Потупясь, Артемка молчал.
Горбунов шумно вздохнул и отрекомендовал:
— Он, господин пристав, вредный мальчишка, его добром не уломаешь.
— А вот мы его подержим на одной селедке да без воды, он и заговорит. Уведите его!
Артемка подумал: «Стану я есть твою селедку! Дурака нашел».
В камере, как только закрыли дверь, «путешественник» спросил:
— Били?
— Селедкой морить будут, — сказал Артемка и попросил: — Ну, рассказывай.
— Это про что?
— Да про Москву же. Какая она? Верно, народищу там!
«Путешественник» оказался словоохотливым, и Артемка до сумерек слушал его рассказы о далекой огромной Москве, где все как в сказке. Но вот черного великана Пепса «путешественник» там не встречал, и где помещается школа, в которой «учат на актеров», тоже не знал.
К селедке Артемка так и не притронулся. Чтобы не соблазниться, он предложил ее Акиму Акимовичу (так звали «путешественника»), а сам только глотал слюну да хмурился.
Когда стемнело, в решетке окна зашуршала бумага и что-то похожее на мячи стало падать на пол. Артемка и Аким Акимович вскочили и зашарили руками.
— Лимон! — крикнул Артемка, нащупав что-то круглое, в мягкой кожуре.
— Апельсины, — поправил Аким Акимович, нюхая поднятые два плода.
Не успели они обшарить весь пол, как сверху опять что-то упало.
— Колбаса! — с радостью вскрикнул Артемка.
— А от Леночки — шоколад, — сказали сверху шепотом, и новый предмет увесисто стукнул Артемку по голове.
— А ну, геть от окна! — крикнул кто-то. Послышался топот, и все стихло.
От апельсинов Аким Акимович самоотверженно отказался, но остальное ел с удовольствием.
— Вам, политическим, живется легче! У вас солидарность, — завидовал он, жуя колбасу.
— Угу, — мычал Артемка с набитым ртом, — у нас это самое… Будь покоен…
Ночью в камеру натаскали пьяных. Они буйствовали, свирепо ругались, стучали кулаками в дверь, но потом валились на пол и засыпали. Утром их выпустили. Артемка с Акимом Акимовичем опять остались одни.
— Ну, рассказывай дальше, — потребовал Артемка.
Аким Акимович принялся было описывать «царь-пушку», но тут открылась дверь, и городовой внес огромную ржавую селедку.
— На, — положил он ее перед Артемкой на скамью, — ешь!
— Сам ешь! — озлился Артемка.
— Ешь, говорю, а то силком в рот засуну!
Артемка проворно залез под нары. Сопя, городовой потянул его за ноги. Артемка вырвался и вскочил на нары. Когда наконец запыхавшийся усач притащил его к скамье, там лежали только голова и хвост.
— Де вона? — вытаращил глаза городовой.
— Селедка? — спросил Аким Акимович, невинно посвечивая синевой глаз. — Я ее скушал.
Городовой хотел было раскричаться, но только плюнул.
Утром следующего дня Артемку под конвоем повели через весь город в полицейское управление.
Кто написал «Разбойников»?
В большой комнате, за столом под царским портретом, Артемка увидел седую, веником бороду и сразу узнал в обладателе ее того самого полицейского офицера, который так кричал в цирке на бедного Пепса.
«Ну, теперь пропал окончательно!» — подумал Артемка и даже глаза закрыл.
Полицмейстер поднял голову и долго не моргая смотрел на Артемку. Потом отхлебнул из стакана крепкого до черноты чая, вытер усы и спросил:
— Ты сапожник?
— Сапожник, — подтвердил Артемка.
— А может, ты писатель?
— Писатель, — вздохнул Артемка.
— Так, — сказал полицмейстер. — Значит, ты и романы писать умеешь?
— Нет, романы не умею.
— Только пьесы?
— Да.
— Он драматург-с, хи-хи-хи-с! — почтительно засмеялся прилизанный мужчина, тоже в полицейской форме, но без шпаги.
— Ну, вот что, Загоруйко, — так, кажется, твоя фамилия? — дам я тебе бумагу и карандаш, а ты садись и пиши пьесу. Напишешь — выпущу, не напишешь пеняй на себя. Согласен?
— Согласен, — сказал Артемка, а сам подумал: «Поведут обратно — дёру дам».
— Петр Петрович, дайте ему бумаги, а денька через два пусть опять приведут его ко мне.
Оставляя на паркете следы босых ног, Артемка пошел вслед за «прилизанным» в канцелярию. Там ему дали двадцать четыре листа линованной бумаги и огрызок карандаша. Затем «прилизанный», или, как его почтительно называли плюгавые, в потертых штанах писари, «господин секретарь», щелкнул Артемку по носу и приказал конвоиру:
— Веди обратно!
Конвоир взял Артемку за ворот да так этот ворот до самого участка и не выпустил.
— Били? — опять осведомился Аким Акимович.
Артемка положил бумагу на лежанку и утер с лица пот:
— Нет еще. Обещали через два дня.
Потом лег и принялся думать.
Аким Акимович успел описать всю Москву, как она выглядит с колокольни Ивана Великого, а Артемка все смотрел в потолок и думал.
Наконец он сказал:
— Нет, с непривычки трудно.
— Что трудно? — спросил Аким Акимович.
— Пьесы писать трудно. Думаю, думаю и никак не придумаю. А требуется к сроку. Понял?
— Нет, — признался Аким Акимович, — не понял.
