дниц и бродяжек перевоспитывали путем нелегкой работы и ограничений в еде и свободе. Это была, по сути, почти что тюрьма: в тусклые стены въелся невытравляемый запах щелока и вареного гороха, натруженные пальцы обитательниц к концу дня нестерпимого ныли от многочасовой работы за прялкой, а их души и уши годами не воспринимали ничего, помимо нудных «исправительных» проповедей.
Гертье выйдет оттуда через пять лет совершенно больным человеком. В середине 1650-х она умрет, не успев порадоваться тому, как судьба наказала ее обидчика – Рембрандт растерял почти всех влиятельных заказчиков и полностью разорился.
Она была черноглазая, миниатюрная и, несмотря на некоторую (впрочем, неизменно привлекавшую Рембрандта) полноту, по-своему грациозная. И еще она была почти вдвое моложе знаменитого на всю Голландию художника, к которому пришла наниматься в экономки.
Стоффельс была дочкой сержанта, все ее братья служили солдатами, а сестры были замужем за военными. Хендрикье тоже была «стойкий оловянный солдатик». Когда потребовалось явиться в суд и засвидетельствовать, что Гертье Диркс добровольно согласилась на отступные в 160 гульденов, Хендрикье спокойно сделала это.
После изгнания Гертье Хендрикье Стоффельс заняла место хозяйки дома, став доброй мачехой для подрастающего Титуса и верной и любящей спутницей для его отца. В сложившихся обстоятельствах молодую женщину трудно обвинить в корысти: она не могла не понимать, во‐первых, что художник стоит на грани разорения, а во‐вторых, что Рембрандт, связанный завещанием Саскии, никогда не женится на ней, как бы ни любил.
И это были еще далеко не все испытания, выпавшие на долю Хендрикье. Она долгое время старалась не замечать, как шепчутся у нее за спиной, называя подстилкой и падшей женщиной за то, что живет в невенчанном браке с художником. Но вскоре дело приняло более серьезный оборот. Хендрикье забеременела, а когда ее живот стал отчетливо обрисовываться под платьем, Хендрикье и Рембрандт по отдельности получили повестки – обоим надлежало явиться на заседание церковного суда.
Основная претензия к Рембрандту заключалась в том, что он давно не посещает службу в реформатской церкви. Его пожурили, напомнив про неизбежный Господень суд, и с миром отпустили. Но положение Хендрикье было куда серьезнее. Ее дергали повестками еще и еще. Она являлась, с растущим под сердцем ребенком, свидетельствовать против себя – за то, что «живет в грехе с художником Рембрандтом». В конце концов ей официально запретили принимать причастие в кальвинистской церкви. Отлучение должно было продлиться до тех пор, пока грешница не раскается и не прекратит беззаконных отношений с Рембрандтом.
Стойкая и мужественная в своем чувстве к художнику Хендрикье благополучно родила дочь. Рембрандт не мудрствовал над именем. Он и третью свою девочку назвал Корнелией. И, в отличие от двух малышек Саскии, не перешагнувших рубеж одного года, эта дочка Рембрандта выживет. По крайней мере, о ней известно, что в 1670 году она выйдет замуж, а своих сыновей назовет Рембрандт и Хендрик.
Хендрикье Стоффельс умрет в 1663 году в возрасте 38 лет, безраздельно посвятив 15 лет своей жизни Рембрандту. Что ж, художнику было суждено похоронить и ее – вспомним об этом, вглядываясь в лицо много повидавшего невеселого старца на его поздних автопортретах.
25 и 26 июня 1656 года амстердамским судебным исполнителям предстояло много работы. Работы в общем несложной и привычно-однообразной, но, вероятно, несколько утомительной из-за слишком большого количества мелких и крупных предметов, которые следовало инвентаризировать в солидном доме на Брестрат, принадлежавшем разорившемуся художнику Рембрандту ван Рейну. Они должны были переписать все, что осталось от знаменитой коллекции редкостей и древностей, когда-то принадлежавшей Рембрандту.
В один день оценщики не уложились – понадобился второй. Составленный ими «каталог» насчитывал 15 параграфов, каждый из которых включал от нескольких единиц до нескольких сотен позиций. Параграфы именовались: «в маленькой кухне», «в коридоре», «в большой мастерской», «в кунсткамере», «в передней кунсткамеры», «в маленькой конторе», «в боковой комнате», «на задних полках»…
Коротенький и последний, пятнадцатый параграф назывался «Белье, предназначенное к стирке» и включал такие инвентарные единицы: 3 мужских рубахи, 6 носовых платков, 12 салфеток, 2 скатерти, несколько воротников и манжет.
Когда ушла популярность, отвернувшись от своенравного художника к его более покладистым коллегам, способным лучше удовлетворить вкусы «новых голландцев», Рембрандту стало все сложнее погашать долги за дом. Потом от него отвернулись друзья и почти перестали поступать заказы. Ему пришлось продавать вещи из своей коллекции. Наконец он вынужден был переехать в гораздо более скромное жилище, а его имущество описали для последующей распродажи.
