– Великолепно, – Плоткин просиял, – я ведь именно так и хотел сделать, ты меня просто опередила. Хорошо, значит, тут получается не просто беляцкий заговор, а связь с заграницей. Этот твой субчик, у него наверняка знакомые в Эстляндии или Польше, это ж самая настоящая шпионская сеть получится. Вот Бушман умоется у меня, а то смотрит свысока, подумаешь, инспектор особого отдела. И где твой отдел, инспектор? Я! Я их поймаю, Михаил Плоткин.
Перед глазами уполномоченного промелькнули все те блага и награды, которые он получит. О доступе к Мурочкиному телу он позабыл, женщина не стала его отвлекать, погладила по щеке и ушла. Выйдя на улицу и завернув за угол, она вытерла лицо и руки надушенным платком, брезгливо поморщилась.
– Жадный безмозглый идиот, – сказала Мурочка и отправилась на рынок за продуктами.
Женщина сошлась с Плоткиным чуть больше года назад здесь, в Пятигорске. Тогда они с Василием, её двоюродным братом, были на мели, украденные в Москве богатства впитались в южную богемную жизнь, как в песок, миллионы всё никак не появлялись, и приходилось заниматься чем попало. Нэпманы, если их не убивать или не пытать, не очень охотно расставались с деньгами, найти такого, чтобы у него свободные капиталы лежали под рукой, оказалось непросто. В момент встречи с уполномоченным Мурочка влюбила в себя одного советского буржуя, которым, так уж совпало, интересовалось ГПУ. Плоткин предложил ей или в камере посидеть, или выложить, что там эксплуататор рассказывает. Совбур оказался полным дураком, мало того, что был не так богат, как хвастался, так ещё и наговорил себе на пять лет с конфискацией, и Мурочка стала штатной осведомительницей. Она сама решала, что выдать Плоткину, а что придержать для себя. Уполномоченный особым умом не отличался и больше разбалтывал, чем слушал, Мурочка была в курсе всех дел секретного отдела и смогла этим воспользоваться. Несколько раз подозреваемые из отдыхающих пропадали бесследно, но на курорте их никто не считал и не искал.
Весной она случайно познакомилась с Завадским. Слухи о тайном обществе бывших царских офицеров ходили уже несколько лет, в ГПУ ничего не смогли узнать, а вот у неё, а точнее – у Базиля, получилось. Мурочка чуть приукрасила действительность, стоило только намекнуть об этом Плоткину, и тот сразу почуял возможность выслужиться, утереть нос секретному отделу и особенно ненавистному инспектору Бушману. Тут уж она могла из уполномоченного верёвки крутить.
Плоткин проследил, как осведомительница прошла мимо окна, и даже высунулся вслед за ней, но ничего подозрительного не заметил.
– Лярва.
Он сказал это без злости, просто констатируя факт. Достал из тумбочки початую бутылку водки, поболтал в руках и убрал обратно, сегодня уполномоченный не просто так зайдёт в кабинет начальства, а с готовым планом действий. Но если начальник оперсектора запах учует, не посмотрит, что давний приятель, такую взбучку закатит, мама не горюй. Вот уже несколько месяцев дело с этой шайкой беляков шло ни шатко, ни валко, полтора десятка людей собирались где-то на хуторах и мечтали о самодержавии. Плоткин уже было подумывал, не взять ли Мурочку в камеру и допросить с пристрастием, но тут появилась идея, как этих беляков выманить, а потом и обидчик пригодился. Мужчина протёр шею влажным полотенцем, оделся и отправился на службу в хорошем расположении духа.
Видавший виды «студебеккер» стоял возле «Бристоля», шофёр, молодой парень со светлыми волосами, подхватил у швейцара чемоданы, привязал их к кабине. Остальной багаж отправили утренним поездом, и он должен был ждать Малиновскую в Москве, с собой она захватила только самые необходимые вещи. Только что прошёл дождь, выглянуло солнце, водитель откинул кожаный верх. Неподалёку собралось человек двадцать, глазеющих на то, как знаменитая артистка покидает гостеприимный Пятигорск, к ним подходили всё новые и новые зрители. Возле входа в гостиницу прохаживался милиционер, поигрывая свистком на шнурке, он старательно отводил взгляд от Малиновской, но и ему тоже было любопытно, что здесь происходит.
– Позвольте представиться, – водитель, разобравшись с чемоданами, подошёл к артистке, – я – Генрих Липке, представитель комсактива нашего района. Не представляете, как мы вас ждём.
– Но куда я еду? У вас что там, завод или фабрика?
– Строительный комбинат, – Генрих улыбнулся, лицо у него было открытое и честное, а улыбка – настоящая, не приклеенная. – Так вы не одна едете?
– Нет, со мной помощница. Это не составит проблему?
– Будем только рады, – водитель распахнул дверцу автомобиля, помог Варе занять место на заднем диване, туда же усадил Зою. – Товарищ, не хотите ли заснять даму в автомобиле?
Савельев прокрутил плёнку в фотокамере, залез на каменную тумбу и сделал памятный кадр. Кроме него и Парасюка, проводить Малиновскую никто не пришёл. Свирский лежал в больнице и требовал внимания, а остальные нашли дела поважнее, чем отъезд звезды фильма. Счетовод уселся на переднее пассажирское сиденье, он сначала ехать не собирался, но Генрих едва заметно покачал головой, и Парасюк сразу передумал.