Пришлось Артемке рассказать всю свою историю.
— Теперь понял, — засмеялся Аким Акимович. — Ничего тут трудного нет. Дай знак своим гимназистам, они тебе в окошко чего-нибудь и спустят, пьесу какую-нибудь. Мало их, пьес-то! Перепиши — и конец! Разве полиция разберет!
— Ох, черт! — удивился Артемка хитроумию «путешественника». — А я и не догадался!
Гимназисты спустили в окно толстый том драм Шиллера, и утром следующего дня Артемка, высунув от старания кончик языка, уже выводил на первом листе бумаги:
«РАЗБОЙНИКИ»
Драма в 5 действиях
Сочинение Артемия Загоруйко
И двое суток не думал больше ни о полицмейстере, ни о гимназистах — так увлекся «сочинительством».
А через день его опять повели.
Полицмейстер долго подписывал разные бумаги, которые ему подкладывал «прилизанный», потом положил перо, отпил глоток черного чая и взглянул на Артемку:
— Ну, написал?
— Написал, — сказал Артемка, которому надоело переминаться с ноги на ногу перед столом. — Только бумаги мало дали. Больше как на одно действие не хватило.
— Что ты врешь! — вдруг крикнул полицмейстер. — Ну-ка, дай!
С брезгливой гримасой он взял испачканные листы, бегло просмотрел их, вернулся к первой странице и внимательно, со все возрастающим недоумением прочитал ее.
— Не понимаю! Судя по почерку, настоящий сапожник. А так все связно, даже… как это… литературно. Странно! Да ты ли это писал?
— Я, — сказал Артемка. И тоном жалобы добавил: — Вы ему скажите — пусть не жадничает. Мне разве столько бумаги надо! Мне ее вот сколько надо! На целых еще четыре действия!
— Чудеса!.. — удивился полицмейстер. — Петр Петрович, возьмите-ка эту писанину да вызовите учителя из гимназии. Разберитесь вместе.
Секретарь забрал исписанные листы, вывел Артемку из кабинета и приказал отправить в участок. Бумаги же больше не дал.
Артемка вернулся в камеру довольный.
— Ну как? — встретил его Аким Акимович.
— Проехало! — сказал Артемка и, раскрыв «Разбойников», принялся вслух читать следующий акт.
Но конца «своей» пьесы Артемка так и не узнал: в середине пятого акта, когда Франц вешается на шнуре от шляпы, за Артемкой опять пришли и опять повели к полицмейстеру.
На этот раз, кроме полицмейстера, у стола сидел еще какой-то чиновник, молодой и, как показалось Артемке, добрый. На коленях у него лежали исписанные листы, в которых Артемка немедленно узнал «свое» произведение.
При виде арестованного у полицмейстера побагровело лицо и дернулся под глазом желвак.
«Эге!» — подумал Артемка и оглянулся на дверь. Но там, пожирая полицмейстера глазами, стоял городовой.
— Вот этот? — удивился чиновник, с живейшим любопытством разглядывая Артемку. — Ну-ка, подойди, молодой человек, поближе.
Артемка сделал шаг и опять оглянулся.
— Пооглядывайся, пооглядывайся, — я тебе оглянусь! — зловеще предупредил полицмейстер.
При звуке этого голоса у чиновника потемнело лицо, но он опять взглянул на Артемку и добродушно улыбнулся.
— Это ты сочинял? — показал он взглядом на листы.
— Я, — ответил Артемка, на этот раз без уверенности в голосе.
— А с Шиллером ты знаком?
У Артемки на душе стало скверно, но сдаваться ему не хотелось:
— Это с каким? С лудильщиком?
— Я спрашиваю, читал ли ты пьесы писателя Шиллера. Например, его драму «Разбойники».
— Ну! — состроил Артемка удивленное лицо. — Он тоже про разбойников сочинял?
— Представь себе, «тоже», — засмеялся чиновник. — Разница только в именах и названиях. А так все точка в точку.
Потеряв надежду на дверь, Артемка искоса взглянул на раскрытое окно.
Но тут вошел секретарь и доложил полицмейстеру, что пришли гимназисты.
— Те самые, которых вы допрашивали, — объяснил он.
— Ага! Сами пришли. Ну, зовите. Посмотрим, — повернулся полицмейстер к чиновнику, — что еще скажут ваши питомцы, господин учитель.
Секретарь открыл дверь.
Вошли Коля и Алеша. Лица их были бледны. Но при виде Артемки Коля улыбнулся, у Алеши благодарно засветились глаза.
— Что скажете, молодые люди, что скажете? — с притворной ласковостью спросил полицмейстер.
— Мы пришли… — начал Коля. На секунду слово застряло у него в горле. Он остановился, кашлянул и уже твердо закончил: — Мы пришли сказать, что Артемка тут ни при чем.
Минуту все молчали.
Полицмейстер гладил бороду и внимательно смотрел на лица гимназистов.
— Так, — сказал он наконец. — Очевидно, «при чем» вы, а не это чучело. Какими же путями попадают к вам этакие штуки?
Он выдвинул ящик стола, и в его белой, будто мраморной руке все увидели зеленую книжку.
— Правда, эту вещь отобрали не у вас, а у сапожника, но несомненно, что вы написали пьесу по такой точно книжонке. Мальчишка говорит, что получил ее от отца, а вы, господа гимназисты, от кого?
Алеша и Коля смотрели на зеленую книжку и молчали.