– Я телеграфирую, и мне пришлют деньги, – выложил режиссёр последний козырь, – это какое-то недоразумение.
– Вот когда вышлют, тогда и поговорим, а пока что, товарищ, извольте обождать. Николай! Николай, где милиция?
– Сейчас бегут, Борис Леонидович, – швейцар вытирал красное лицо платком и отдувался, – аж в Цветнике поймал.
– Где мошенник?
Вслед за швейцаром появился милиционер, на его вопрос толстяк ткнул коротким пальцем в Свирского и начал объяснять, тряся бумажками и квитанциями. Постояльцы гостиницы смеялись и подбадривали служителя закона. Унижение длилось пятнадцать минут, пока милиционер составлял протокол и записывал свидетелей, потом режиссёра вытолкали на улицу. Гриша всё это время держался в стороне и только у входа перехватил ручки коляски. Водитель «фиата» закурил папиросу, на его лице было написано презрение. Он тоже стоял внутри и всё слышал.
– Со мной расплатятся? – уточнил он.
– Ты получил позавчера аванс, – напомнил Гриша.
– А остальное?
– Получишь потом.
Водитель пожал плечами и распахнул дверцу.
– Я буду жаловаться в профсоюз, – на всякий случай заявил он, – это безобразие.
Свирский перебрался в автомобиль, Гриша полез было за ним, но режиссёр его остановил.
– Беги на почту и телеграфируй в «Совкино», пусть вышлют остаток. Срочно!
Гриша кивнул и убежал. Режиссёр пересчитал оставшиеся деньги, радуясь своей предусмотрительности – в другом кармане лежали ещё двести рублей.
– Поехали, – скомандовал он шофёру, – ноги моей больше не будет в этом клоповнике. Давай, сейчас повернёшь направо, на Карла Маркса, и снова направо на Красноармейскую, остановимся там.
Травин расстался с Кольцовой на углу Карла Маркса и Красноармейской, они договорились встретиться утром, когда Сергей сходит на почту за журналом и ещё раз поговорит с Федотовым. На первом этаже за конторку вернулась дама с веером, она листала журнал и неодобрительно посматривала в сторону Гриши Розанова, помощника Свирского, который курил, сидя у окна.
– Привет, – поздоровался с ним Сергей, – ты чего такой смурной?
– А, это ты, – Гриша вяло пожал протянутую руку, – точно, ты тоже здесь живёшь.
– Что значит – тоже?
– Теперь и Арнольд Ильич сюда перебрались, вышибли его из «Бристоля».
– За что это? – Травин сел рядом, тоже достал папиросу.
От Гриши несло водкой.
– Да Парасюк, сволочь, за гостиницу не расплатился и исчез. Свирский меня на почту послал, за деньгами, а сейчас ответ из треста пришёл, что они две недели назад все деньги до копеечки по смете переслали. Это ж сорок тысяч рублей.
Травин присвистнул.
– Так чего, Матвей Лукич ваш в бегах за растрату?
– Ага, следователь сейчас должен прийти, Ильич рвёт и мечет, уже коньяком налакался, гад. С тобой тоже не расплатились?
– С этим всё в порядке, отдали полностью ещё позавчера, – улыбнулся Сергей, вспомнив, как сам себе отсчитал зарплату, – а когда Лукича видели в последний раз?
– Да Савельев говорит, что Парасюк вчера днём уехал вместе с Малиновской, но должен был вернуться, он их отъезд камерой снимал фотографической, говорит, две катушки отщёлкал, хвастался, что только одна карточка плохо вышла. Я звонил на карьер, там сказали, вечером вчерашнего дня отбыл обратно, в Пятигорск, на извозчике. В гостинице нет, номер пуст. Я в банк, там говорят – снял этот подлец все деньги подчистую ещё десять дней назад. Бегом снова на почту, а там тоже шиш. Получается, он только с Малиновской расплатился и аванс выдал, а остальные-то где? Где, я тебя спрашиваю?
Гриша затянулся аж до гильзы, вдавил окурок в пепельницу.
– Савельев точно его видел? И что за карьер?
– Где-то около Минвод, новый посёлок строится, кажется, гора называется – Ящерица. Нет, Змейка. Он их даже на карточку запечатлел, а как прознал, что денег не будет, заявил, мол, плёнки картины отдаст только через суд. Сейчас с Муромским водку глушат в кофейне у Цветника, тот тоже жук, забрал реквизит и сказал, что на базаре продаст или в театр, я отобрать хотел, так пистолет достал и на меня наставил. Нет, вот увидишь, ноги моей больше здесь не будет, я к Эггерту уйду или к Протазанову в «Межрабпом», там платят регулярно, и фильмы два, а то и три раза в год. Но какой подлец, а?
– Лукич?
– Свирский. Заявил, что его это не касается. Нас сейчас из комнат вышибут, на обратный билет денег нет, а он здесь сидит, коньяками пьянствует, икру в номер заказал. Дождусь следователя, и всё ему выложу, и про лишние дни съёмок, которые не по смете, и про актрис, которых Свирский соблазнял, и про его вторую жену в Гомеле, и как он с Лукичом деньги лишние делить собирался. Всю подноготную!
– Удачи, – Травин поднялся, решая, сначала в номер подняться или всё-таки оператора найти, – держи хвост пистолетом. Кстати, «маузеры», я так понял, тоже у Муромского?
Гриша только рукой махнул, уставился в окно и сжал кулаки. Ему было очень жаль себя, загубленной молодости и чёрной паюсной икры с коньяком, которых у него, Гриши, на ужин сегодня точно не будет.
