И от рая он действительно отказывается: Чейз не едет в город, о котором теперь мечтают все молодые художники, он осознанно выбирает Мюнхен, а не заманчивый, модный, соблазнительный Париж. Французская столица к тому времени стала и художественной столицей, там не сходит с уст имя Эдуара Мане, а Клод Моне как раз пишет «Впечатление», которое через два года появится на первой выставке импрессионистов. Слишком много отвлекающих моментов – решает Чейз и поступает в Мюнхенскую академию, едет копировать Рубенса, Халса и восхищаться Вильгельмом Лейблем. Возвращаясь через несколько лет в Нью-Йорк, разумный и целеустремленный Уильям уже не только знает, как писать, но и как преподавать живопись.
Перед уроком в Нью-Йоркской школе искусств преподаватель Уильям Чейз забегал на рынок, покупал несколько рыбин в лавке, быстро писал на занятии небольшой натюрморт, оставлял студентов в немом восхищении – и успевал вернуть рыбу на рынок до того, как та успевала испортиться. Он советовал ученикам вырезать на листе бумаги прямоугольный видоискатель – и ходить на мотивы с ним, смотреть через это окошко на мир, обнаруживая новые ракурсы. Отыскивать неожиданный вид на манер фотографа.
Часто Чейз приглашал на свои занятия со студентами коллекционеров, дилеров, других художников, чтобы те наблюдали за его работой. Он надевал белоснежный костюм, работал маслом – и умудрялся закончить работу, не испачкавшись. Его ученики вспоминали, что в такие моменты учительского азарта Чейз увлекался сам и мгновенно овладевал вниманием зрителей. Те сидели разинув рты и неотрывно следили за каждым движением художника. Чейз работал очень быстро. При этом часто он писал не то, что хотел, а что должен был, не столько произведение, сколько образец: преподавать современное искусство молодым художникам нужно было убедительно.
Преподавал он всю жизнь в главных художественных школах Америки, основал Нью-Йоркскую школу искусств и 12 лет руководил летней пленэрной школой в Шиннекоке. Его учениками были Джорджия О’Киф, Эдвард Хоппер, Марсден Хартли, Рокуэлл Кент и Джозеф Стелла.
Бывало, что выдающийся учитель Уильям Чейз терял уверенность, беспокойно оглядывался на уже прожитое и написанное и вздыхал: «Будущие поколения запомнят меня всего лишь как художника, писавшего рыбу, одну только рыбу». Напрасно опасался – его помнят совсем не рыбным портретистом.
Чейз написал один из самых дерзких женских портретов – «Портрет Лидии Эммет». До сих пор так писали только мужчин: уверенный поворот, выставленная вперед нога, энергичное и свободное положение руки. Ван Дейк, Веласкес, Рубенс, все написанные ими короли и принцы, со шпагами и плащами, званиями и титулами. А дамам на портретах положено было левой рукой придерживать платье, теребить платок, укачивать младенца, сжимать зонтик или веер. Нежным полукругом изгибать ее в крайнем случае. Но художницу Лидию Эммет необходимо было написать именно так.
В 1892 году Лидия Эммет (ей 26 лет!) принимала участие в росписи свежеотстроенного Женского здания на готовящейся Всемирной колумбовой выставке в Чикаго. Выставка состоится через год и станет самой масштабной и посещаемой за всю историю. Лидия, бывшая ученица Уильяма Чейза, уже вернулась к тому времени из Парижа, где училась, из Живерни, где жила некоторое время в колонии американских импрессионистов, поклонников-последователей Клода Моне. Теперь Лидия Эммет – помощница Чейза и преподаватель начального курса в его летней школе в Лонг-Айленде.
Она получила первый заказ на иллюстрации к детской книге, когда ей было 16 лет, стала академиком в 45 лет, разработала эскиз медали Американского географического общества, рисовала иллюстрации для журнала Harper’s Bazaar, создавала витражи для Луиса Тиффани, написала портрет первой леди Лу Гувер, который сейчас находится в Белом доме. Одним словом, веер, платок и зонтик – абсолютно посторонние для нее вещи.
По портрету Лидии Эммет можно составлять подробный список живописцев, которыми восхищался Чейз, от которых с удовольствием перенимал технические находки, по которым цитировал кружева и платье, позу модели и композицию картины. И все это вместе оставалось бы ловким реверансом в сторону Веласкеса, Ван Дейка, Уистлера, если бы не эта гендерная дерзость. И еще одно: эта длинная розовая лента, пересекающая вертикально всю фигуру Лидии, написана одним тягучим, виртуозным, вызывающе точным мазком.
В 1885 году, когда Уильям Чейз разыскал в Лондоне Джеймса Уистлера, тот был уже знаменитостью, устраивал персональные выставки, получил звание почетного члена Академии художеств в Мюнхене, много наград и восхищенных отзывов. Чейз младше нового знакомого на 15 лет – и манерой письма Уистлера восхищен. Художникам удается стать друзьями, что случалось с Уистлером редко и ненадолго – современники хором утверждают, что он был просто невыносим.
