После воскресной церковной службы Энди кормил голубей в парке, а затем отправлялся на блошиный рынок. Он подолгу ходил между рядами, рассматривал каждую приглянувшуюся вещицу и обязательно уходил с массой покупок. Уорхол мечтал однажды купить какую-нибудь безделушку, которая спустя годы будет стоить миллионы. Некоторые из этих вещей он использовал в своих работах, но большинство из них так и остались в его квартире. Часть этих винтажных мелочей он даже упаковал в свои знаменитые «капсулы времени» – коробки с различными предметами, аудиозаписями, чеками, открытками и этикетками продуктов, которые были своего рода посланием в будущее.
Энди с детства был очень привязан к матери. Как только он окончательно обосновался в Нью-Йорке и начал прилично зарабатывать, то перевез мать к себе и поселил ее в своей квартире. Многочисленные друзья и посетители художника иногда принимали Джулию, сновавшую из комнаты в комнату с метлой, за его прислугу. За годы жизни в Штатах она так и не освоила толком английский язык, поэтому говорила очень мало и с жутким акцентом. Несмотря на постоянную занятость работой, мать была очень важной частью жизни Энди. Как и в детстве, она продолжала кормить его на обед супом «Кэмпбелл» из банки, следила за чистотой в доме и ухаживала за сыном. По слухам, она даже прикладывала руку к его работе: знаменитую подпись Энди Уорхола на его полотна наносила Джулия.
При этом нельзя сказать, что отношения Уорхола с семьей были безоблачными. В детстве Энди ненавидел школу и был изгоем среди сверстников из-за болезненности и нелюдимости. И специфическая внешность уверенности в себе ему не добавляла. У него была очень бледная кожа, покрывавшаяся пятнами, стоило ему оказаться на солнце, и большой нос, который из-за проблем с сосудами к тому же постоянно был красным. В семье Энди ласково поддразнивали «красноносым». Поэтому в Нью-Йорке, лишь только заработав достаточное количество денег, Уорхол первым делом сделал пластическую операцию.
Уорхол довольно рано начал лысеть, поэтому стал носить парики, ставшие его своеобразной визитной карточкой. Энди заказывал свои парики в одном и том же месте, но потом часто «дорабатывал» их самостоятельно, обстригая и окрашивая. Однажды Уорхол рассказал, для чего он всегда появляется на людях в парике. По его словам, в этом случае люди всегда первым делом замечали именно парик, а не его самого. К тому же это давало ему возможность почувствовать себя человеком, не принадлежащим ни к одной эпохе, человеком, живущим вне времени. За годы жизни в Нью-Йорке Энди собрал более 50 париков. В конце концов он начал относиться к ним как к произведениям искусства и даже сделал серию снимков с париками.
Эксперименты с собственной внешностью были для Уорхола своеобразным камуфлирующим приемом, спасением от болезненной застенчивости. По этой же причине художник постоянно окружал себя людьми (об Энди говорили, что он обладает удивительной способностью собирать вокруг себя самых красивых людей Нью-Йорка). Он предпочитал передвигаться по улицам со свитой, потому что в этом случае ему было легче спрятаться. В группе друзей или обожателей он чувствовал себя не таким уязвимым, его невозможно было сломить, пока он был не один.
Самой большой страстью Энди Уорхола (кроме коллекционирования всего на свете) были тусовки. Он говорил, что, если бы в Нью-Йорке устраивали вечеринку в честь открытия общественного туалета, он пришел бы на нее первым. Любое мало-мальски значимое событие в жизни Большого Яблока не обходилось без его участия. Ходили слухи, что на некоторые тусовки он ходил сам, а на другие, проходившие в то же время, отправлял своих двойников в париках и темных очках. Таким образом художник мог присутствовать в нескольких местах одновременно, и никто не мог с полной уверенностью утверждать, где же был настоящий Уорхол.
А главной тусовкой Энди, конечно, была его «Фабрика». Студия художника стала меккой для маргиналов всех мастей. Ему были не слишком интересны богатые и знаменитые, его куда больше занимали трансвеститы, наркоманы и неудачливые актеры. На «Фабрике» ни на минуту не прекращалась жизнь. Здесь пили и употребляли наркотики, занимались сексом и вели задушевные разговоры, здесь же штамповались картины Уорхола и снимались его фильмы. Сам художник присоединялся далеко не ко всем развлечениям своей разношерстной свиты, но на правах доброго родителя великодушно позволял своим «детям» делать в огромном помещении с серебряными стенами все, что только могло прийти в голову.
Когда Валери Соланас впервые появилась на «Фабрике», она не поняла, почему все эти бездельники сидят в студии целыми днями, готовые вцепиться друг другу в глотки в борьбе за внимание великолепного Энди. Радикальная феминистка и мужененавистница, Валери, которую в детстве насиловал отец, которая жила в шалаше на берегу Гудзона, которая еще недавно была вынуждена торговать собой, которая едва не умерла после подпольного аборта, явно была не к месту среди ленивой и бесшабашной богемной публики. Однако они с Уорхолом явно что-то заметили друг в друге и стали общаться.
