Наконец Варя повернулась так, чтобы Сергей оказался к оператору вполоборота со спины, тушь на правом глазу потекла от закапанной слезы, придавая сцене мелодраматический оттенок, потом она обхватила руками Травина за шею и прижалась напряжёнными губами к его рту. Муромский за стеклом изобразил отчаяние и приставил пистолет к виску, а потом картинно, как это бывает в фильмах, упал.
– Не шевелитесь, – прошептала артистка, – руку выше, под затылок.
Поцелуй длился по меньшей мере минуту, оператор не жалел плёнки, чтобы потом было из чего выбирать, губы у Малиновской сначала были сомкнуты, и она просто елозила ими по уголку рта Сергея, но потом ему это надоело, и он поцеловал её по-настоящему. Варя, почувствовав это, распахнула глаза, попыталась вырваться, но Травин держал крепко, готовясь получить как минимум удар коленом в пах. Малиновская неожиданно ответила на поцелуй, обняла молодого человека покрепче, запустила руку во взъерошенные волосы.
– Снято, – крикнула Мила, дождавшись сигнала от оператора, она стояла в проходе и пыталась разглядеть, что творится в купе, но за спиной Савельева ничего не видела.
Сергей оторвался от Малиновской, Варя выглядела отстранённой и задумчивой, она протиснулась мимо Савельева и, ни слова не сказав, вышла из вагона. Муромский, который всё видел через окно, тоже ничего не сказал, только внизу, стоило Травину сойти со ступеней, хлопнул по спине и показал большой палец. Савельев был многословнее.
– Отлично получилось. За это надо выпить.
Бобины подхватил Гриша Розанов, плёнку нужно было проявить до вечера, чтобы Свирский приклеил её к уже отснятому материалу. Красный «фиат» взревел и, выплюнув сизый дым, умчался в сторону типографии. Зоя приводила Малиновскую в порядок, стирая потёкшую тушь и смазанную помаду, Сергей управился сам, с помощью кружки с водой и носового платка.
– Я думала, что кино будет интереснее, – к нему подошла Лиза, за ней как приклеенные следовали близнецы Горянские.
– Вы что тут делаете?
– С уроков сбежали. Дядя Серёжа, а ты теперь артистом будешь?
– Нет, – уверенно сказал Травин, – с искусством покончено. Вас в школе не заругают?
– Так вон же все, – Лиза ткнула пальцем в группу ребятишек, – нас учительница отпустила. Мы тоже поучаствовали, махали вам руками.
Самые активные окружили Савельева, и тот им что-то рассказывал, крутя камеру в руках, несколько мальчишек залезли в вагон и корчили оттуда рожи, да и остальные зрители, увидев, что одна из них сидит и по-простому разговаривает с артистом, подошли поближе. Свирский сделал страшное лицо, но потом смирился и даже выступил с короткой речью. Корреспонденты записывали, фотографы перематывали плёнку и дымили вспышками. Пять минут на экране перевалили за три часа на площадке.
Травину тоже досталась минута славы, он сфотографировался вместе с Малиновской для «Терского пролетария», журналист Троицкий чиркнул для «Трудовой молодёжи» в блокнот пару заранее приготовленных фраз и ушёл вместе с Муромским и Савельевым в вокзальный ресторан.
– Варвара Степановна завтра уезжает, – сказала Зоя. Девушка выглядела усталой. – Зовёт меня с собой в Крым, в новую картину.
– Почему завтра?
– Сегодня Арнольд Ильич всех ужином угощает, будет, как всегда, весело. Муромский с Савельевым напьются, Мила опять с Сашей и Витей будет хихикать, Гриша влюблёнными глазами на Малиновскую смотреть. А завтра с утра Парасюк всем, кто снимался или больше не нужен, выдаст оплату, он только что сказал. Я тоже уеду, наверное. Ты останешься?
– Мне здесь ещё две недели отдыхать, – улыбнулся Сергей, – так профсоюз решил. Буду пить нарзан и радиоактивные ванны принимать.
– На ужин придёшь?
– Даже не знаю, я тут человек посторонний и непьющий, да и не приглашал меня никто.
– А если позовут?
– Тогда и поглядим.
Никто Сергея на ужин не пригласил, так же как статистов, даже тех, кто работал в местном театре. Свирский решил завершить съёмки картины в узком профессиональном кругу. С утра он клятвенно пообещал доктору Завражскому, что даже смотреть не станет в сторону сломанной ноги и что пить будет исключительно полезное для здоровья красное вино. Доктор покачал головой, но спорить не стал, кроме капризного режиссёра, у него хватало других пациентов, куда более тяжёлых и сговорчивых.
– Ты чего такой смурной? – спросил режиссёр у Парасюка, когда очутился в своём номере.
Счетовод, стоило ему добраться до гостиницы, избавился от своего помощника. Тот исчез почти незаметно, но хорошее настроение к Матвею Лукичу не вернулось, даже наоборот, складки на лице стали жёстче, и уголки глаз, казалось, стекали по щекам вниз. Пиджак он, несмотря на тёплую погоду, так и держал застёгнутым.
– Простудился, – ответил счетовод, избегая смотреть Свирскому в глаза, – в вагоне продуло.
– Ты слышал, что с Лёнькой Беляевым случилось? Тоже поехал в поезде и помер. Свалился вниз, небось, спьяну, говорил я ему, что водка до добра не доведёт.
Услышав имя Беляева, Парасюк вздрогнул.
– Ты с ним в одном поезде ехал?
– Каком поезде? Я на конной повозке добирался.
– Ты же сказал, в вагоне продуло.
– Нет, послышалось тебе.
