Питеру Паулю пришлось привлечь всех богов Олимпа, чтобы обеспечить некоторым сомнительным историям монументальность и историческую ценность. И если во Фландрию он вернулся после выполнения французского заказа национальным героем, получил дворянство, ренту и прочие почести, то от потомков ему потом не раз сильно доставалось за эту дипломатичность.
Это была любовь с первого взгляда. Свадьбу не стали откладывать надолго. 18-летняя Изабелла Брант очаровала Рубенса, он больше не хочет возвращаться в Италию и теперь уже точно останется жить в Антверпене. Ему 31 год, он пишет страстных обнаженных красавиц, томные изогнутые спины, золотистые волосы, молочную светящуюся кожу так, словно в его мастерской и спальне побывали самые прекрасные женщины всех стран и сословий и поделились сокровенными секретами своей прелести. Но биографам приходится с легким разочарованием признавать, что Рубенс сначала терпеливо ждал настоящей любви, а потом был искренне верен Изабелле все 17 лет совместной жизни до самой ее смерти.
Рубенс так убедителен, так образован и умен, обзавелся таким количеством важных связей и поклонников, что скоро поедет ко всем тем европейским королям и герцогам, которых совсем недавно писал, с другой миссией – дипломатической. Историки говорят, в установлении мира между Англией и Испанией в ходе 30-летней войны Рубенс сыграл значительную роль. Историкам не обязательно упоминать о том, что художник с головой бросился в путешествия и политику, чтобы пережить в разъездах смерть первой жены.
Еще в 1608 году, вернувшись из Италии, с ходу влюбившись и женившись, Питер Пауль написал свадебный автопортрет с женой Изабеллой. Молодожены искренне счастливы, сам художник сияет, он полон надежд, спокоен и уверен. И у него есть шпага. Мы видим только эфес, но Рубенс не оставляет нам шанса оставить ее незамеченной – он держит на ней руку.
Тогда он еще не имел права носить шпагу, потому что дворянином не был. Зато был самоуверен, честолюбив и напрочь лишен философских юношеских иллюзий о бедности как источнике вдохновения. Он никогда не стеснялся попросить у эрцгерцогини жалованья или у герцога Гонзага – покрыть непредвиденные расходы, возникшие по пути в Испанию.
Рубенс получит долгожданную шпагу, причем вполне заслуженно, причем сразу от двух королей, причем сначала от короля Англии. Карл I подарил художнику кольцо и цепь с бриллиантами, а Оксфордский университет присудил ученую степень магистра искусств. От короля Испании (Фландрия тогда – часть Испании) шпага придет годом позже, без кольца и бриллиантов, но с признанием заслуг и чтобы «дать ему возможность ради чести еще более усердствовать на нашей службе».
Рубенс получил дворянство от примиренных им держав. Тридцатилетняя война закончилась только через восемь лет после смерти художника, но на ее ход он смог повлиять.
Выезжая в свою первую официальную дипломатическую миссию, Рубенс составил опись имущества и завещание на двух сыновей. На всякий случай. В переговорах между Англией и Испанией он значительно уступал в знатности остальным участникам, но был самым обязательным и пунктуальным игроком в этих четырехлетних переговорах. Король Испании Филипп IV не верил, что какой-то живописец может участвовать в деле особой государственной важности, но он не учел, что Бекингем был давним другом Рубенса и недавно купил у художника часть его античной коллекции, что король Англии Карл I считал Рубенса одним из самых интересных собеседников и готов был продержать фламандца около себя столько, сколько тот выдержит.
Тридцатилетняя война – затяжное, жестокое и запутанное событие, которое значительно сократило население Европы и могло бы стать показательной хрестоматией интриг, хитростей, предательств, неисполненных обещаний и подлостей. И Рубенс во всей этой истории выглядит рыцарем: биографы сходятся во мнении, что кроме тщеславия, без сомнений, им руководило жгучее желание приблизить мир прежде всего у себя на родине, объединив наконец Фландрию и Соединенные провинции.
«Сильнее всего на свете мне хотелось бы вернуться домой и больше никуда не уезжать», – напишет 54-летний Рубенс перед самым окончанием своей изматывающей англо-испанской миссии. Совсем скоро его мечта исполнится.
Елене Фоурман было 16, когда она вышла замуж за 53-летнего сэра Рубенса, дипломата, дворянина, самого знаменитого художника страны. Она была дочерью торговца коврами и шпалерами, кроме нее в семье было еще 10 детей, за ней не давали большого приданого, но она была молода и прекрасна.
Рубенс был влюблен без памяти, он так спешил жениться, что послал эрцгерцогине Изабелле запрос провести обряд венчания в католический пост. Питер Пауль напишет другу: «Я взял молодую жену, дочь честных горожан, хотя меня со всех сторон старались убедить сделать выбор при дворе; но я испугался обычной для знати дурной черты – гордости, в особенности сильной у женского пола. Я хотел иметь жену, которая не краснела бы, видя, что я берусь за кисти». Он не просто отказывается искать счастья при дворе, он уйдет оттуда навсегда – пользуясь своей необъяснимой способностью оставаться любимчиком королей, выдвигая им собственные условия жизни и работы. Он уходит с дипломатической службы, поселяется в загородном замке, задаривает молодую жену драгоценностями и пышными нарядами, а еще бесконечно пишет ее портреты.