Оператора Сергей нашёл именно там, где и сказал Гриша Розанов. Тимофей сидел за столиком вместе с артистом Муромским, перед ними стояла почти пустая бутылка вина. Савельев ковырялся в тарелке с ростбифом, артист откинулся на спинку стула и тяжело дышал. Травин сел рядом.
– Ну что, – спросил он, – вас тоже с деньгами прокатили?
– Не режь по больному, дорогой товарищ по несчастью, – Муромский с сожалением посмотрел на бутылку, – соль на рану не сыпь, зияет свежей кровью разодранная плоть. Вот ведь как, вроде и приличный с виду человек Свирский, а на тебе, оказался злодеем последним, гнидой подколодной. Но ничего, мы с Тимофеем Леонидовичем своё возьмём, да. Приструним негодяя советским рублём.
– Так вроде деньги у счетовода, Свирский вроде как не при делах?
– Тут ты прав, чертяка, ох как прав. Но Парасюк где, фьють, и испарился аки демон от святой воды, а Арнольд здесь сидит, и перед руководством «Совкино» отвечает. Счастье его, что с нашей примой Матвей Лукич расплатились, а то ведь и до наркома дойти могло. Варвара Степановна при живом-то муже женщина бойкая. Но, – артист решительно положил ладонь на стол, – я никаких сплетен не терплю.
– Слышал, вы весь реквизит забрали? – Сергей подозвал официанта, заказал большой графин водки.
Артист оживился.
– Говорил я тебе, Серёжа, хоть кино возьми, хоть театр – та ещё клоака, каждый норовит обмануть, подставить, подсидеть. Но и мы не лыком шиты, знаем, как себя уберечь, я вот вещички-то попридержу в качестве обеспечения, осветители наши лампы припрятали, Тимофей камеру и плёнки забрал, никуда от нас Свирский не денется. Режиссёр – он лицо глупое и непрактичное, ему бы артисток щупать за мягкие места да приказы раздавать, а как до дела доходит, без реквизита он никуда. И за катушки его начальство ох как взгреет, всё отдаст, лишь бы обелиться.
– Так «маузеры» у тебя?
– Лежат, голубчики. Только отчего-то два всего.
– Хоть и два, возьму по червонцу.
– Ах ты ж благодетель, – Муромский выдавил слезу, – такой товар аж за червонец. Хочешь несчастьем сыграть, аспид эдакий?
– Боевое оружие, – Сергей перехватил у халдея графин, расплатился трёшкой, разлил по бокалам водку, – нужно в милицию сдавать. Любой покупатель тебя же и продаст с потрохами, а там статья 182-я, шесть месяцев или штраф сто червонцев. Я лицо официальное, могу для своей почтовой конторы приобрести. Так что решай, ведь тебя, считай, от кичи спасаю. Сегодня в номер принесёшь, получишь деньги.
Муромский вздохнул, махом осушил бокал и кивнул.
– Да будет так, – сказал он и наполнил его ещё раз, до краёв. – Парики есть отличные, всего по шесть рублей, они в лавке по пятнадцать. Мундир генеральский, с орденом. Отдам за полтинник.
Сергей покачал головой.
– Может, плёнки с фильмом купишь? – Савельев ткнул вилкой в сторону Травина. – На почте кинокартины не нужны?
– Нет, но ты вчера Малиновскую фотографировал, могу для карточек почтовых взять. Всё что есть за пятёрку, негативы себе оставишь.
– Это несерьёзно, – неуверенно сказал оператор.
– Ну как знаешь, – Травин поднялся, – ладно, сейчас дам семь рублей, потом – пять, предложение действует до вечера.
– Погоди, погоди, – Савельев схватил Сергея за руку, – вот они.
Он достал пачку свежих отпечатков. Травин забрал карточки, мельком взглянул, внимательно посмотрел на оператора. Тот помялся, вздохнул и вытащил ещё одну пачку, побольше.
– Две катушки минус кадр, – молодой человек улыбнулся, достал двадцать семь рублей, две банкноты по три рубля и бумажный рубль отдал Савельеву, а двумя червонными бумажками помахал перед носом Муромского.
И ушёл.
За то недолгое время, что Травин работал агентом уголовного розыска, он понял – на свидетелей надежды мало. В двадцать шестом году, когда он только начинал служить в группе Осипова, занимавшейся бандитизмом, в сберкассе братья Спиридоновы убили кассира и двух посторонних женщин. В зале кроме них находилось восемь посетителей, ещё один кассир и собака, которая принадлежала одной из убитых. От девяти свидетелей никакого толку не было, они путали рост, цвет волос и то, во что были одеты грабители. Один из братьев, кстати, был лысый, и это ни один человек не указал. Только собака узнала Спиридоновых и кинулась на них на опознании. Собаку потом забрал к себе в питомник Медведев, и из неё вышла отличная ищейка. Поэтому Сергей больше доверял объективным свидетельствам, фотографии для этого вполне годились.
Савельев оказался отличным фотографом, все отпечатки вышли чёткими, главные действующие лица занимали центральную часть композиции и выглядели отлично. Малиновскую Травин разглядывать не стал, только обратил внимание на то, что она села на задний диван вместе с Зоей, а Парасюк уселся спереди. Комсомольский активист Генрих Липке, который носил под брюками нож, тоже получился отлично. Молодой человек от камеры не прятался, смело смотрел в объектив. У Сергея промелькнула мысль, что он дует на воду, и Малиновская благополучно сейчас едет в Москву, но что-то свербело, не давало успокоиться. За артистку Травин не особо волновался, та сама закрутила знакомство с блатными, его больше тревожила Зоя – девушка могла попасть в переделку не по своей