– Как это?.. Зачем перебить? – опешил Виталик.
– Правила такие, – пожал я плечами. – Должен остаться только один.
– Кто?.. Ты?.. – пришел в ужас Кегля.
– Точно не знаю, – попытался успокоить его я. – Не успел подробности расспросить.
– И кто это придумал?! – возмущенно воскликнул Кегля. – Какие еще правила? Они там с ума посходили, что ли?
– Где там? – заинтересованно откликнулся я: знать бы, в самом деле, в какой канцелярии такими делами ворочают…
– Думаешь, у тебя медальон, так ты тут главный? – подозрительно прищурился Виталик. – У меня, между прочим, не меньше прав, чем у тебя!
Я вытянул из кармана связку ключей с золотым «брелком» и бросил ему:
– Бери – это твой.
Кегля рефлекторно поймал ключи, брезгливо взял их двумя пальцами за кольцо, посмотрел на брелок, как на таракана, и с отвращением бросил обратно:
– Мне не надо.
– Ты не бойся, – сказал я, подхватив связку, – я по их правилам не играю.
– Я тоже, – смягчившись, доблестно заявил Виталик.
Сняв медальон с Кеглиной связки, я прицепил его к собственным ключам, сунул в карман и снова бросил связку Виталику:
– Возьми. Может, пригодятся.
Он уселся напротив меня и закурил. Руки у него слегка подрагивали.
– Значит, все это действительно настолько серьезно… – словно бы мы впервые обсуждали эту тему, угрюмо сказал Виталик, рассеянно роняя пепел на пол.
Вязкая, мутная обыденность этого мира, в котором мы проводили большую часть времени, и его странная незыблемость, в отличие от остальных, – так стремительно менявшихся, – определенно сказывалась на наших мозгах… Отсюда – из этого мира, – остальные миры казались совершенно нереальными, и это ощущение было настолько мощным, что, если бы не мои постоянные отлучки, я бы, вероятно, давно ему сдался… Представляю, насколько труднее было Кегле продолжать во все это верить. А может, он уже и не верил?..
– Мне тут предъявили, что я моралист, – насмешливо заметил я, приглядывая за реакцией Виталика. Но он, похоже, совсем не был озабочен подобными материями.
– Местами ты нудноват… – апатично кивнул Кегля, погруженный в свои мысли.
– Как ты считаешь, мораль – это выдумки слабаков? – продолжал домогаться я.
– Ты что, Ницше начитался? – удивленно посмотрел на меня Кегля. – Тебе-то это зачем?
– Что значит – «зачем»? – обиженно нахмурился я: какого черта все эти «Кегли» так задавались?.. И почему это меня не может интересовать Ницше?
– Я думал, тебе все и так ясно… и без Ницше, – смиренно пожал плечами Виталик.
– А тебе ясно? – желчно поинтересовался я.
– Мне нет, – сознался Кегля. – Но я в тебя верю.
Это было несколько неожиданное признание… Я вздохнул и посмотрел на него с завистью: кажется, он гораздо охотнее меня верил в сомнительные вещи…
– Не обижайся, но Ницше тебе лучше не читать, – виновато сказал Виталик. – Он тебя только запутает… Он гораздо глубже, чем это может показаться.
Так деликатно меня тупым еще никто не называл… Только с чего это они все решили, что я не читал Ницше? Впрочем, в данном случае Виталиков, наверно, можно было рассматривать в «едином» лице.
– Твой двойник пытался внушить мне мысль, что мы не обладаем иммунитетом к влиянию собственной реальности, – сказал я. – И это логично, поскольку «мы все» явно отличаемся друг от друга…
– Действительно, логично… – согласился Кегля. – И как же мы с тобой…
Сообразив, в чем дело, он посмотрел на меня с пониманием:
– Так вот ты о чем…
– Об этом, – кивнул я.
– Ну… я не знаю… Возможно, это трудно осознать…
– Вот именно.
Виталик всерьез задумался: очевидно, анализировал уровень своей аморальности… Надо сказать, его халявные походы по ресторанам слегка подрывали теорию.
– Хороший человек тем и хорош, что удобен и никому не мешает, – сказал я. – Но это если смотреть на него со стороны… А изнутри он либо бессильный приспособленец, либо дурак, правильно?
– Так ты читал Ницше…
– Мораль – стадное чувство.
– Это совсем не то, что хотел сказать Ницше, – безнадежно покачал головой Виталик.
– Я не претендую на статус хорошего человека, – заметил я, – но я не стану делать некоторые вещи, даже если мне это очень выгодно и ничем не грозит.
– Я тебя понимаю, – морально поддержал меня Кегля.
– Одно из двух, – продолжил я, – либо человек, идя вопреки собственной выгоде, действительно знает, что поступает правильно, либо пребывает в иллюзии, что это так… И такая иллюзия позволяет ему оправдывать собственную слабость, не презирая себя… Или даже предаваться самолюбованию, что опять возвращает нас к исходной позиции – он вовсе не хорош, этот человек…
– Логика железная, – подтвердил Виталик.
– Иногда я совершенно уверен, что поступаю правильно, но очень редко до такой степени, чтобы знать наверняка…
– Ты в этом не одинок.
– Но и тогда нет никакой гарантии, что это не иллюзия, – добавил я.
– Само собой.
– Однако это меня вовсе не заводит…
– В каком смысле?
