Свет в пивной сделался алым, и я дёрнул пальцем спусковой крючок – просто так, лишь бы только не бездействовать.
Грохнуло!
Пуля чиркнула по виску демонопоклонника и вырвала клок скальпа, голова его мотнулась, но сам он даже не пошатнулся, и тогда шумно выдохнул замерший у входной двери монах. Возникший над чернокнижником меч рухнул вниз голубой молнией, та рассекла череп от макушки и до нижней челюсти, ещё один искрящийся синевой неба клинок ударил наискось и перерубил левую руку, а дальше вперёд шагнул отец Шалый. Он метнул в демонопоклонника какую-то магическую печать, и того швырнуло спиной на стену, а на пол рухнуло уже обугленное тело, в котором не осталось ни капли магии.
Все разом отмерли, и я взвёл курок, снова пальнул – на сей раз в потолок.
Мне бы гаркнуть «ни с места!» или «руки вверх!», только и без того дышу неглубоко и через раз. Ладно хоть ещё с заднего двора прибежал брат Смурной, и посетители пивной самую малость присмирели.
Отец Шалый оглянулся на голую Лиску и приказал:
– Оденься! – После спросил у Беляны: – Третьего не заметила?
Девчонка отрицательно покачала головой, ухватила со стойки кружку с пивом и надолго к ней приложилась.
– Надо у буфетчика узнать, кто ещё с ними был! – через силу выдавил я из себя. – Может, только двое заселились или третий не из аборигенов!
– Найди его! – велел священник, оглядевшись.
Найди? Я перегнулся через стойку, там буфетчик и обнаружился. Мёртвый, мертвее не бывает. Из груди его торчала рукоять разделочного ножа.
Тут-то мне поплохело окончательно.
Кто-то из посетителей возмутился и потребовал объяснений, но Шалый ничего даже слушать не стал.
– Девок в угол! – приказал он монахам. – Остальных осмотреть, у кого на одежде кровь – ставьте к дальней стене. Смурной, обувь проверь! Ботинки там самые обычные были, без набоек…
Только проще оказалось сказать, нежели сделать. Народ в пивной подобрался бывалый, началась свара.
Я смахнул со стойки всю посуду и взгромоздился на неё, пусть даже для этого и пришлось упереться коленом в высокий табурет.
– Подлатай меня! – попросил Беляну, укладываясь на спину, и девчонка выронила кружку с пивом.
– Подстрелили? – ахнула она, округлив глаза. – А чего молчал?!
– Остановил кровь, – сипло выдохнул я и с трудом подавил кашель. – Просто затвори рану…
– Рехнулся?! – Девчонка отвесила мне пощёчину. – Не смей глаза закрывать!
Перед лицом вспыхнуло ярчайшее сияние, укололо даже через смеженные веки, запрыгало из стороны в сторону, не позволяя провалиться в забытьё. Точнее – сделать это мешая.
Зря, зря, зря. Когда Ласка запустила в меня свою ставшую полупрозрачной руку и стиснула призрачными пальцами засевшую в лёгком пулю, боль скрутила так, что Беляна и Лиска едва удержали, не позволив сверзиться со стойки на пол.
Потом меня вроде бы чуток подлечили, но на какое-то время я сознание всё же потерял. Более-менее очухался лишь на обратной дороге в верхний город – это меня на кочках растрясло. Каждую прочувствовал.
Разговор с отцом Шалым тоже никакого удовольствия не доставил. Тот был откровенно не в духе, да оно и немудрено: человека потерял, двух подозреваемых прикончили, а третий и вовсе скрылся. Ещё и с заявившимся в пивную приставом разругался в пух и прах – увы и ах, церковь в заморских землях пользовалась прискорбно низким авторитетом.
– Держи язык за зубами! – потребовал священник. – И о демонопоклонниках, и об остальном. Это всех касается!
Лиска только фыркнула. Через оставленную в её платье пулей дыру проглядывала белая кожа; девчонки прижимались друг к дружке, предельно отодвинувшись от Шалого, ну а я, устроив голову на коленях Беляны, полулежал на противоположной скамье.
– Я вас предупредил! – хмуро бросил священник и замолчал.
Дурное настроение отца Шалого объяснялось отнюдь не одной только неудачной охотой, но и тем несомненным фактом, что охотились и на него самого. Те лихие стрелки определённо не были заодно с чернокнижниками, а если и были, то получили заказ на голову священника задолго до того, как мы отправились блуждать по тёмным улочкам Тегоса.
Поэтому вдвойне удивительней оказалось получить от священника не только совет помалкивать, но и увесистый мешок. Меня довезли непосредственно до больницы, вот там отец Шалый свой подарок и вручил. Я безмерно удивился, а когда помимо какой-то мелочёвки нашарил внутри длинноствольный револьвер, то озадачился пуще прежнего.
– Зачем ещё?
Священник неприятно улыбнулся.
– Так хоть какие-то шансы выжить будут. Колдун из тебя, как…
Он не договорил, махнул рукой и велел брату Смурному трогать. Экипаж укатил, а я отправился в приёмный покой долечивать кое-как закрытую рану. Коллеги из ночной смены отнеслись с пониманием и три шкуры драть не стали, ещё и определили на ночь в служебную палату. И это было замечательно: иначе пришлось бы спать где-нибудь на полу в коридоре – такая слабость навалилась, что словами не передать. До усадьбы бы точно не дошёл.
