Ротко не сумел переступить через себя и отдать свои детища на заклание толстосумам и совершил беспрецедентный поступок, расторгнув контракт и вернув задаток. В 1961 году картины были представлены на выставке Ротко в лондонской галерее «Уайтчепел». А когда четыре года спустя директор галереи «Тейт» обратился к художнику с предложением расширить его экспозицию в своем музее, то Ротко предложил ему часть работ Сигремовского цикла, с условием размещения в специально отведенном зале. С тех пор экспозиция, традиционно обозначаемая как «Комната Ротко», демонстрируется в галерее практически постоянно, хотя в несколько разных модификациях. Иногда она сопровождается выступлением камерного оркестра с музыкальным посвящением, вдохновленным искусством художника.
Все это привело к тому, что Ротко, который жил исключительно искусством, начал вообще сомневаться в своем праве называться художником. От пестрой и сияющей палитры он обращается ко все более темным оттенкам, а затем и вовсе к серо-черной гамме.
В 1964 году он переселяется в студию, в которой полностью отсутствовали источники естественного освещения. Ротко отказывается от работы маслом, которое позволяло ему создавать светящиеся, полупрозрачные эффекты, и начинает писать акрилом.
Второй брак с Мелл Бейстл начинает трещать по швам, как и физическое состояние Ротко, усугубляемое большими дозами алкоголя и никотина. В 1968 году ему ставят диагноз «аневризма аорты», но вопреки запретам врачей художник не собирается завязывать с пагубными привычками. Единственное, на что его хватает – прислушаться к совету беречь силы и браться за холсты гораздо меньшего масштаба. Ротко всегда предпочитал крупные формы, объясняя это тем, что зритель должен буквально очутиться внутри его картин.
Депрессия окончательно поглотила художника, и 25 февраля 1970 года ассистент Оливер Стейндекер, придя в студию, нашел Ротко лежащим без сознания на полу кухни. Рядом лежала бритва, которой он вскрыл себе вены, находясь под действием большого количества антидепрессантов.
Если озадачить поисковик вопросом о творчестве Марка Ротко, он предложит несколько материалов на тему «Почему картина Ротко «Оранжевое, красное, желтое» такая дорогая?». Массовые запросы по этому поводу начали возникать у недоуменной публики после того, как в 2012 году это полотно побило рекорд на аукционе Christie’s, неизвестный коллекционер заплатил 86 882 500 долларов.
Действительно, на первый взгляд, сумма, заплаченная за картину Ротко, поражает воображение больше, чем сам холст. Особенно если учесть, что среди работ художника есть множество куда более приятных глазу. К слову, сам художник выходил из себя, когда ценность его работ пытались трактовать с точки зрения критериев «красоты», и ненавидел, когда его называли колористом: «Люди, которые рыдают перед моими картинами, испытывают те же религиозные чувства, что и я, когда писал их. И если вы тронуты лишь их цветовыми взаимоотношениями, то вы ничего не поняли».
Живопись Ротко – как раз тот случай, когда уместны слова «давайте спорить о вкусе устриц и кокосовых орехов с теми, кто их ел». В том смысле, что люди, вживую видевшие картину, утверждают, что в Сети практически невозможно найти фотографии, полноценно передающие оттенки оригинала. То есть, если вы не взглянули на оригинал картины, по сути, вы даже не знаете, как она выглядит на самом деле. Многочисленные отзывы очевидцев твердят, что полотна американского абстракциониста способны буквально поглотить смотрящего, создавая ощущение, что стоишь перед порталом, в который того и гляди ненароком провалишься и вынырнешь уже в другом измерении.
И все же, почему картина Ротко «Оранжевое, красное, желтое» такая дорогая?
Для начала обратимся за ответом к авторитетным арт-критикам. Обозреватель газеты «Нью-Йорк Таймс» Сурен Меликян отмечал, что работа-рекордсмен может уверенно претендовать на титул «самой мощной из картин Ротко». А его коллега Келли Кроу из «Уолл-Стрит Джорнэл» описывает полотно как «трио из одного желтого и двух оранжевых прямоугольников на вишнево-красном фоне, формирующих палитру такой же степени притягательности, как солнечный закат или разноцветное фруктовое мороженое».
Но все же вполне вероятно, что причиной рекорда стало стечение обстоятельств: например, присутствие в тот день на аукционе представителей сразу трех коллекционеров, желавших во что бы то ни стало завладеть картиной. Именно они продолжали делать ставки после того, как предложение превысило 70 миллионов долларов и остальные претенденты сдались.
Еще один фактор, довольно курьезный, отмечают специалисты аукционной сферы. Его упоминает в своем обозрении Келли Кроу: «Коллекционеры исторически склонны переплачивать за работы, написанные золотом или красным, в отличие от серой гаммы».
