Эрте (Роман Тыртов): художник, который жил в мире грез
Эрте родился в ХIХ и прожил почти весь ХХ век. Он любил гуашь и акварель, бархат и шелк, персидские миниатюры и бронзу, путешествия и десерты, кошек и маскарады. Не любил он только скуку. «Я пребываю в другом мире, мире мечты, который дарит забвение. Люди принимают наркотики, чтобы достичь подобной свободы от повседневных забот. Мне же они никогда не были нужны», – писал Эрте.
Почти ровесник Пабло Пикассо, Эгона Шиле и Гранта Вуда, Роман Тыртов прожил 97 лет как будто в параллельной реальности. Все это время был верен стилю ар-деко, которому арт-критики отмеряют всего-то лет 20 в истории искусства, пережил две мировые войны, словно не замечая их, прошел мимо Великой депрессии и послевоенной разрухи. Не принимая участия в изнурительных битвах авангардных художественных движений, он еще при жизни увидел, как его работы занимают место в галерее Тейт и музее Метрополитен.
Роман Тыртов родился в семье с долгой историей и одной неизменной традицией: все мужчины здесь становились военными. Отец Тыртова Петр Иванович был адмиралом, начальником Морского инженерного училища в Санкт-Петербурге, где за суровый нрав получил от учащихся прозвище Щука. Его надежды на преемственность поколений таяли с каждым новым годом жизни сына. Нежный, хрупкий, мечтательный, Роман меньше всего годился для военного дела. Все, что его по-настоящему интересовало – это классический балет и рисование. Уроки танцев он берет у балерины Марии Петипа, а уроки рисунка – у ученика Репина Дмитрия Лосевского. Юный Тыртов делает эскизы женских платьев для петербургского журнала мод и мечтает о совершеннолетии, чтобы поскорее уехать в Париж.
18-летний Роман Тыртов не может похвастать академическим художественным образованием, не может рассчитывать на финансовую поддержку родителей – он покоряет Париж мощью воображения и юношеской дерзостью. Эскизы женских платьев он отправляет самому знаменитому и скандальному модельеру Франции Полю Пуаре – и получает завидную работу. С этих пор ему удается все, за что бы ни брался: мода, сценография, иллюстрация, скульптура.
В Париже несостоявшийся русский военный сократил благородное имя до инициалов – в этой новой жизни его будут звать Эрте. В 1914 году об Эрте узнают как о театральном художнике, сценографе и авторе костюмов. Он придумывает наряды для Маты Хари, костюмы для танцовщиц кабаре и для артистов театров. А в 1915-м его уже знает Европа и Америка – как автора обложек для журнала Harper’s Bazaar. 240 номеров в течение 20 лет! Несколько тысяч иллюстраций внутри журнала. Позже, на юбилейных выставках Harper’s Bazaar, это время назовут эпохой ар-деко. В 1922 году Эрте подключает влиятельных друзей, международные организации – и вытаскивает из постреволюционной России в Париж родителей. Благородная фамилия и славная история Тыртовых стала для них угрозой и клеймом.
Мир грез, в котором живет Эрте, обладает завидной плотностью идей и образов. Эрте неутомим – от одного перечисления его именитых заказчиков голова кружится. Он уезжает из охваченного войной Парижа в Америку, где работает с журналами Vogue и Cosmopoliran, с кинокомпанией Metro-Goldwyn-Mayer, разрабатывает костюмы и эскизы для бродвейских шоу и знаменитых мюзик-холлов. В Париж он вернется не скоро, сказочно богатым и знаменитым.
Мир грез, в котором живет Эрте, выстроен по другую сторону от мировых катастроф и потрясений. Он здесь и сейчас, шумный, шикарный, изысканный, подвижный – почти не отличимый от нарисованного. Ар-деко последовательней других современных стилей подчиняет реальность законам красоты: перекраивает интерьеры, общественные здания, платья, этикетки, проникает в спальни, столовые. Эрте с радостью выполняет частные заказы, разрисовывает стены богатых вилл, придумывает дизайн бокалов, ваз, украшений, режиссирует и одевает целые маскарадные шествия для друзей.
Мир грез, в котором живет Эрте, не так уж часто дает трещину и рушится. Но все же случается. В 1933 году умирает Николай Урусов, друг, возлюбленный и менеджер Эрте, с которым он прожил 20 лет. После этого художник только однажды отважился на близкие отношения – они закончились быстро и печально. С этого времени Эрте всегда будет жить один.
Современные историки искусства утверждают, что с началом Второй мировой войны художественно-дизайнерское направление ар-деко становится невостребованным и несвоевременным. Европа, а потом уже и Америка, не могут себе позволить роскоши, рафинированной изысканности и легкомыслия. Мир так встряхнуло, что фигуративное искусство рассыпалось на части – и абстракция становится самым выразительным языком живописи. Тем единственным языком, который уместен для разговора об ужасе времени. Эпоха ар-деко завершается, но только не для Эрте. Он продолжает мечтать и изобретать новые силуэты, рассыпать жемчуг, кроить бархат и парчу, плести головоломные узоры. Но сосредотачивает усилия на той сфере искусства, где его воображение востребовано: театр, мюзик-холлы и кабаре.
