С детства болезненный, Уорхол очень не любил больницы, особенно после покушения, и обращался к врачам в самых крайних случаях. Однако в 1987 году доктора настояли на новой операции: из-за ранения у Энди начались проблемы с желчным пузырем. Он отказался посвящать кого бы то ни было в то, что ему предстоит лечь под нож, и отправился в нью-йоркскую больницу под именем Боба Робертса. Операция была простой и прошла без осложнений, однако потом что-то пошло не так. Вскрытие показало, что у Энди случился отек легкого, и он задохнулся около пяти утра 22 февраля. Идол поп-арта, всю жизнь окружавший себя людьми, умер в полном одиночестве.
Жан-Мишель Баския: «дикарь» в дорогом костюме
Жан-Мишель Баския мог бы стать одной из заглавных иллюстраций в книге под названием Live fast die young. Он во многом являлся олицетворением того образа жизни, который отличал членов печально известного «Клуба 27». Баския вспыхнул быстро и неожиданно, и закатилась его звезда так же стремительно. Однако в отличие от множества таких же детей улиц Баския стал фактически иконой неоэкспрессионизма, одним из самых ярких представителей современного искусства. Он одновременно и вынес искусство из галерей на городские стены, сделав его доступным каждому, и внес свое собственное бунтарское уличное искусство в выставочные залы и музеи.
Художнику с его корнями (мать Баския была пуэрториканкой, а отец – гаитянцем) стоило бы родиться в Новом Орлеане. Хотя тогда он, наверное, нашел бы себе совсем другое применение. Например, стал бы профессиональным музыкантом, как ему всегда хотелось. А Нью-Йорк в 70—80-е годы ХХ века был слишком громким, слишком суматошным, слишком ненасытным и безжалостным. В Нью-Йорке было слишком мало магии. Поэтому заклинаниями и заговорами Баския стали его картины и его граффити, а зельями – краски и героин.
В возрасте восьми лет Жан-Мишель, который в то время жил с родителями и двумя сестрами в Бруклине, пережил опыт, который навсегда изменил его взгляд на мир. Мальчика, игравшего на улице, сбила машина. Он получил множественные внутренние повреждения и перелом руки, ему пришлось удалить селезенку. Процесс реабилитации растянулся на долгий месяц, наверное, показавшийся восьмилетнему ребенку вечностью. Мать принесла мальчику знаменитый учебник «Анатомия Грея», с одной стороны, чтобы хоть как-то его развлечь, с другой – чтобы объяснить, что с ним произошло.
Внутренний мир человека впечатлил Жан-Мишеля до глубины души. На протяжении всей недолгой творческой жизни Баския будет обращаться к этой теме. На его полотнах кости, зубы и внутренние органы просвечивают сквозь кожу. Даже на одной из своих последних работ «Верхом на смерти» художник изображает человека, едущего на скелете.
К слову, именно мать Жан-Мишеля, которая нашла такой нетривиальный способ занять ребенка на время восстановления после травм, привила ему любовь к искусству. Она сама была большой поклонницей живописи и водила детей по многочисленным нью-йоркским музеям. Но в том же году, когда Жан-Мишель угодил на больничную койку, Джерард и Матильда Баския развелись, а еще через несколько лет женщину поместили на лечение в психиатрическую клинику.
Впервые Жан-Мишель сбежал из дома в возрасте 15 лет. Тогда он с отцом и сестрами жил в Пуэрто-Рико, куда Джерарда направили по работе. В тот раз мальчика быстро нашли и вернули домой. Спустя пару лет, уже в Нью-Йорке, Жан-Мишель прожил на улицах около двух недель, а в 18 насовсем покинул дом отца. Несколько лет Баския ночевал и питался где придется: «вписывался» у друзей, иногда жил у своих подружек и очень часто коротал ночи прямо на улице в обществе таких же молодых маргиналов. Он расписывал стены загадочными и малопонятными фразами с подписью SAMO (этот псевдоним, по словам художника, родился под воздействием марихуаны из выражения same old shit). Чтобы хоть как-то заработать, Баския рисовал открытки и расписывал футболки.
Но главной в его жизни тогда была музыка. Он с детства обожал джаз и бибоп, мечтая собрать собственную группу. И уже в 1979 году Баския вместе с друзьями начинает играть некую смесь джаза, фанка и синт-попа. Поначалу группа называлась Test Pattern, но Баския быстро переименовал ее в Gray, сделав таким образом один из первых реверансов в адрес пресловутой «Анатомии Грея». С SAMO было покончено. Свою роль он сыграл как по нотам: о молодом уличном художнике заговорили, начали писать о нем статьи и снимать телевизионные сюжеты.
Музыка же по-прежнему оставалась с Баския, даже когда его группа прекратила существование. Некоторое время его связывали романтические отношения с Мадонной, он работал вместе с группой Blondie и Дэвидом Боуи (который позже сыграет Энди Уорхола в биографическом фильме «Баския»). Друзья рассказывали, что, когда художник писал, он штурмовал себя информацией со всех сторон. В студии играл джаз, перекрикивая работающий телевизор, а на всех доступных поверхностях лежали раскрытые книги. И среди них, само собой, анатомический учебник. Баския даже мечтал, что однажды бросит все и уедет на Гавайи, откроет маленькую фабрику по производству текилы и будет пить целыми днями, а по вечерам играть джаз в местных кабаках.
