На почте царили тишина и спокойствие, большая часть сотрудников разошлась. Федотов сидел за своей конторкой и читал книгу.
– Вот, Достоевского перечитываю, – он показал Травину обложку. – Талантище, как душу человеческую знал, словно прорицатель. А телеграмм артистке не было, и от неё тоже. И от Зои твоей, я специально проверял. Как думаешь, может, стоит самому телеграфировать?
– Да я адреса не знаю, а Малиновской посылать – что муж подумает?
– Это ты прав, – Федотов посмотрел на часы, стрелки показывали без двух минут восемь, – пора собираться. Машенька сказала, сегодня вечером занята, так что я один доберусь.
– Я тебе помогу, заодно прогуляюсь, – предложил Сергей.
Федотов сначала отнекивался, но потом всё же согласился. Всю дорогу до его дома они обсуждали самолёты, видимо, только воздухоплавание и Мурочка могли телеграфиста взволновать, он махал руками, горячо спорил и даже пару раз обозвал Травина дураком, когда тот сказал, что реактивные двигатели гораздо лучше винтовых. Инженеров Никольского и Базарова он тоже обозвал дураками, заявив, что ни один самолёт не выдержит таких нагрузок.
Возле дома Федотова стоял средних лет человек в очках, с прилизанной приказчицкой причёской, в сером костюме и парусиновых туфлях, он читал газету «Терек» с брезгливым выражением лица. При виде телеграфиста незнакомец оживился, попытался отодвинуть Травина.
– Вы ведь Федотов, так? Позвольте спросить, где мне найти молодого человека по имени Сергей, который к вам приходил в гости в минувшее воскресенье. Мне срочно нужно его видеть, я уже второй час жду.
– Так вот же он, – Федотов озадаченно кивнул в сторону Травина.
– Ну да, конечно же, вы Сергей, точно такой же, как мне описывали. Нам срочно нужно поговорить. Вы идите, господин Федотов, у нас деликатная беседа.
Телеграфист спорить не стал, подмигнул Травину и исчез в арке, а потом появился в окне, выходящем на ту же улицу.
– Так вы Сергей? – уточнил незнакомец.
– Я, – подтвердил Травин.
– У меня к вам срочное дело. Разрешите представиться, я – Платон Фёдорович Завадский.
Глава 20
– Я сказал, что возьму тебя с собой, иначе никак, – Травин сидел на подоконнике в номере Кольцовой.
Подоконник был крепкий, из двойной дубовой доски, лежал на каменном основании и, наверное, мог бы мамонта выдержать, под Сергеем он почти не прогибался и не скрипел. Зачем в принципе второстепенному конструкционному элементу придали такую прочность, для молодого человека осталось загадкой, он даже попытался подпрыгнуть, уперев руки в доску, но подоконник только едва шелохнулся.
Завадский, дождавшись, когда Федотов уйдёт, ухватил Сергея за воротник и попытался притянуть к себе. С таким же успехом он мог тянуть фонарный столб. Поняв, что интимного сближения не получится, мужчина перешёл к делу. По его словам, в Пятигорске действовала глубоко законспирированная организация монархического толка, которую он, Завадский, возглавлял. И он предложил Сергею присоединиться, причём не попросил, а потребовал категорическим тоном.
– Представляешь, заявил, что это мой долг как бывшего офицера и дворянина. Откуда он вообще про это прознал?
– А то ты не понял, от шалавы этой, что у Федотова живёт, я тебе говорила, с ней дело нечисто. И что ты кобенишься, раз зовёт, надо идти, – сказала Лена.
Она сидела на кровати, скрестив ноги, и пыталась курить трубку, видимо, подражая Шерлоку Холмсу или их общему бывшему знакомому субинспектору Панову. Опыта в этом у Кольцовой не было, поэтому трубка не раскуривалась.
– Да он странный какой-то, чокнутый. Сказал, здесь действует не меньше двух десятков человек в обстановке строжайшей секретности. Спрашивается, зачем ему вовлекать в это двух посторонних людей?
– Вот сходим и выясним, но ты прав, – Кольцова с ненавистью посмотрела на трубку, – не вяжется всё это. Двадцать монархистов на такой маленький городок, ГПУ их бы давно накрыло. Как тебе удалось его убедить меня пригласить?
– Сказал ему, что ты из дворянского рода Пилявских, а твоих отца и дядю убили большевики. И что ты работаешь в Москве в газете, а значит, имеешь возможность связываться с заграницей.
– И он поверил? Наверняка какая-то ловушка.
– Тогда не ходи.
– А ты?
– Тоже не пойду, свою задачу я выполнил, с Федотовым контакт наладил. Про Завадского ни слова мне не говорили.
– Нет уж, пойдём вместе, а то уже столько времени здесь, и никаких результатов. Значит, завтра в полдень? Останешься сегодня?
– Нет, – Сергей спрыгнул с подоконника, пол предательски скрипнул, – пойду отосплюсь, а то нагулялся за день. Кстати, в воскресенье премьера «Чайки», я взял контрамарки.
– Скукотища, – Кольцова нарочито зевнула, – я видела эту постановку в Москве во Вгэктемасе, бывшем Таировском. Обработка, кстати, Демьяна Кострова, который сценарий к твоему фильму написал, от Чехова там мало что осталось. Треплев – революционный поэт, Аркадина всю пьесу лежит на диване в неглиже и стонет, что в кооперативной лавке подорожало подсолнечное масло, а Нина вступает в комсомол, идёт работать на фабрику и там встречает свою настоящую любовь в виде профсоюзного активиста. Ольге Леонардовне, как я слышала, категорически не понравилось, зато тётя Яна в восторге. Тебе, кстати, привет от неё, прислала телеграмму. Спрашивает, не заглянешь ли в гости проездом.