Когда спустя 10 лет у изголовья умирающего Рубенса будет стоять беременная уже пятым ребенком Елена, к художнику позовут священника. Сопровождать его будет трехтысячная толпа жителей Антверпена, признаваясь в любви к самому жизнелюбивому, яркому, счастливому и удачливому художнику.
Рембрандт Харменс ван Рейн: блудный сын
«Никогда не путайте гения со святым», – предупреждают рембрандтовские биографы, подходя к сложной теме личной жизни художника, вместившей любовь и смерть, грех и невинность, преданность и предательство.
Саския ван Эйленбург, дочка бургомистра городка Леуварден и любимая жена молодого живописца из Лейдена – Рембрандта Харменса ван Рейна. Не странно ли? Леуварден – на севере Голландии, Лейден – на юге. Она – чистокровная, хоть и провинциальная, дворянка, он – сын мельника, моловшего и поставлявшего на рынок не муку, а пивной солод. Как же и где они умудрились встретиться?
Местом их встречи стал Амстердам, куда амбициозный Рембрандт приехал, чтобы разбогатеть и прославиться, а скромная Саския – погостить у родни. Вообще-то к моменту их встречи она по факту являлась вовсе не избалованной младшей дочкой бургомистра, а вот уже несколько лет – круглой сиротой. У родителей Саскии было восемь детей, и по крайней мере три ее родных сестры к моменту встречи с Рембрандтом не только были в здравии, но и удачно вышли замуж, так что могли с удовольствием приютить младшенькую, такую исполнительную и кроткую. Саския жила под крышей то одной, то другой из сестер и многочисленных кузин, помогала им вести домашнее хозяйство. Рембрандт же дружил с ее старшим кузеном – Хендриком ван Эйленбургом, талантливым и успешным купцом-антикваром и, выражаясь современным языком, ведущим амстердамским арт-дилером.
Хендрик и Рембрандт сошлись так близко, что решили стать компаньонами. Они открыли мастерскую живописи и реставрации с сопутствующей лавочкой, торгующей и принимающей на комиссию предметы искусства.
Дела Рембрандта в то время идут в гору так резво, а исполненные им портреты пользуются такой популярностью, что он, при поддержке ван Эйленбурга, позволяет себе безбожно задирать цены – одно только изображение лица стоит у молодого гения 50 флоринов, а за портрет в полный рост он может затребовать до шестисот! Пожалуй, никогда в жизни Рембранда больше не будет такого периода успеха в обществе. Ван Эйленбург и ван Рейн ведут активную светскую жизнь, и как-то совершенно естественно выглядит желание Рембрандта посвататься к приглянувшейся ему родственнице друга – Саскии, приехавшей в Амстердам из своей Фрисландии и скромно и тихо живущей в доме реформатского проповедника Яна Корнелиса Сильвия, мужа ее очередной кузины. Строгость, благочестие и добродетель – вот атмосфера, в которой живет Саския в доме Корнелиса Сильвия и которая в целом присуща протестантской Голландии того времени.
В мае 1633 года Рембрандт, за неимением в живых родителей невесты, просит руки Саскии у ее сестер и зятьев. По-видимому, ему важно было произвести положительное впечатление на этих людей и, судя по полученному согласию, на тот момент ему это удалось.
Рембрандт и Саския зарегистрировали брак в ризнице церкви Аудекерк. На церемонии, как и на предстоящем венчании, присутствовала многочисленная родня невесты, но не было никого из лейденских Рембрандтов – успешный художник предпочел на время забыть о том, что происходит из семьи простых, хотя и далеко не бедных, мельников.
Если этот брак и был идиллическим, то все же не вполне – родительского благословения-то Рембрандт так и не получил. А года через три-четыре придет черед вознегодовать и Эйленбургам, родственникам Саскии. Их зять-художник напишет автопортрет с Саскией, слишком далекий, да что там – прямо противоположный так ценимым ими аскетизму и благочестию.
Знаменитый дрезденский «Блудный сын», имеющий несомненное портретное сходство с Рембрандтом и сидящий спиной к зрителю, оборачивается к нам и, весело смеясь, протягивает кубок с вином, будто приглашая немедленно разделить его торжество. На столе таверны – жареный павлин, символ безудержной роскоши, а на коленях библейского персонажа – блудница с лицом Саскии.
Летом 1638 года Рембрандт и семейство ван Лоо подают друг на друга встречные судебные иски. Ван Лоо, дальние родственники жены Рембрандта, обвиняют художника и Саскию в непомерном расточительстве. Рембрандт, как сумасшедший, скупает шедевры и драгоценности, оружие и книги, одежду и безделушки. И, наверно, вот-вот промотает наследство Саскии до последнего гульдена…