4 октября 1982 года Жан-Мишель впервые встретился со своим кумиром. Конечно, до этого он видел Уорхола не раз, да и сам мэтр был наслышан об уличном художнике. Их встречу организовал арт-дилер Бруно Бишофбергер. Баския даже продал Уорхолу пару своих открыток. Они провели в обществе друг друга совсем немного времени. Уорхол сделал несколько снимков Жан-Мишеля своей знаменитой камерой «Полароид», и Баския попросил, чтобы их сняли вместе, после чего быстро откланялся. И спустя каких-то пару часов его помощник доставил на «Фабрику» Уорхола полотно «Две головы», изображавшее обоих художников. Себя Баския написал в свойственном ему примитивистском, почти мультяшном стиле (широкая улыбка и волосы торчком буквально излучают счастье от встречи с королем поп-арта). Интересно, что при этом Уорхол изображен в совсем другой технике, его портрет очень натуралистичен, хотя и написан буквально несколькими штрихами.
Картина, доставленная Уорхолу, была еще полностью сырой, естественно, краски не успели бы просохнуть за столь короткий срок. Но для Жан-Мишеля это было не так уж важно. Как и то, что помощнику пришлось практически бежать с десяток кварталов с картиной в руках, потому что она не влезала в такси. Тем не менее Баския все же добился того, на что рассчитывал, – он произвел впечатление на самого Энди Уорхола. Можно себе представить, с какой скоростью писал Баския, ведь и ему самому, и помощнику еще понадобилось время на дорогу. В тот день Уорхол, рассматривая неожиданный подарок на глазах у всей «Фабрики», сказал: «Он работает быстрее, чем я. Я по-настоящему завидую». С этого дня началась их дружба.
Колдовство – вещь капризная и коварная, требующая полной отдачи. Оно-то и сыграло с молодым художником злую шутку. Его самобытные, яркие, иногда пугающе откровенные полотна, похожие на наскальную живопись, публика отказывалась воспринимать без привязки к происхождению художника. Политкорректный термин «афроамериканец» появился гораздо позже, а тогда Жан-Мишеля чаще всего называли «черным Пикассо». Художника это очень злило, он раздражался, когда его искусство называли примитивным. Он не желал становиться всего лишь прирученной «черной пантерой» в кругу нью-йоркской богемы.
Но как бы там ни было, Баския на самом деле стал первым прославившимся темнокожим художником. Когда Жан-Мишель и Уорхол появлялись на публике, люди замирали и начинали таращиться на колоритную пару: похожий на гипсовую статую стареющий Энди и молодой, удивительно красивый, полный юношеской энергии Баския с торчащими наподобие короны волосами.
Корона, кстати, была отличительным знаком Жан-Мишеля еще со времен стрит-арта. Он никогда не лукавил, полностью отдавая себе отчет в том, зачем занимается живописью. Больше всего художник мечтал прославиться. В каком-то смысле он себе эту корону наколдовал. Только вот плата оказалась слишком высокой.
Образ жизни, который Баския вел до обретения известности, то, что он жил на улице и едва окончил школу, сказывалось на том, как его воспринимала нью-йоркская богема. В их понимании он был практически дикарем. И мало кто догадывался, что уже в четыре года будущий художник умел писать, а к 11 свободно говорил на трех языках (английском, испанском и французском).
Такое отношение, само собой, наложило отпечаток и на самого Жан-Мишеля. Когда он наконец-то добился вожделенной славы, то стал настоящим параноиком. Он мог свободно общаться только с теми людьми, которые были рядом с ним уже много лет, всех остальных художник подозревал в корыстных мотивах и попытках его использовать. При этом в его громадном лофте, который служил ему и домом, и студией, деньги могли запросто валяться на полу вперемешку с картинами и пакетами с марихуаной. Даже став миллионером, Баския не задумывался о том, чтобы хранить деньги в банке. Чаще всего он их тут же тратил. Он пил дорогие вина, объедался деликатесами и носил исключительно костюмы от Армани, в том числе и во время работы над картинами.
И, конечно, львиная доля накоплений художника спускалась на наркотики. Начиная от «невинной» марихуаны и заканчивая кокаином. Баския накачивался амфетаминами, чтобы работать по 20 часов кряду, а потом колол себе героин, чтобы уснуть. Некоторые знатоки даже могут определить по его картинам, под воздействием какого именно вещества писалась каждая из них.
Внезапный уход Энди Уорхола стал для Жан-Мишеля самым серьезным ударом за всю его жизнь. Уорхол был его наставником, учителем, гуру. Он помог молодому протеже стать частью мира американского искусства, познакомил его со множеством влиятельных и просто интересных людей. Предоставил ему жилье и дал возможность писать без ограничений. В конце концов, просто разговаривал с Жан-Мишелем обо всем подряд, начиная с историй из детства и заканчивая философией.