– Во-первых, не забудь фото детей распечатать, а то неудобно получается. И во-вторых, не может твоя тётя узнать, доехали ли Варвара Малиновская и Зоя Босова до Москвы?
– Опять ты об этом, – Лена досадливо прикусила губу, – никак от артисточки не придёшь в себя? Ничего с ней не случилось, вот увидишь, сидит себе дома, пьёт чай и о тебе даже не вспоминает.
Малиновская лежала на спине и смотрела в потолок. Сколько прошло времени, она не знала, может быть, неделя, может, месяц, но скорее всего два дня. Столько раз поменяли ведро для нечистот. Сено, которое им бросили, пахло гнилью, этот запах, смешиваясь с тем, что исходил от ведра, пропитывал одежду и волосы. Варе казалось, что по ней ползают блохи, возможно, оно так и было, женщина отчаянно хотела вымыться и нормально поесть. Хотя бы ложкой, потому что варево, которое им приносили, приходилось есть руками.
Люк снова отворился, но на этот раз вниз спустились не молчаливая женщина и не низкорослый крепыш, а Генрих. Молодой человек подвесил лампу на крюк, остановился перед решёткой, засунув руки в карманы.
– Плохо выглядите, фрау Малиновская, – сказал он, – а ведь так нельзя, вы – знаменитая артистка, стоите дорого. Я уже распорядился, вас переведут в другое помещение, но только без глупостей, хорошо?
Варя не отвечала.
– Йоханн, – крикнул Генрих, – давай, помоги мне.
Вниз спустился рыжий парень лет четырнадцати, лицом похожий на Генриха.
– А вы, дамы, подойдите-ка сюда и просуньте руки через прутья.
– И без глупостей, – важно сказал подросток.
Малиновская подошла к решётке, ухватилась ладонями за холодный металл. Зоя не пошевелилась.
– Ты свою подругу пни, чтобы вставала, – усмехнулся тюремщик, – а то хуже будет.
Зоя уже сутки ничего не ела, только пила немного, Варя помогла ей подняться, чуть ли не силком довела до решётки, пропихнула руки сквозь прутья и просунула свои. Йоханн подошёл вразвалочку, связал запястья женщинам верёвкой. Затянул сильно, Зоя вскрикнула, Малиновская сжала зубы и стерпела.
Дверь заскрежетала, распахиваясь, Генрих зашёл внутрь.
– Ну и запах тут у вас, – сказал он, – а что, дерьмо не выносят?
– Под утро только, – виновато сказал Йоханн, – Фриц так распорядился.
Генрих покачал головой, подошёл к Малиновской и сильно ударил ладонью по заду, та вскрикнула, залилась гневным румянцем, последовал ещё один удар, и ещё. Затем молодой человек переключился на Зою, он ударами ноги по щиколоткам раздвинул ей ноги, так, что девушка чуть не упала, повисла на связанных руках. Генрих рванул сарафан вниз, обнажая плечи и верхнюю часть груди, оттянул голову за волосы.
– Сгодится. Забираем наверх, позови ещё кого-нибудь.
– А её? – Йоханн ткнул пальцем в Малиновскую.
– Пока отмоем и обратно, пусть сидит, дело ещё не дошло. Но почистите здесь, мы ж не дикари.
Спустились ещё двое мужчин, они связали Зое ноги, потом освободили руки и тут же снова завязали их за спиной, затем один из них, тот, что поздоровее, взвалил девушку на плечо и скрылся в люке. Зоя не сопротивлялась, казалось, она даже не понимала, что с ней происходит.
– Куда вы её? – спросила Варя.
– Потом покажу, – Генрих подмигнул и полез наверх.
Двое мужчин снова спустились, связали Малиновскую по рукам и ногам, накинули на голову вонючий мешок, подняли через люк наверх и куда-то понесли. Через некоторое время Варя почувствовала, как её голову зажали словно в тиски, одежду сняли, а потом сверху полилась вода, чьи-то руки намыливали её тело мочалкой, тёрли так, что казалось, кожа слезет, под конец, смыв пену, завернули в колючее жёсткое полотенце. После, привязав руки и ноги к чему-то вроде козлов, вымыли голову, тут уже Варя смогла осмотреться – она находилась в небольшом помещении, мыла её та же женщина, что приносила еду и меняла вёдра. Увидев, что Малиновская на неё смотрит, женщина широко улыбнулась. Зубов и языка у неё не было.
Сергей ещё раз зашёл на почту в пятницу в десять утра. За конторкой телеграфиста сидела девушка лет двадцати пяти с облаком светлых кудряшек на голове, в блузке с отложным воротником и нарукавниках. Она бойко молотила по клавишам. До этого момента Травин считал, что телеграфист – профессия сугубо мужская, но, видимо, ошибался.
– Ещё одна пришла, – охотно сообщила блондинка, – сегодня с утра, от Льва Малиновского. Пишет, что ждёт и волнуется. Ефросинья Фроловна, вы в «Бристоль» ходили? Там артисты живут.
Пожилая женщина с синей сумкой, разбиравшая газеты, подтвердила, что уже два раза была в «Бристоле», и Малиновская числится там как выбывшая.