ращала на нас никакого внимания.
Игорь Моисеевич покосился на рыбу с некоторой укоризной, но предпринимать ничего не стал, и я подумал, что мне, видимо, тоже не стоит беспокоиться.
– Пейте чай, что-то вы совсем засыпаете, – озабоченно заметил Каргопольский.
– Так о чем мы говорили? – вежливо осведомился я, послушно сделав пару глотков напитка.
– Видите ли… На самом деле мы просто не знаем, что такое жизнь. Сон, конечно, комфортное состояние, но, в общем-то, это небытие.
– Может, я и не знаю, что такое жизнь, но я сыт ей по горло. Эти игры не для меня… И, по-моему, у нас больше нет никаких перспектив, хотя те, кто там заправляет, совершенно этим не озабочены. Они манипулируют красивыми словами, за которыми ничего не стоит. В конце концов, все их благие начинания оборачиваются либо нелепостью, либо откровенным цинизмом. И, похоже, так было всегда, а тем более теперь…
– В этом легко запутаться, но если бы за красивыми словами никогда ничего не стояло, они бы очень скоро потеряли свою силу, – заверил меня Игорь Моисеевич.
– Видимо, это время пришло, – откликнулся я.
– Вы правы, время пришло… – неожиданно согласился Каргопольский. – Мы ведь уже давно изо всех сил пытаемся объективно взглянуть на мир.
– А это плохо?
– В каком-то смысле это все равно что пытаться укусить себя за локоть, – сказал Игорь Моисеевич. – Наш разум вроде бы рационален, но в основании мира лежат законы, настолько выходящие за рамки его рационального понимания, что разуму ничего не остается, как только заносчиво игнорировать собственную беспомощность. На самом деле человек знает о мире ровно столько, сколько он знает о себе, но он очень многого о себе не знает, ведь рациональность – это своего рода ограниченность. Поэтому мир вокруг нас и полон парадоксов. Но мы возвели наш ограниченный разум в сан верховного судьи и уже не способны смотреть на мир по-другому.
– Это что же, ода безумию? – скептически покосился я на старика: кажется, все наши разговоры сводились к одному – Каргопольскому не нравились здравомыслящие люди.
– Безумец иногда способен совершить невозможное, – охотно подтвердил мое подозрение старик.
– К чему вы клоните? – зевнул я.
– К тому, как плохо мы себя знаем, – повторил Каргопольский. – Вот вы, например, до сих пор уверены, что пребываете в здравом уме и способны принимать разумные решения.
– А это не так? – заинтересовался я.
– Посмотрим… Я хотел предложить вам сделку.
– Сделку?
– Вам ведь тут нравится?
– Еще бы… – откликнулся я, умиротворенно наблюдая за рыбой: рыба миновала камин, заплыла в угол комнаты, развернулась и двинулась вдоль другой стены. Она явно планировала обмерить все помещение.
– Я позабочусь о том, чтобы за вами сохранилось местечко тут.
– Отлично.
– Но для этого вы тоже должны кое-что сделать.
– Без проблем.
– Все что угодно?
– Конечно, – пожал я плечами: неужели он думал, что я еще буду торговаться?
– Хорошо… Вам придется убить вашего друга, – без малейших признаков смущения заявил Игорь Моисеевич: мне показалось, что я ослышался.
– Что?.. – потерянно переспросил я.
– Если откажетесь, то путь сюда будет для вас заказан, но ваш друг все равно погибнет… Да и сами вы, вероятно, тоже, – хладнокровно добавил старик. – Еще чайку?..
Я молча поставил чашку. Блаженное состояние, в котором я купался все это время, плавно отодвинулось куда-то на задний план, а у меня перед глазами вдруг заструилось марево, как это бывает в сильную жару над раскаленной землей. Солнечный свет, щедро заливающий комнату сквозь раскрытое окно, все же был немного резковат… Пожалуй, он даже резал глаза… И горячий чай в такую жару больше не казался мне соблазнительным напитком…
«Так вот как тут киллеров нанимают, – все еще отрешенно подумал я. – Славное местечко…»
Рыба забеспокоилась: она нервно закружилась на месте и, сделав резкое движение хвостом, стремительно скользнула обратно в окно. Меня обдало волной жара.
«И тут они меня достали… Значит, не мытьем, так катаньем… – с нарастающим отвращением сообразил я. – Жертвы… им нужны жертвы, они без этого не могут – так уж они устроены… Так устроен этот мир… Весь этот мир… Вот зачем нужна смерть…»
Старик буквально ошарашил меня, но остатки блаженства клубились где-то на дне моего сознания, не давая окончательно пробиться тому, что оттуда поднималось…
Я все сильнее ощущал, как накаляется атмосфера вокруг меня, в то время как я пытаюсь разобраться в собственных чувствах. Атмосфера накалялась в буквальном смысле слова – по моему лицу струился пот, и я расстегнул пару пуговиц на рубашке. Свет все сильнее резал глаза, и я закрыл их.
– Успокойтесь, – мягко сказал Каргопольский. – Я пошутил…
– Что?..
– Дышите ровно и постарайтесь ни о чем не думать, – посоветовал старик.
– Что происходит?