Антонис Ван Дейк: неприкаянный вундеркинд
Ван Дейк написал за свою короткую жизнь очень много автопортретов. Гораздо больше, к примеру, чем даже его учитель и в каком-то смысле соперник Рубенс. Пожалуй, по числу собственных авторских изображений Ван Дейк сопоставим лишь с другим великим голландским художником – Рембрандтом. Однако специалисты склонны оценивать автопортреты Ван Дейка ниже: они утверждают, что целью Рембрандта, из года в год пишущего собственное лицо (неприметное, но обретающее все большую значительность) было самопознание, в то время как автопортреты Ван Дейка говорят скорее о нарциссическом самолюбовании.
Мы вольны соглашаться или противиться такому профессиональному взгляду на автопортреты Ван Дейка, и все же ценность их несомненна: они дают нам вполне точное представление о художнике – нервном, эмоционально утонченном, явно болезненно честолюбивом и зависимом от роскоши и признания, словом, таком, каким, судя по сохранившимся документам и биографическим сведениям, Ван Дейк и был.
Набожная и состоятельная купеческая семья из Антверпена. 12 детей, которых учат языкам (французский и английский, испанский и итальянский – это помимо родного, фламандского), истории и даже немножко теологии. Кто-то продолжит семейный бизнес, кто-то станет священником, девочки – монахинями, а вот у седьмого по счету ребенка Ван Дейков, Антониса, особого выбора не было. Всем и так было ясно: он наверняка станет художником.
В этом нет ничего скандального или из ряда вон. В конце концов, это же был не отсталый Лондон, где к XVII веку еще даже не начался Ренессанс и не имелось понятия о живописи, а просвещенный и благополучный Антверпен. Здесь была живописная традиция, функционировала Гильдия святого Луки. Здесь работали Рубенс и Снейдерс. Мать Антониса Мария вышивала на шелке великолепные пейзажи, маленький сын срисовывал фрагменты материнской вышивки на кусочки холста. Вскоре Мария умерла, а ее муж остался перед необходимостью как-то устроить быт многочисленных детей. Так 10-летний Антонис попадет в мастерскую живописца Ван Балена, а оттуда – к мастеру, имеющему мировую славу, Питеру Паулю Рубенсу.
Снаружи это благостный сюжет об учителе и благодарном ученике: Рубенс неоднократно пишет портреты 16-летнего Ван Дейка, делает его своим первым помощником, признает и поощряет талант; Ван Дейк изображает Рубенса и, отдельно, его первую жену Изабеллу Брант – в ответ. Но изнутри отношения Рубенса и Ван Дейка – история жгучего соперничества, особенно болезненная для честолюбивого Ван Дейка, но не вполне безоблачная и для Рубенса.
Помните историю о том, как Рубенс закончил большую картину и сразу отправился на пятичасовую конную прогулку, свой ежедневно совершаемый моцион? Зная, что мэтр вернется не скоро, подмастерья, толкаясь локтями, ринулись к полотну, на котором еще сохла краска. Кто-то задел картину – все замерли в ужасе. Ван Дейк хладнокровно взялся за кисть. К возвращению учителя все стало «как раньше». Рубенс даже не заметил подмены. А среди учеников утвердилось крамольное: Ван Дейк-то может не хуже! Заказчики передавали друг другу: манера 20-летнего Ван Дейка «мало уступает мастерству Рубенса», а цены на картины ниже (пока ниже!). Рубенс начинает ревновать. Ван Дейк – тяготиться доминированием Рубенса.
Когда английский граф и коллекционер Томас Хауэрд позвал Ван Дейка в Лондон, все испытали облегчение. Художник успел поработать для герцога Бекингема, король Яков I назначил ему жалованье в 100 фунтов, но оставаться в Британии Ван Дейк все же раздумал. Лондон ему показался «мерзким», а внимание к собственной персоне – недостаточным. И это вполне объяснимо: интерес к живописи родится там, только когда на престол взойдет сын Якова, Карл I.
Ван Дейк уезжает в шестилетнее путешествие по Италии. Это была прямая рекомендация Рубенса, и есть те, кто считает, что таким образом он деликатно спровадил из Фландрии своего не в меру амбициозного питомца. Пожалуй, только в Италии образ и стиль Рубенса перестали довлеть над Ван Дейком: слишком ярки были новые художественные впечатления.
Болезнь и смерть сестры заставляют Ван Дейка прибыть на родину. Рубенс как раз в разъездах: он занят на дипломатической миссии в Испании, а в Англии расписывает для Якова I потолок великолепного дворца на берегу Темзы. Место первого фламандского художника вакантно – и его занимает Ван Дейк. Он становится штатным живописцем испанских наместников в Нидерландах Изабеллы и Альбрехта. Однако с возвращением Рубенса заказчики Ван Дейка перетекают к нему – все-таки мировая знаменитость! Для самолюбия Ван Дейка это невыносимо. Он едет в Брюссель, потом в Гаагу, работает на износ, но его известность, вопреки уверенности в собственной гениальности, не перекрывает славы Рубенса.