Вот так, да!
Мой атакующий аркан расплескался брызгами тёмного пламени, а стрельцу – хоть бы хны! Он не только удержал карабин одной левой, но и ринулся на меня, намереваясь насадить на штык!
Безжизненные бельма глаз, тронутая пятнами разложения кожа… Черти драные, да это ходячий мертвец!
Стоять!
Я сбил неуклюжий рывок нежити, заставив её на одно драное мгновение замереть на месте, и вновь хватанул небесной силы. На подготовку даже самого простенького аркана уже не оставалось времени, пришлось выплеснуть из себя порченое пламя атрибута и окатить его жгучей струёй дохлого стрельца с ног до головы.
Гори!
Белизна и пурпур взревевшего пламени вмиг сменились фиолетом и чернотой. Одежда вспыхнула и прогорела в прах, обнажив кирасу – и вот уже с неё огонь соскальзывал, не в состоянии прожечь зачарованную сталь. Открытый шлем не смог защитить лицо, и то частично превратилось в запечённую корку, а частично отвалилось гнилью, обнажив череп. Но толку-то с того?
Мертвец наклонил голову и попёр вперёд, легко перебарывая напор огненной струи. Я напрягся и выдал ещё больше пламени, пережигая в него уже не только энергию, но и часть жизненных сил. Попятился, оступился и едва не завалился на спину.
Да гори же, тварь! Пылай!
Нормальный человек давно бы дал дуба, но мёртвое умереть не способно, и обгорелый стрелец пёр вперёд наперекор всему. Впрочем, тронутая разложением плоть всё же оказалась уязвима для порченого пламени, она не только обугливалась, но и стремительно гнила, отваливаясь целыми кусками. Мелькнула мысль раздробить колени с помощью ударного аркана, да только нет, нет и нет. Атрибут вытягивал всю энергию до последней капли – теперь либо сожгу, либо сдохну. Сотворить другое заклинание попросту не выйдет.
Гори, черти драные!
Левая нога рвавшегося ко мне мертвеца подломилась – он упал на одно колено, то не выдержало и развалилось. Пылающая фигура ничком рухнула в грязь, я тотчас погасил атрибут и едва не растянулся рядом. Голова кружилась, в ушах шумело, перед глазами всё стало серым-серо.
Но – нельзя. Никак нельзя! Дохлый стрелец сучил руками в попытке подняться; я опустился на корточки, переборол дурноту и вытянул из чехла ампутационный нож. Упёрся коленом в кирасу и несколькими уверенными движениями клинка расчленил мертвеца, будто отсёк всё лишнее от панциря краба.
Опыт – великое дело!
Уже выпрямляясь, я обратил внимание на снесённую огненной плетью кисть, точнее – на стянутый суровой нитью шов и срезанную крайнюю фалангу указательного пальца, которую заменили проволочной петлёй.
Что за чертовщина?!
Совладав с неуместной брезгливостью, я поднял оказавшуюся необычайно твёрдой и какой-то очень уж ссохшейся конечность, хрипло выдохнул, переборол растекавшуюся по телу слабость и припустил наутёк.
А как иначе-то? Ежели у изуродованного тела в обмундировании стрельца застукают, непременно прихлопнут на месте, разбираться не станут. Так что бежать, бежать, бежать, благо скоротечная схватка много шума не наделала и свидетелей у неё не случилось. А ежели даже кто и опознает впоследствии – плевать! Отбрешусь как-нибудь!
11-21
Затерявшись в переулочках, я уселся в каком-то глухом дворике на завалинку и запрокинул голову к сыпавшему мелким дождём небу. Сквозь звон в ушах доносились короткие трели свистков, но – это далеко, это не рядом. И я сидел, пытался отдышаться, думал. Думал о вещах преимущественно весьма и весьма неприятных.
Да, черти драные, какое ещё «преимущественно»?! О самых что ни на есть паршивых вещах я размышлял, о них и только о них!
И речь даже не о предельно ясном осознании того прискорбного факта, что в очередной раз прорезался пособник Сурьмы, просто из всех прибывших вместе со мной в Тегос наставников, учеников и отбракованных абитуриентов с мёртвыми телами умел работать один только Дарьян.
А если разобраться – ну вот что я о нём знаю?
Если разобраться, то ровным счётом ничего.
Правда, концы с концами всё же не сходились. Едва ли абитуриент смог бы протащить с собой в школу письмо с проклятием и алхимические зелья, а зачарованное ядро ему и вовсе было никак не раздобыть.
Вот только вдруг сейчас дело вовсе не в Сурьме? Вдруг Дарьян до такой степени приревновал меня к Беляне, что решил сжить со свету?
Паскудно так о друге думать, но Луку я не в пример дольше знал, а он вон какую свинью подложил!
К тому же подозрения что твоя ржавчина – видывал я, что они с людьми делают. Уж сколько ухарей своих подельников через это на тот свет спровадили, и не сосчитать.
Не хочу!
Я кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и отправился в гости к Дарьяну. На первом этаже пансиона играли в карты ученики школы Мёртвой руки, при моём появлении они заулыбались, а кто-то не утерпел и крикнул вдогонку:
– Боярин, да у вас никак оргия намечается? Нас тоже зовите!
Оргия? Слово это я слышал впервые, зато мне оказался прекрасно знаком тон, которым его произнесли: на Заречной стороне с такими вот ухмылочками обычно рассказывали скабрезные анекдоты.