– Гнев… – прозаично пояснил Игорь Моисеевич. – Свет прекрасен, но рождается он в огне. Это одна из причин, по которой вам необходимо вернуться туда… Расслабьтесь… Не давайте волю чувствам, а то вас все-таки выкинет отсюда, несмотря на все ваши печати…
Сосредоточившись на дыхании, я принялся считать про себя, отгоняя прочь атакующие мою голову дурные мысли, и вдруг понял, о чем говорил Каргапольский, вернее, я каким-то образом нащупал это состояние… И жар сразу же отступил.
– Вот так, – подтвердил старик довольным тоном. – Теперь все в порядке.
Я вздохнул и открыл глаза: свет опять стал приятным и нежным. Игорь Моисеевич сидел напротив, участливо улыбаясь.
– Знаете, с юмором у вас не особенно хорошо, – хмуро заметил я. – Так что лучше бы вы больше не шутили… с огнем.
– Это был небольшой тест, – усмехнулся старик. – Ваша реакция очень показательна. Вы утверждали, что не верите в красивые слова… Я предложил вам то, чего вы, без сомнения, желали или думали, что желаете. Поставил вам такие условия, при которых вы просто не могли отказаться от сделки, если бы рассуждали разумно. Ваш отказ означал гораздо худшие для вас последствия и никак не изменил бы судьбы вашего друга. Заметьте – «условного» друга, я ведь даже не назвал его имени. Возможно, вы его таковым вовсе не считаете… Но чем вы руководствовались в своем выборе? Я ведь правильно понял – вы свой выбор сделали? Может быть, вы просто не способны убить?
Я промолчал: не очень-то мне хотелось отвечать на такие вопросы.
– А если бы я попросил вас убить совершенно постороннего человека? Или вашего недруга? Такие, надеюсь, есть?.. Реакция, насколько я понимаю, была бы та же?
Я угрюмо кивнул.
– Может быть, вы опасаетесь Суда Божьего? – с ноткой иронии в голосе предположил Каргопольский, и эта ирония мне совсем не понравилась. Его юмор мне вообще не нравился… Но тут дело было в другом – почему-то меня очень раздражал его насмешливый тон, пускай я и не собирался отвечать утвердительно. Что-то в этом было провокационное…
– А вам-то нечего бояться? – с вызовом откликнулся я. – Вообще-то я думал, вы на «Его» стороне…
– Все еще озираетесь по сторонам? – с прежней насмешливостью продолжал Каргопольский. – Ну хорошо… А на чьей стороне вы?
– Я пока не определился, – буркнул я и осознал, что именно так дело и обстоит: я вовсе не спешил куда-то определяться… И мой недолгий опыт участия в «божественных» затеях нисколько не приблизил меня к этому…
– Честно говоря, мне бы вообще хотелось, чтобы меня оставили в покое, – сказал я. – Не могу я быть как-нибудь сам по себе?
– Мы с вами до сих пор не выяснили, что вообще означает это ваше «я».
– А оно еще что-то означает?
– Мы как раз к этому шли, – заверил меня Каргопольский. – Но пока не закончили с предыдущим вопросом…
– С каким?
– С вопросом о ценностях. Я ведь предложил вам больше, чем жизнь… Надеюсь, вы понимаете? И после этого вы все еще готовы утверждать, что жизнь для вас самое ценное?
– Вам со мной просто не повезло, – апатично возразил я.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся старик. – Наверняка нашелся бы кто-нибудь более благодарный. Но сейчас мы обсуждаем вашу кандидатуру.
– И что же со мной не так? – поинтересовался я. – Пресловутый моральный закон? Отсутствие «иммунитета»?
– Вы же, кажется, уже разобрались, что человеческая мораль – слишком рациональное построение, чтобы служить мерилом наших поступков в последней инстанции, – поморщился Игорь Моисеевич. – Морально было бы, к примеру, пожертвовать жизнью одного ни в чем не повинного человека ради всеобщего блага? Это очень старый вопрос… Как тут применить ваш моральный закон?
Он будто бы обвинял меня в том, что я отказался убить друга… Или мне показалось?
– Я не понимаю… – сердито сказал я. – По-вашему, мне нужно было согласиться?
– Посмотрите, насколько вы порабощены рассудком… А ведь отсутствие рациональных обоснований – это и есть свобода. Обоснованный выбор – это выбор вынужденный… программа, диктуемая обстоятельствами.
– Да, это любопытно, – признал я.
– И только? – разочарованно посмотрел на меня Каргопольский.
– Но это же частный случай. Я всего лишь человек, а не машина, и могу быть сумасбродным… Знаю, вам такое нравится… Но это ведь ровным счетом ничего не доказывает.
– Вот именно что не машина, – назидательно заметил старик. – Жизнь – это и есть частный случай, всегда частный случай… По крайней мере, если мы имеем в виду существование «я», а не работу «машины», которая фабрикует принятие решений под натиском инстинктов и обстоятельств. В том случае, если работает только счетная машина, «я» не существует – в этом нет ни смысла, ни нужды…
Игорь Моисеевич патетично развел руками и потянулся за чайником:
– Как вы себя чувствуете? – заботливо поинтересовался он.
– Нормально, – кивнул я, пододвинув чашку.
Мелькнула какая-то тень, и я поднял взгляд к окну: оттуда торчала рыбья голова. Ее огромный обсидиановый глаз смотрел прямо на меня, и, кажется, в этом взгляде было опасение, если, конечно, вообще можно что-то прочитать в рыбьих глазах.