В течение какого-то времени художники сближаются настолько, что отправляются в совместное путешествие в Голландию и договариваются написать портреты друг друга, а потом представить их на одной из совместных выставок. Уистлер и Чейз протянут в этой авантюрной затее недолго и уже скоро начнут сводить друг друга с ума. Сначала позировал Чейз, позировал долго и почти без надежды когда-нибудь поменяться с Уистлером ролями. И оказавшись наконец по другую сторону холста, решил в знак восхищения написать друга в его же манере, используя любимые цветовые сочетания Уистлера и его композиционные находки. Он откладывает любимую пастель, прячет яркие краски и увольняет светлые оттенки – он пишет портрет художника, вдохновляясь одними из самых его впечатляющих работ – «Аранжировкой в сером и черном № 1» и «Портретом Теодора Дюре». В верхней части картины – заметная размашистая подпись «Моему другу Уистлеру. Уильям Чейз».
В разгар какой-то размолвки Чейз не выдерживает – и сбегает от Уистлера, прихватив почти завершенный портрет. Ни о какой совместной выставке, конечно, речи уже быть не может – и Чейз показывает свою работу в Нью-Йорке сам. Уистлер взбешен, журналисты и зрители в восхищении и замешательстве: «Картина настолько потрясающа в передаче личности и художественной манеры Уистлера, что выглядит почти насмешкой». А Уистлеру только того и надо, чтобы поставить точку в этих отношениях, записать бывшего друга в заклятые враги, а его картину обозвать «чудовищным пасквилем».
Портрет Чейза, работа над которым была такой долгой и утомительной, нигде так и не появился. Обиженный Уистлер его уничтожил.
Нью-йоркская студия Уильяма Чейза напоминала восточный базар и театральные декорации одновременно: антиквариат, старинные безделушки, выразительная мебель, ковры, вазы, экзотические ткани. Она находилась в первом в Америке здании, построенном специально для художников – одни только мастерские. Здесь было шумно, двери нараспашку, постоянно заходили коллекционеры, художники, устраивались выставки. Чейз не знает, что такое безденежье, голод, разгромная критика и гонения, он работает увлеченно и без сомнений – в его мастерской создается американское искусство.
Здесь же, в мастерской, 27-летний Уильям познакомится с 20-летней натурщицей Алисой Герсон, на которой быстро женится и проживет в спокойном, счастливом, уютном браке много лет. Восемь детей, безмятежные летние семейные каникулы в Шиннекоке, где у Чейза – самая крупная в Америке пленэрная школа, большой дом и весь городок – одна знойная мастерская на берегу залива. В домах фермеров и рыбаков летом размещаются студенты Чейза – иногда по 150–200 человек.
Когда холодает, он возвращается в город и, когда не преподает, пишет нью-йоркские городские парки, играющих дочерей и красивых женщин в японских кимоно.
Художник умер в 1916 году, ему было 66 лет – и за эти годы он смог переработать в собственный эклектичный, космополитичный, виртуозный стиль настолько мощные и объемные живописные традиции, что его знаменитые ученики могли смело двигаться дальше – в современное, авангардное, модернистское искусство.
Экспрессионизм: предчувствие катастрофы
Как и для любого мощного художественного движения, для экспрессионизма невозможно назвать точную дату или год рождения. Невозможно провести границу на карте и указать территорию, на которой экспрессионизм родился и окреп. Все приблизительно. Кроме одной железобетонной пространственно-временной характеристики: Северная Европа накануне Первой мировой войны. Экспрессионизм – это авангардное художественное течение, новое трагическое мировоззрение и целый свод мотивов, символов и мифов. И, кстати, это революционная реакция не только на поношенное, безжизненное традиционное академическое искусство, но и на светлую, идиллическую, южную импрессионистскую «видимость» мира.
Экспрессионизм не случился вдруг от зашкалившего социального напряжения и всеобщей усталости после торжественного импрессионистского светового шоу – у движения были пророки-одиночки, заложившие его основы, живописный язык, вернувшие в современность Христа, запустившие в нее экзотических богов и чудовищ. Предтечами экспрессионистов называют французов Ван Гога и Гогена – как раз благодаря завезенному с островов экзотическому варварству и спустившемуся на землю Христу. Бельгийца Джеймса Энсора себе в предшественники берут не только экспрессионисты, но и сюрреалисты: у него люди в застывших масках, а маски, наоборот, как живые, – первобытный страх и ирония. Норвежца Эдварда Мунка для простоты даже называют экспрессионистом – это у него впервые любовь становится пугающей, жадной, вампирской, а пейзажи вызывают необъяснимое ощущение постоянной угрозы.
Эдвард Мунк экспрессионистом не был. В молодости он восхищался импрессионизмом, ездил во Францию, писал статую Родена и делал копии картин Гюстава Кайботта. А когда приближалась Первая мировая война, 50-летний Мунк уже давно пережил несколько нервных срывов, годы отчаянных страхов и необъяснимой тревоги, написал несколько вариантов «Смертного одра» и «Крик». Его личный север и его личная война сделали Мунка экспрессионистом до того, как придумали этот термин, и до того, как его молодые послед