Даже самую малость от сердца отлегло. Тот факт, что разбитные девахи и в самом деле перебрались жить к Дарьяну, пробивал в моих подозрениях огроменную брешь. И всё же я поднялся на второй этаж и постучал в дверь.
Открыл книжник.
– О, Лучезар! – удивился он и проявил хорошие манеры, отступив и сделав приглашающий жест рукой. – Заходи!
Но это он напрасно, это он просто ещё не привык к тому, что больше не один живёт. Ласка и Лиска, так скажем, оказались не совсем одеты. Через полупрозрачные накидки девиц просвечивали не только очертания тел, но и ареолы сосков. И не только они.
Дарьян сообразил, что свалял дурака, и покраснел, но выставлять меня за дверь не стал и попросил девиц:
– Прикройтесь!
Лиска рассмеялась.
– Ой, да был бы смысл! Боярин меня совсем-совсем голенькой видел!
Для книжника это заявление стало неприятным сюрпризом, его аж перекосило. Ещё и Ласка округлила глаза.
– И ведь правда! А меня не видел! – И тотчас распахнула своё полупрозрачное одеяние, демонстрируя себя во всей красе.
Я пялиться на девичьи прелести не стал, сцапал товарища за руку и потянул на выход.
– Идём, есть разговор с глазу на глаз. Барышни, это ненадолго!
– Возвращайтесь скорее! – рассмеялись в ответ девицы, уже обе в чём мать родила. – Боярин, аппетитно пахнешь! Прям слюнки потекли!
Я вытянул Дарьяна в коридор и спросил:
– В курсе, что они могут призрачный облик принимать и через магические барьеры проходить?
Книжник наморщил лоб.
– Ты к чему это, Лучезар?
– К тому, что с призраков одежда сваливается.
– А-а-а! – понимающе протянул Дарьян, и лицо его разгладилось. – Так ты чего пришёл?
– Сейчас!
Я довёл его до лестницы, где с первого этажа проникали отблески свечей и было достаточно светло, вытянул из кармана куртки кисть стрельца и поинтересовался:
– Что скажешь?
– Ух ты!
У Дарьяна аж глаза на лоб полезли, столь искреннее изумление ему было в жизни не сыграть. Он выхватил у меня отсечённую конечность, принялся вертеть её в руках, разглядывая и даже принюхиваясь.
– Где взял?! – охнул он, пытаясь подцепить ногтем суровую нить одного из швов.
– Там нет больше, – отшутился я. – Это, часом, не кого-то из ваших работа?
– Что ты! Это ж часть кадавра!
– Кого?
– Сотворённого из плоти голема.
– Да ну?
– Сам посмотри! – Дарьян сунул кисть мне в лицо. – Швы видишь? А запах? Чтобы замедлить разложение куски тел сначала в алхимических реагентах вымачивают, потом только воедино сшивают. У нас-то что? Духа в тело запихнул, управляющий амулет настроил, и мертвец будет вкалывать, пока на куски не развалится. А такой при должном уходе годами служить может, только энергию в хранилище закачивай. – Он мечтательно вздохнул. – Вот это я понимаю: настоящее искусство! А мы так – ремесленники…
Я припомнил глиняного голема, в схему которого оказались внесены столь серьёзные изменения, что он едва меня не поджарил, и кивнул.
– Только не болтай об этом, – попросил я и потянулся за кистью, но Дарьян не отдал.
– Ты где её взял, Лучезар? – насторожился он, придвинулся и пошмыгал носом. – И почему от тебя горелой плотью несёт?
– Потому и несёт! – огрызнулся я. – Дай сюда! Надо от неё избавиться.
Книжник покачал головой.
– Оставляй, сам избавлюсь. И никому показывать не стану, мне самому интересно с чужой работой разобраться.
У него загорелись глаза, и мне подумалось, что Ласка и Лиска сегодняшней ночью рискуют остаться без постельных утех.
– Только при девчонках с ней не возись. Спрячь!
Дарьян покачал головой.
– Да без толку! У них нюх почище чем у ищеек. Даже если без неё вернусь, – помахал он кистью, – всё равно раскусят. Они просто не успели сообразить, чем именно от тебя несёт.
Я закатил глаза.
– Чёрт с тобой, оставляй! Только предупреди, чтоб помалкивали!
На этом и разошлись. Правда, я тут же книжника окликнул:
– Дарьян! А есть какие-то верные пути достижения гармонии?
– А медитации тебя чем не устраивают?
– Говорю же: верные!
Книжник покачал головой, чем меня нисколько не порадовал. Толку от тех медитаций было чуть.
Пока шёл до главной усадьбы, дважды останавливали стрельцы. О полноценной облаве речи не шло, но гарнизон стоял на ушах: над мертвецом я поработал на славу, никто покуда не разобрался, что поджарили не одного из стрельцов, а голема. Вот изучат тело, тогда-то самая веселуха и начнётся. Ну да я к тому времени уже седьмой сон видеть буду.
Беляна в гостиной читала и лакомилась крохотными пирожными, которыми был сплошь заставлен немалых размеров поднос, точнее – теперь уже лишь половина оного. Если о Баюне и старшей горничной я от неё слова доброго не слышал, а магистра Гая черноволосая пигалица и вовсе иначе как хорьком не именовала, то с кухаркой они жили душа в душу.