь мне какие-нибудь фокусы?
Ее улыбка могла бы соблазнить самого папу римского, но мне было так муторно, что я и думать не мог ни о каких таких фокусах; к тому же мой бок и спина разламывались от боли: наверняка пора было сменить повязку.
– Слушай, – сообразил вдруг я, – ты же вроде хирург…
– Откуда ты знаешь? – удивилась она.
– Фокус такой, – сказал я устало, но, кажется, мне удалось-таки переломить ситуацию – я перестал чувствовать себя идиотом, хотя это был и нечестный прием.
– А еще?
– Ты умеешь обращаться с оружием.
– Верно, – прищурилась она.
– Парень твой погиб.
Мгновенно посерьезнев, Юля молча смотрела мне в глаза, пытаясь, очевидно, разгадать секрет фокуса.
Однако меня роль оракула в сложившихся обстоятельствах совершенно не прельщала, и ни выкручиваться, ни, тем более, морочить девушке голову у меня не было ни малейшего желания.
– Извини… Все очень просто, – вздохнул я. – Мы с тобой знакомы в другой жизни.
Правду действительно было говорить просто, просто и легко… Даже с учетом того, что все от этого выворачивалось наизнанку, и я выглядел человеком, морочащем девушке голову… Захочет ли девушка иметь дело с таким человеком или пошлет его подальше?
Но нет… Ее проницающая серьезность снова растаяла, обернувшись такой уже привычной, доверчивой улыбкой.
– Ладно, – сказала она. – А близко мы знакомы в другой жизни?
– Перевяжешь мои раны? – спросил я.
– Ты о руке?
– Нет, с рукой все в порядке, – усмехнулся я. – Только спину…
Юлия жила в небольшой, но очень уютной квартирке на последнем этаже, с окнами на Загородный. Пока она бинтовала мне спину, цокая языком, но не задавая вопросов, я смотрел сквозь распахнутое окно на вечерний проспект, по которому все еще неслись машины… Странно было сознавать, что этот зыбкий лживый мир, утерявший, казалось бы, все свои ориентиры, существующий лишь по инерции, – оказался более надежным пристанищем, чем прочие «царства» (как высоких, так и низменных истин), увязнувшие в своей призрачной автономии и стремительно идущие ко дну. Здесь, во всяком случае, сохранялась хотя бы видимость жизни. Чем он был, этот мир? Какая стихия хозяйничала здесь?..
Юлия повернула меня к себе лицом и завязала белый бант у меня на животе.
– Ты замечаешь, что здесь что-то не в порядке? – спросил я.
– Что?… – Она беспокойно окинула взглядом комнату. – Утром делала уборку…
– Я пошутил, – сказал я.
Кегля снова куда-то пропал, и у меня не было в этот раз никаких оснований подозревать в очередном самоуправстве медальон: различия между реальностями в последнее время стали слишком уж очевидными, чтобы я мог обмануться. Но мобильный Виталика был выключен, а домашний телефон отделывался длинными гудками. На всякий случай я заехал домой к родителям Кегли, но – без толку. Тогда я добросовестно прочесал ближайшие забегаловки, из расчета, что Виталиком с утра управляло жестокое похмелье, однако и среди страждущих его не оказалось. Что мне было думать?.. Может, конечно, у Кегли вдруг появились какие-то очень важные дела, и он отключил трубку, чтобы я его не доставал своими «инородными» заботами, но мне в это не верилось. Существовало ведь и еще одно объяснение пропажи Виталика: мог, наконец, «оживиться» похороненный медальон. Все это меня сильно тревожило, но, что еще предпринять, я не знал и решил пока заняться другими делами.
В травме, куда я обратился с просьбой снять с меня гипс, никто не стал углубляться в мою историю болезни – мне просто назвали цену, и я оплатил услугу. Меня не удивил этот оголтелый прагматизм, только я уже не мог вполне трезво оценить – является ли он следствием ущербных изменений реальности или так было всегда… На всякий случай я проявил инициативу и сделал рентген. Если у местного травматолога не было причин морочить мне голову, то моя рука действительно была в порядке. Впрочем, я склонен был в это верить: на мне всегда все заживало как на собаке.
Кегля нашелся сам – позвонил мне на мобильник.
– Как дела? – поинтересовался он как ни в чем не бывало.
– Где ты был? – спросил я.
– Дома. А что?
– Я заезжал к тебе домой.
– Серьезно?.. Вообще-то, я только что проснулся.
– А трубку зачем отключил?
– Не знаю… Я вчера здорово надрался?..
Мы встретились у Чернышевской и зашли пообедать в кафе. Тут деньги брали авансом, и у Кегли не возникало искушения демонстрировать персоналу свои потребительские фокусы, а у меня все еще было полно денег. Я рассказал ему о своих вчерашних похождениях, и он, кажется, проникся чувством глубокого патриотизма к своему «нынешнему» отечеству.
– Да, повезло нам, что мы тут оказались, – покачал головой Кегля, с наслаждением опустошив бутылку пива, призванную поправить ошибку в его вчерашних метаболических расчетах.
– Да уж, не всем так везет, как тебе, – согласился я.
– А что это с твоей рукой? – насторожился вдруг Виталик.
– В смысле?
– Ты же… Нет, ничего, – залепетал он. – В смысле… Извини, это я так…
Я рассмеялся: у Кегли явно усиливались признаки паранойи, но мне это было знакомо…
– Мне сняли гипс, – успокоил его я.
– Раз ты его видел, значит, и он мог тебя видеть, – сказал Кегля. – И может знать про твой гипс…
– Не стоит все так усложнять. Если тебе суждено погибнуть от моей руки – никуда не денешься, – ухмыльнулся я.
– Сволочь ты, – вздохнул Виталик.
Кегля опять напросился ко мне в гости: мы с ним превращались просто в каких-то неразлучных друзей, хотя, на мой взгляд, нас объединяло скорее вынужденное безделье, чем какие-то общие интересы: пользы от наших бессмысленных телодвижений по-прежнему не было никакой.
Мы шли по городу, и я рассеянно вслушивался в его неумолчное бурление. По сути, этот город ничем не отличался от того, который я знал прежде. В чем же заключалась его ущербность? В каких-то нелепых человеческих поступках и словах, произносимых кем-то без должного смысла? Но разве так не было и раньше? Если бы у меня отсутствовал опыт, позволивший мне взглянуть со стороны на эту хлопотливую реальность, выйти за ее пределы, – разве смог бы я давать подобные оценки? Большинство людских разговоров были пусты всегда, даже если нам хотелось думать иначе. Чаще всего мы говорили о делах, и это считалось достойным занятием, в отличие от праздной болтовни, но что происходило на самом деле? Наши дела требовали к себе внимания,