– Да? – Свирский с сомнением поковырял в ухе. – Может быть. Треснулся головой о землю и ничего не помню.
– Как упал, не помнишь?
– Нет, это я помню, а вот как в больничку привезли, ну словно срезало. Знаешь, смешно, но мне кажется, я не сам упал, столкнул меня кто-то. Вот если бы Лёнька в это время в другом месте не был, я бы поклялся, что это он меня пихнул.
– Опять коньяк пил? – догадался Парасюк.
– Ну а что делать, взял на свою голову эту занозу, теперь расплачиваюсь. Представляешь, выкатила мне тут, чтобы я ей триста пятьдесят рублей заплатил и билеты взял на поезд, ну который завтра рано утром будет. А я только сейчас об этом вспомнил. Надо будет Грише сказать, пусть с вокзальным начальством устроит.
– Я передам и прослежу, – пообещал Парасюк.
– А что с Минеральными Водами?
– Что с ними?
– Договорился о съёмках?
– Да. Заплатят восемьсот рублей, недели через полторы решили снять парад аэропланов. Готовы отдать наличными червонцами.
– Что за пацан возле тебя вился?
Парасюк побледнел, сжал кулаки.
– Оттуда же, с Минвод, – сказал он, – из комсомольского актива, хотят, чтобы Малиновская у них выступила. Так она уезжает завтра, а они в среду собираются, вечером.
– Про актив ты сам с ней, я, знаешь ли, уже этого дерьма вот как наелся, – Свирский стукнул ребром ладони по шее, скривился от неприятного ощущения в ключице. – Согласится, пусть едет куда хочет, а я отношения иметь никакого не хочу. Давай-ка, ты у нас на двух ногах, вон туда подойди, в шкафчике пошарь.
Парасюк тяжело поднялся, распахнул дверцу буфета. Там стояли початая бутылка коньяка и два фужера. Он налил один из них до краёв и одним глотком выпил. Потом взял бутылку, второй фужер и понёс режиссёру.
Для разговора с Малиновской счетовод выбрал не лучшее время, он надеялся, что после общего застолья в ресторане клуба Карла Маркса Варя будет более сговорчивой, но получилось ровно наоборот. Та пришла только после долгих уговоров, посидела со всеми десять минут, не съев ни кусочка и не выпив ни глотка, а потом ушла. Матвей Лукич выскочил за ней.
– Варвара Степановна, – заюлил он, – вы сегодня божественно играли. Умопомрачительно.
– Да, – Варя озиралась по сторонам, словно надеясь кого-то увидеть, она крепко держала гримёршу Зою за руку, один лишь вид места, где она развлекалась с Фёдором, был ей противен. – Спасибо.
– Прошу вас, останьтесь завтра до вечера, вас хотели бы на выступлении видеть, в Минводах.
– Нет, – Малиновская решительно зашагала в сторону гостиницы, она чуть ли не волокла Зою за собой.
– Но послушайте, – счетовод едва за ней поспевал, он придерживал воротник пиджака рукой, – они хорошо заплатят. Во вторник, а поздним вечером там же идёт поезд из Владикавказа в Москву, я возьму вам синий вагон, отдельное купе.
– Заплатят? – Варя оглянулась через плечо, во взгляде её сквозило сомнение.
– Сорок рублей. Варвара Степановна, ну прошу, они требуют только вас. Это же рабочие люди, пролетариат, мы для них картины снимаем. Вы всё равно собирались уезжать завтра, задержитесь на несколько часов.
– Хорошо, – Малиновская остановилась, строго посмотрела на Парасюка, – но учтите, только завтра, ни днём позже.
– Клянусь, – Матвей Лукич прижал руки к груди, недовольно глядя на отдыхающих, некоторые узнавали артистку, останавливались и собирались подойти, – поезд по расписанию в десять тридцать вечера, выступление в четыре. В три часа дня за вами заедет автомобиль и доставит прямо до места, а потом оттуда до вокзала. Умоляю, вас очень желают видеть, вы не представляете, как здесь популярны.
– Ну ладно, – Варя смягчилась, – но я вас знаю, Парасюк, небось себе в два раза больше в карман засунете. Пятьдесят.
– Так уж и в два, уверяю, ни копейки себе не беру. Но пусть будет пятьдесят, – счетовод вздохнул, сжал в кулаке ворот пиджака и заспешил обратно, в ресторан.
Глава 14
Утренняя пробежка началась под неодобрительным взглядом дворника, тот елозил метлой и лопатой по булыжникам, собирая окурки, конские яблоки и редкие опавшие листья. Пожилой мужчина вставал затемно, чтобы успеть убрать улицу до того момента, как на ней появятся спешащие на работу жители, и пустое времяпрепровождение не одобрял. При виде Травина, припустившего куда-то в сторону вокзала, он сплюнул и достал папиросу.
– Все бездельники как бездельники, нажрутся водки и спят до полудня, а этот вон какой борзый, – сказал он себе под нос.
На этот раз Сергей решил посмотреть, что находится на западе, в направлении Кисловодска. Стоило улицам очиститься от суетливых прохожих и праздных отдыхающих, как город предстал перед ним во всей своей красе – вымощенные улицы, складывающиеся в ровный геометрический узор, бульвары, усаженные каштанами, трамвайные пути, которые сходились к вокзалу, помпезные здания, которые почти не затронули революция и гражданская война, галереи с колоннами и вывески модных магазинов. Немного портили впечатление бочки ассенизаторов, но порывистый юго-западный ветер прогонял неприятные запахи в сторону степей. Травин быстро добежал до железнодорожной станции и остановился на рельсах.