Соланас вручила Уорхолу свой сценарий под названием Up Your Ass и потребовала, чтобы он снял по нему фильм. Прочитав первые несколько абзацев, Энди согласился, но быстро передумал: «Название показалось мне замечательным, и я был в добродушном настроении, поэтому согласился продюсировать это, но пьеса была такая черная…» О своем обещании Валери художник благополучно забыл. В конце концов, на «Фабрику» свои сценарии тащили все кому не лень. От самой Соланас Уорхол тоже вскоре устал, особенно после того, как она издала свой манифест SCUM («Общество полного уничтожения мужчин») и стала приходить в студию в попытках продать несколько экземпляров.
Существует несколько версий того, когда и как именно произошел окончательный разлад между Соланас и Уорхолом. По одной из них причиной всему был злополучный сценарий, единственный существующий экземпляр которого Энди потерял. Валери выстрелила в Уорхола трижды, и как минимум одна пуля достигла цели (здесь показания очевидцев тоже расходятся). После чего Соланас спокойно вышла из здания и сдалась первому встреченному ею полицейскому со словами: «Меня ищет полиция. Я стреляла в Энди Уорхола. Он слишком контролировал мою жизнь» (некоторые журналисты добавляли, что перед этим Валери успела купить рожок мороженого).
Пока Энди истекал кровью на полу студии, вокруг него суетились помощники и друзья. В какой-то момент художник захихикал и сказал: «Не смешите меня. Это очень больно». Приехавшие парамедики зафиксировали клиническую смерть (позже Уорхол говорил, что слышал, как его объявили мертвым). Операция длилась пять часов, врачи сделали все возможное, чтобы восстановить развороченные внутренние органы и сохранить художнику жизнь.
Однажды Энди Уорхол сказал: «В какой-то момент я понял, что все, что я делаю, имеет некое отношение к смерти». Тема умирания, исчезновения, смерти как трансформации и жизни после смерти пунктиром проходит через все творчество художника. Серия работ под общим названием «Большой электрический стул» стала частью масштабного цикла Уорхола «Смерть и катастрофы», который он начал создавать в 1962 году. Эти картины, демонстрирующие боль и страдания, были чем-то совершенно новым, в корне отличающимся от долларовых банкнот или банок с супом, но при этом они удивительным образом несли в себе ту же идею, что и все остальные работы художника. Смерть была такой же обыденной частью жизни американцев, как бутылка «Кока-Колы».
Для всех картин из серии «Смерть и катастрофы» Энди использовал снимки из газет. Одной из первых работ этого цикла стала копия первой полосы газеты с фотографией автокатастрофы. За ней последовали изображения самоубийств, уличных беспорядков, ядерного гриба, авиакатастроф и автомобильных аварий. Причиной увлеченности Уорхола темой смерти было не только ее постоянное присутствие в повседневной жизни человека, но и то, насколько мы умеем дистанцироваться от ее воздействия. «Когда ты снова и снова видишь жуткие картины, – говорил художник, – они перестают оказывать на тебя эффект».
Серию работ с электрическим стулом Уорхол начал в 1964 году. Основой для нее послужил газетный снимок из новости 1953 года о двух смертных казнях в тюрьме Синг-Синг: тогда на электрический стул отправили Джулиуса и Этель Розенберг за шпионаж в пользу Советского Союза. От других работ из цикла «Смерть и катастрофы» серию с электрическими стульями отличает одна важная особенность: на этих картинах нет ни одного человека. Время будто бы застыло в ожидании неминуемой катастрофы, воздух вокруг «кресла смерти» кажется густым и вязким. В пустоте и неподвижности комнаты Уорхолу удалось изобразить смерть как отсутствие жизни и гнетущую тишину.
После покушения Энди стал еще больше бояться людей, особенно женщин. Он перестал снимать их в своих фильмах, заменив трансвеститами. На «Фабрике» появилась охрана, в студию больше не пускали всех подряд. Уорхол отказался выдвигать обвинения против Соланас, и она отделалась трехлетним сроком, год из которого провела в психиатрической лечебнице.
У Энди же начался новый жизненный этап, еще сильнее связанный с темой смерти. Кинокарьера Уорхола медленно, но неумолимо пошла на спад. В начале 1970-х он снова вернулся к живописи, причем по большей части его работы состояли из портретов: лица трансвеститов соседствовали с раскрашенным в яркие цвета Мао Цзэдуном, фото Арнольда Шварценеггера – с коммунистически алым Лениным, Дракула – с Зигмундом Фрейдом. Энди как будто пытался зафиксировать в своих работах как можно больше моментов из окружающей действительности, сохранить их навечно, законсервировать, как он консервировал свои «капсулы времени».