Но ранение ранением, слабость слабостью, а свою смену на следующий день я отработал от звонка до звонка. И скидок мне никто делать не стал. Ладно хоть ещё не случилось аврала – к нам лишь дополнительно перенаправили с десяток пациентов из других больниц, где из-за вчерашних нападений образовалась нехватка специалистов по порче.
Хотел бы я сказать, будто у меня после лечения всё как рукой сняло, но ничего подобного: лёгкие то и дело рвал сухой кашель, а от табачного дыма и вовсе становилось нехорошо. Я даже пригрозил швырнуть в Дарьяна револьвером, если тот вздумает закурить при мне одну из своих вонючих сигар.
Почему швырнуть? Да просто в барабане не осталось нестреляных зарядов, а снарядить его к бою оказалось той ещё морокой. Отец Шалый позаимствовал у мёртвого стрелка пороховницу, капсюли, мешочек с пулями и прочую мелочёвку, но и так с непривычки я провозился никак не менее получаса. Ещё книжник с непрошеными советами под руку лез, едва не послал его куда подальше.
Перво-наперво оружие пришлось почистить, затем я засыпал в одну из камор порох, взял увесистую свинцовую пулю и воткнул её сверху, но пальцами сумел засунуть лишь до середины. Задумался, что делаю не так, тогда и обнаружил, что под стволом имеется поворотный шомпол. Я подкрутил барабан, с силой отвёл в сторону рукоять-рычаг и до упора загнал застрявшую пулю в камору. Дальше оставалось лишь повторить всё пять раз и вставить капсюли.
– Смазка нужна, а то порох отсыреет! – заявил тогда Дарьян. – Я читал, он влагу впитывает.
Наверняка, так дело и обстояло, поскольку имелась в наборе и баночка с салом, но я советом книжника пренебрёг.
– Не успеет ничего отсыреть! Айда в подвал!
Стрелять мы взялись по очередному забракованному ходячему мертвецу, но если прежде до наших упражнений лысому наставнику Дарьяна не было никакого дела, тут он погнал нас прочь. Оно и немудрено: бахал револьвер просто оглушительно.
Во второй половине дня кашель заметно усилился, закружилась голова, всё начало видеться чуть подсвеченным алым, куда дольше обычного приходилось возиться даже с самой простенькой порчей. От магистра Первоцвета моё состояние не укрылось, он прописал обильное питьё и даже выдал рецепт травяного сбора, а заодно велел оставаться на ночь в больнице. Это распоряжение откровенно раздосадовало, поскольку я вновь лишался платы за ночное дежурство в усадьбе, но на споры попросту не осталось сил.
Скучать в одиночестве не пришлось. Облюбованный лекарями кабак, в комнате над которым зарезали Веслава, покуда так ещё и не открылся, поэтому Дарьян, как заявился ко мне «на пять минуточек», так и проторчал до позднего вечера. Больничную библиотеку он давно уже прошерстил, а в подвальчик с «самым лучшим в городе пивом» в одиночку, пусть даже и не сознался бы в этом под страхом смерти, наведываться побаивался.
Ну а незадолго до заката прибежали с выпученными глазами Вьюн и Ёрш. Босяки быстренько вытолкали книжника и насели на меня с расспросами. Интересовал их, конечно же, отец Шалый.
– Ему вообще можно доверять? – спросил Вьюн. – А то предлагает перевод из пластунов в порт устроить, в досмотровую команду, а на кой чёрт – не говорит.
Я уселся на койке и пожал плечами.
– Думаю, попросит по кабакам шляться и слушать, что люди говорят. Работа не бей лежачего – главное, сами ни в какие махинации не вляпайтесь. Прикрыть он вас прикроет, но тогда на крючке окажетесь.
Босяки переглянулись.
– То есть в осведомители вербует?
– Вроде того.
– Западло! – зло выдал Ёрш.
Я пожал плечами.
– Так договаривайтесь на берегу что и как. Сами понимаете, священника делишки жуликов и контрабандистов волнуют мало. Чай, не охотник на воров!
– В пластунах жизнь не сахар, но там хоть всё ясно и понятно! – засомневался Ёрш.
А вот Вьюн приятеля не поддержал.
– Жизнь не сахар – ещё мягко сказано. И это мы пока из тренировочного лагеря не выбирались!
Ни в чём убеждать парней я не стал.
– Решайте сами, но могу сказать одно: церковь тут недолюбливают, если столкуетесь – на людях не встречайтесь. Вообще лучше не встречайтесь.
– А как тогда?
– Читать-писать обучены. Нет?
Босяки разом фыркнули, я улёгся обратно на койку.
– Дело ваше.
– Мы подумаем, – прозвучало в ответ.
Парни отправились восвояси, я ещё немного полежал, после собрался с силами и сходил на ужин. Когда вернулся в палату, там меня дожидалась притащившая гроздь бананов Беляна.
– Ты чего здесь? – удивился я и прищурился. – Дарьян предупредил, что меня снова в больнице оставили?
– Опять ревнуешь? – ответила девчонка ничуть не менее пристальным взглядом. – Брось, Лучезар!
– Что – брось-то? Я вопрос задал!
– Баюна уведомили, что ты на ночное дежурство не выйдешь. Ты в усадьбе не просто мне спать не даёшь, но ещё и работаешь. Не забыл?
– Забудешь тут! – буркнул я, опускаясь на койку. – Столько денег псу под хвост!