– Даже если буду знать, что мои представления иллюзорны и я могу совершить ужасную ошибку, некоторые вещи я все равно не стану делать. Особенно теперь…
– Теперь?
– Когда нас всех по полочкам расставили… Показали, что мы на самом деле из себя представляем – то есть ничего не представляем… Я все равно не буду играть по их правилам. Больше мне ничего не остается.
– Тогда это тупик, – заключил Кегля.
– А может быть, не тупик, а дно?
– Дно чего?
– Дно меня…. Я же не такой глубокий, как Ницше.
– Я имел в виду, что у нас действительно нет иммунитета, – уныло пояснил Виталик.
– Я тебя понял…
В комнату заглянула Ирка.
– Мальчики, вы будете ужинать? – как ни в чем не бывало спросила она: просто удивительно, с какой непосредственностью ей удавалось приспосабливаться к капризам реальности…
Глава тридцать вторая
Насим позвонил поздним вечером: если бы он заговорил не по-французски, я бы, наверно, не узнал его – такой он был осипший.
– Насилу вырвался, – сообщил Насим и надолго закашлялся.
– Ты заболел? – озабоченно спросил я.
– Ерунда… Это все тропики. Какая-то местная лихорадка.
– Где ты?
– Здесь… У тебя.
Я даже обернулся, так «близко» это прозвучало.
– В отеле, – пояснил он и снова закашлялся.
– В каком?
– Хочу заглянуть к тебе в гости…
– Конечно.
– Завтра.
– Почему не сегодня?
– Я устал… Лучше завтра… Так ты готов со мной встретиться?
– Еще бы! – оживленно откликнулся я, хотя оживление это было скорее данью вежливости: слишком неоднозначно он расставлял ударения… Готов ли я, на самом деле? И к чему?..
– Я приду с миром, – успокоил он меня, – нам все равно нужно поговорить, прежде чем что-то решать.
– Буду рад тебя видеть, – на прощание сказал я, и это действительно было сказано искренне.
Далекие раскаты грома разбудили меня среди ночи. На стене плясали огненные сполохи. Подойдя к окну, я увидел багровое зарево, вздымавшееся над крышами. Трудно было понять, насколько далеко пожар, но он явно подбирался ближе – ветер сразу же принес запах гари, стоило мне открыть окно. Звуки, которые я принял за раскаты грома, были канонадой, так что на дождь рассчитывать не приходилось. Внизу, словно ущелье, зияла погруженная в кромешный мрак Кирочная. Я обернулся: копия Клее, ожившая в красноватых отблесках зарева, разъедала темноту своими ядовитыми красками. Только что она делала в спальне?
«Они не остановятся»… – мрачно подумал я и поймал себя на том, что рассуждаю в точности, как Кегля. И кто же такие эти «они», в конце-то концов?..
– Вставай! – потряс меня за плечо Виталик, и я с удивлением открыл глаза.
– Твой друг пришел, – сказал он.
– Прости… – выдохнул Насим, справившись, наконец, с мучительным приступом кашля. На нем был осенний плащ, несмотря на теплую погоду, и он наотрез отказался снимать его даже в комнате.
– Все-таки тебе нужно выпить чего-нибудь горячего… – озабоченно заметил я.
Насим раздраженно отмахнулся.
– Это я втянул тебя в эту историю… – сказал он сбивчиво, словно боялся не успеть до начала нового приступа.
Кегля и Ирка с видимым любопытством вслушивались в его французскую речь, но только я понимал, что он говорит, так что его последняя фраза никого, кроме меня, не застала врасплох.
– Ты?.. – только и сумел выдавить я.
Сумбурный круговорот моих мыслей, так долго вращавшихся вокруг болезненного вопроса: «Кто же все-таки эти ОНИ?» – застыл в благоговейном предвкушении: наконец-то передо мной сидел человек, готовый дать на него ответ… и даже взять на себя ответственность…
– В точности такое же выражение было у моего отца, когда он увидел у меня на шее медальон, – меланхолично улыбнулся Насим и снова кашлянул.
– Что он говорит? – нетерпеливо встрял Кегля: очевидно, выражение моего лица его тоже впечатлило.
– Да… Почему ты не переводишь? – поддержала его Ирка.
– Я все расскажу, – пообещал я. – Дайте мне сначала самому разобраться, – и отправил Ирку на кухню приготовить для Насима отвар, тем более что она хвалилась каким-то волшебным рецептом…
– Мой отец родом из тех мест. Он был одним из послушников. Понимаешь, о чем я? – продолжил Насим.
– Пока нет.
– Наш род принадлежал к касте жрецов. Я никогда ничего об этом не слышал. Знал только, что отец бежал из Сомали под предлогом религиозных преследований, хотя он никогда не был религиозен, сколько я помню… Там ведь силен ислам, но… В общем, он был атеистом и меня воспитывал в том же духе. Мать иногда пыталась как-то повлиять на него – она католичка, ты знаешь, – но он был тверд… После того как я приехал домой с медальоном на шее, отец сильно изменился. Он ничего мне не сказал, но с тех пор целыми днями молился, хотя, кажется, так и не принял никакого вероисповедания, так что ему было совершенно все равно, где молиться. Потом он заболел… Перед смертью отец рассказал мне, что это за медальон, но я ему не поверил… Я подумал, что он бредит… Но потом, когда начался весь этот кошмар, и я понял, что медальон с ним связан, я переменил свое мнение…