В послевоенное время об Эрте знают совсем немногие – массовая культура, чутко следующая веяниям времени, исключает ар-деко из стилей-фаворитов. В 1950-х рисовать для Harper’s Bazaar начинает Энди Уорхол. Пройдет пара десятков лет, пока в конце 1970-х та же массовая культура не начнет возрождать интерес к искусству, моде и культуре 1920-х годов. И весь этот блеск дорогих материалов, экзотические мотивы, длинные мундштуки, плиссировки и платья на одно плечо (когда-то в 1920-х именно Эрте придумал эту модель декольте) станут обжигающе модными. И вдруг оказывается, что один из классиков ар-деко не просто жив и полон творческой энергии, а что все это время он только и делал, что работал в новом модном стиле.
В ближайшие 20 лет Эрте будет путешествовать, издавать альбомы новой и забытой старой графики, лить скульптуры из бронзы с инкрустацией и позолотой, писать книгу воспоминаний, носить яркие жилеты и меховые галстуки, ездить с выставками через океан и обратно, расписывать стены в домах голливудских звезд, вдохновлять полиграфических дизайнеров – словом, все то же самое, что и всегда, только теперь за 100 миллионов в год.
Эрте заболел внезапно во время одного из путешествий, умер быстро и неожиданно. Он 97 лет прожил в прекрасном, легкомысленном, безграничном мире грез, который если и давал трещины, то очень редко.
Мауриц Корнелис Эшер: изгой, вывернувший мир наизнанку
Несмотря на то что имя Маурица Эшера известно любому человеку, мало-мальски разбирающемуся в искусстве, этот художник всегда стоял особняком среди коллег. Да что там говорить, некоторые искусствоведы даже сомневаются, стоит ли относить его работы к современной живописи. И с ними сложно поспорить, ведь за всю свою карьеру Эшер не написал ни одного живописного полотна. Его волновали исключительно гравюры, орнаменты и узоры. Он мало интересовался коллегами-художниками и не общался ни с кем из них (по крайней мере, не сохранилось никаких тому свидетельств), что лишь усиливало его позицию аутсайдера. Но при этом Эшеру с его мозаичными узорами, невозможной архитектурой и бесконечно воспроизводимыми рисунками удалось достичь того, о чем многие художники того времени могли только мечтать. Эшер прославился при жизни и умер в преклонном возрасте практически признанным гением.
Мауриц Корнелис Эшер был очень болезненным ребенком (и вырос в не менее болезненного взрослого). Слабое здоровье сначала лишило мальчика полноценного общения с другими детьми, а позже вынудило отказаться от мечты пойти по стопам отца и стать архитектором. В возрасте семи лет, в то самое время, когда большинство его сверстников гоняли мяч и обзаводились первыми друзьями «на всю жизнь», Маурицу пришлось провести целый год вдали от дома и семьи. Родители отправили мальчика на лечение в маленький приморский городок Зандворт, который еще недавно был всего лишь рыбацкой деревушкой.
С детства Эшер обладал одной удивительной особенностью – он умел становиться невидимым. За эту способность при необходимости «сливаться с местностью» (и, к примеру, не попадаться на глаза учителю) Маурица недолюбливали и одноклассники, и преподаватели. Обучение в школе давалось ему с большим трудом, да он никогда особенно и не стремился учиться хорошо. Мальчик получал плохие оценки даже по рисованию, которое очень любил и в котором достигал внушительных успехов. За годы учебы Эшер завалил столько экзаменов, что даже не смог получить аттестат зрелости. Но школьное образование при этом каким-то чудом завершил. По всей видимости, учителям просто хотелось поскорее избавиться от странного мальчика, способного быть совершенно незаметным и демонстративно плевавшего на все их нравоучения. Мауриц был этому только рад. Вообще, складывается впечатление, что всю жизнь он хотел только одного – чтобы все оставили его в покое и не мешали заниматься тем, чем ему хотелось.
Свой первый рисунок Мауриц продемонстрировал родным еще в детстве. Биографы художника утверждают, что это был квадратный круг. Джордж Эшер посмотрел на листок и, вероятнее всего, удовлетворенно подумал, что растит себе достойную смену. Мауриц, по-видимому, был очень привязан к родителю и пытался впечатлить его любым способом. Даже одной из первых гравюр Эшера стал портрет его отца. Мальчик мечтал стать архитектором, как его отец, и стал брать уроки по этой специальности в Техническом училище Дельфта. Пресловутое слабое здоровье и здесь стало для него непреодолимым препятствием. Эшер проучился лишь год, после чего был отчислен. Было очевидно, что архитектором ему не стать, но Мауриц все же решил не сдаваться и поступил в Школу архитектуры и декоративных искусств в Харлеме. Здесь он добился большего успеха, однако к моменту окончания учебы его мыслями, сердцем и воображением окончательно и бесповоротно завладела гравюра. Так Маурицу и Джорджу Эшерам пришлось распрощаться с одной на двоих мечтой.