Пауль Клее: обыкновенный волшебник
Пауль Клее – беспрецедентно положительный герой в истории изобразительного искусства. Он прожил всю жизнь с одной женщиной, по вечерам музицировал дуэтом (один – на скрипке, другой – на фортепиано) с Кандинским, для сына Феликса стал прекрасным отцом и первооткрывателем волшебных миров. Во время Первой мировой войны он не стрелял, а в тылу наносил камуфляжный рисунок на самолеты. Он был вдохновляющим преподавателем, которого студенты слушали, затаив дыхание. В Баухаусе его называли Буддой. Он был светел, спокоен, немногословен и никогда и ни на кого не бывал отчаянно зол.
Пауль Клее – первый художник, который назвал рисунки детей и сумасшедших настоящим творчеством (лет за 10 до того, как об этом начали писать первые книги). Теоретик искусства, который умел быть крайне несерьезным, когда говорил о главном. Пауль Клее – интеллектуал и визионер. Без противоречий. Он был уверен, что материальный и видимый мир – лишь один из миров, доступных человеку. А потом Клее умирал от страшно материальной болезни, склеродермии, приносящей боль каждым движением – этот мир словно хотел навсегда стать единственным в его жизни, заставить Клее бросить здесь якорь и не искать больше других миров. Он почти не вставал с постели, но за этот последний, самый тяжелый год своей жизни написал рекордное количество работ – 1200! К черту якоря! Так говорила еще его бабушка.
Ну, она не говорила «к черту», и о якорях тоже не наверняка, она просто отбила маленького Пауля у других взрослых и настояла, чтобы ему разрешили писать и рисовать левой рукой. Это она первой подсунула внуку цветные мелки и позволяла изображать все что вздумается, обеими руками сразу. Этот трюк профессора Клее с двумя руками через много лет не раз заставит студентов Баухауса открыть рты в изумлении. Свои детские рисунки Клее позже бережно наклеит на картон, назовет и включит в каталог работ, который он вел на протяжении всей жизни.
Дальше Паулю приходилось отбиваться от мира самому. И хотя уже в 11 лет он получил специальное предложение играть на скрипке в Бернской музыкальной академии, к 19 годам все же смог убедить родителей-музыкантов, что ему не место в оркестре, его дело – живопись. После обучения в Мюнхенской академии художеств и традиционной для всех молодых художников поездки в Италию, он вернется в Берн. Много рисует и читает теоретические работы, продолжая зарабатывать на жизнь проверенным делом – работой в муниципальном оркестре.
Скрипку Клее никогда не забрасывал – очень любил поиграть перед тем, как взяться за кисть. Настраивался. И есть что-то закономерное и очевидное в том, что женой художника стала пианистка. Лили Штумпф была виртуозным музыкантом, отличным педагогом и удивительной женой. Это она уже после свадьбы с Паулем Клее в 1906 году будет зарабатывать деньги, и даже после рождения сына Феликса в 1907-м – все равно она. Даже сейчас, во время почти победившего феминизма, такое распределение сил в семье нельзя назвать привычным, а в начале ХХ века это был настоящий переворот, дававший почву для язвительной психоаналитики последователям Фрейда. Зато Феликс был одним из счастливейших мальчишек во всей Вселенной. Пока мама работала, папа кормил его, ходил в магазин и делал для него театр. 50 кукол, которых создал Пауль Клее для домашнего театра своего сына, с гипсовыми и металлическими лицами, в фантастических нарядах, смешных и страшных, сейчас включают в экспозиции самых масштабных выставок художника. А Феликс Клее, когда вырос, вспоминал: «Мой кукольный театр превратил меня в волшебника, имевшего успех у всех, у молодых и старых», – и стал театральным режиссером.
Пауль Клее первым придумал автоматическое письмо, за что сюрреалисты запишут его потом в свои предшественники, он изобрел уникальные техники вроде процарапывания рисунка на затемненном стекле, за что его скоро позовут учить студентов в авангардистском Баухаусе. Процесс создания для него был всегда важнее готового результата, становление – важнее, чем признание. Клее рождался как художник медленно и с наслаждением.
Отменный рисовальщик, чуткий к переменчивым формам окружающего мира, Клее тем не менее долго не мог справиться с маслом и заставить цвет жить в картинах. До тех пор, пока не съездил в Тунис. Это путешествие, совершенное в 1916 году (уже после нескольких персональных выставок, участия во второй выставке «Синего всадника» и в Первом немецком салоне в галерее «Штурм»), освободило наконец в Клее художника, который всю жизнь будет независим от «измов», от влияний коллег и мэтров, который всегда будет неожиданным даже по отношению к себе прошлогоднему.
Именно таким должен был быть учитель Баухауса, самой революционной и авангардной школы для художников во всей Европе, которая целью художника видела не украшение мира, а его изменение. Он будет 10 лет вести з