– Я довезу вас до места, Варвара Степановна, а потом вернусь, – заверил он, почему-то глядя не на Малиновскую, а попеременно то на милиционера, то на водителя.
Машина проехала улицу Карла Маркса насквозь и через Базарную и Сенную площади выбралась на шоссейную дорогу, идущую вдоль железнодорожных путей. Генрих оказался человеком компанейским, он много шутил, рассказывал забавные истории о Пятигорске и окрестностях, охотно отвечал на вопросы и со своими не лез. Они миновали колонию Каррас, где, по словам Генриха, с начала прошлого века жили шотландские переселенцы, по деревянному мосту, застонавшему под тяжестью «студебеккера», переехали речку Джемуху, больше похожую на ручей, пересекли железнодорожное полотно и ещё через километр повернули налево.
– Гора Змейка, – водитель махнул рукой вправо, – там сейчас строится каменный карьер, к нему ветка от железной дороги пойдёт. Да вы сами увидите, какой размах, голова закружится. И раньше-то материалы для бетона и отсыпки здесь добывали, но сейчас другое время, стройка идёт массовая, вот, сами себя будем обеспечивать. Видите, слева Бештау? Так камень этот бештаунит называется, шоссе, по которому мы едем, из него сделано.
Автомобиль въехал в небольшой посёлок под названием Каменное, застроенный бараками, и по мощёной дороге добрался до здания бывшей помещичьей усадьбы. Липке не обманул, Малиновскую тут действительно ждали жители посёлка, они же рабочие комбината, обрадовавшись возможности отдохнуть в рабочий день, набились в бывшую конюшню, переоборудованную под клуб. Их было не меньше трёх сотен, загорелые дочерна крепкие мужики в майках и женщины в нарядных сарафанах. Выступление продолжалось почти три часа, Варя рассказывала, как снималась в картине с Мэри Пикфорд, вспоминала забавные случаи, которые произошли с ней или коллегами на площадке, киномеханик крутил отрывки из фильма, зрители хлопали и свистели, лузгали семечки, топали ногами, к концу артистка так утомилась, что предложение перекусить приняла без возражений.
После сытного ужина с руководством комбината и гостями из Железногорска её чуть ли не на руках занесли обратно в машину. До отхода поезда оставалось полтора часа, Варя поднялась на диване, помахала всем рукой. Провожающие хлопали, девочка лет девяти, жутко стесняясь, преподнесла ей огромный букет кораллов, к чемоданам привязали корзину с продуктами и фигурками, сделанными из местного камня. Липке дал гудок, рядом с ним сидел ещё один молодой человек примерно такой же внешности.
– А где Парасюк? – спросила Зоя, её клонило в сон от сытной еды и вина.
– Он уже уехал обратно, в Пятигорск, – ответил Генрих, – сказал, работы много.
Варя кивнула. Счетовод расплатился с ней сполна и выдал квитанции на бронь билетов, правда, выглядел он нервно и косил в сторону, но женщина в психологических проблемах Парасюка копаться не собиралась. Она откинулась на спинку дивана, «студебеккер» обдал провожающих сизым выхлопом и не торопясь выехал с территории посёлка. Стемнело, издали территория Каменного казалась ярким пятном, ещё левее светился Железноводск, а вот дорога освещена не была, только столбы стояли приготовленными под провода и светильники. Автомобиль доехал до развилки на Минводы, разгоняя вечернюю тьму фонарями, и притормозил на обочине.
– Что случилось? – спросила Малиновская.
– Приехали, – парень, сидящий на пассажирском сиденье, обернулся и наставил на женщин револьвер.
Глава 15
Местный егерь встретил Сергея и Горянского на набережной Подкумка в самом конце колонии Бетания, там, где начинались поля совхоза «Константиновский». До места охотники доехали на двухколёсной бричке, извозчик стряс с них полтора рубля и всю дорогу бурчал, что нынче народ мелкий пошёл, а вот раньше баре гроши не считали. Но от своих обязанностей кучер не отлынивал, он аккуратно сгрузил вещи и даже помог Горянскому вылезти из экипажа. Военный за неделю стал хромать значительно меньше, но всё равно было заметно, что резкие движения доставляют ему неудобство.
Возле деревянной пристани на мелких волнах болталась четырёхвесельная шлюпка с привязанным к корме тузиком. В маленьком судёнышке сидела собака, были сложены мешки и три ружейных чехла, туда же Травин отнёс и их сумки. Егеря звали Фома, ему было далеко за шестьдесят, невысокого роста и тощего телосложения, с блеклыми глазами и редкими седыми волосами, но двигался он бодро и уверенно. Когда погрузились в лодку, мужчина закашлялся, прикладывая к губам платок.
– Простудился нынче, – сказал он, – вы уж звиняйте, только в ночь я не выдюжу.
– Как так? – изумился Горянский.
– Если захотите остаться, так сынишка мой подойдёт к сумеркам, а нет так все вместе вернёмся. Тут самая охота-то под темень, кулик, он ждёт, когда всё утихнет, а потом раз, и выпорхнет. Тут-то мы его и жахнем, но если захотите поутричать, и навес, и одеяла я с собой взял. Вы, господин хороший, раньше-то на птицу ходили?