– Живой пока, – сказал он, не сводя глаз с оставшихся двух мужчин. – Сейчас какой день?
– Дак это, суббота, скоро вечереет, – оторопело сказал всё тот же мужик.
– Откроете их завтра утром, не раньше, – распорядился Травин, проводя рукой по щеке, – за это время ничего не случится.
Ладонь испачкалась в крови, красная струйка стекала на рубаху. Мужик опасливо кивнул, поднял перед собой ладони, показывая, что не собирается помогать своим товарищам. Второй сделал такой же жест.
Когда Сергей вышел наружу, солнце уже перевалило за три часа. Значит, в подвале он пробыл почти двадцать часов, очень хотелось пить и есть. И умыться.
– Вы к Пеструхиным заходили, товарищ? – рядом с ним остановился лысый упитанный мужчина в косоворотке, штанах, заправленных в сапоги, и пиджаке с рукавами пузырём. – На рынке работаете?
– Ага.
– Закупки следует через контору проводить, товарищ, а не безобразием заниматься. Ну ничего, я за эту шайку возьмусь, – пообещал лысый. – Сколько вы у них купили?
– Не сговорились, – Травин отнял руку от щеки.
Лысый, увидев кровь, отшатнулся, попятился, а потом быстро зашагал прочь. Сергей огляделся – судя по всему, он находился где-то за Горячей горой. Вокруг стояли цеха и бараки, с телеги на козлы сгружали туши коров. На одинокого окровавленного посетителя никто не обращал внимания. Даже охранник на воротах только цыкнул, когда молодой человек прошёл мимо, и неодобрительно покачал головой.
Глава 23
Генрих стоял перед Гансом Липке бледный и с опущенной головой.
– Идиот, – старик говорил размеренно и словно нехотя, – неважно, что ты наплёл этой ищейке, теперь за нами будут присматривать. Зачем тебе была нужна эта машина?
Молодой человек ничего не сказал, хотя на самом деле хотел бы сказать многое. То, что он всегда выполнял грязную работу, и что именно его идеи помогали семье Липке зарабатывать деньги, что он почти в одиночку спланировал и осуществил похищение артистки так, что улик не осталось, и наконец, что он давно хотел собственный автомобиль, да что там, он его заслужил гораздо больше, чем другие Липке.
Со следователем Генрих встретился с утра, того интересовали два вопроса: что случилось с артисткой и куда делся Парасюк. Насчёт Малиновской всё было сделано идеально, молодой человек вовремя подал идею профсоюзному активисту из посёлка добытчиков рядом с горой Змейкой, и тот сам настоял, чтобы артистку пригласили к ним. Для того, чтобы та не обеспокоилась, выпустили Парасюка, и счетовод уговорил Малиновскую приехать на встречу с рабочими. Ну а дальше уже в дело вступил план, которым Генрих очень гордился. Вместо артистки и её помощницы на станцию поехали Марта и Катарина, в темноте поди разбери, кто там протягивает квитанцию и садится в поезд. Женщины вышли в Ростове и через сутки на перекладных добрались обратно. Поэтому, видимо, следователь о Малиновской расспрашивал равнодушно, зато Парасюком он интересовался куда сильнее. Но и тут Генрих позаботился, чтобы свидетель не появился в ненужное время, счетовода увезли заранее и вернули на ферму.
А потом следователь начал расспрашивать о машине. Этот автомобиль он хотел как-то привязать к смерти Фёдора Гульника. Генрих и к этому подготовился заранее, он сказал, что брал у Фёдора автомобиль в прокат специально, чтобы довезти артистку, и в тот же вечер вернул. Тут же последовал вопрос, во сколько это случилось. Молодой человек ответил почти честно, что заехал в ворота дома Гульника в ночь со вторника на среду, и в это время Фёдор был ещё жив, здоров, хотя и очень пьян.
– Сколько вы заплатили за прокат? – следователь передал исписанные листы машинистке, взял из стопки ещё несколько чистых.
– Двадцать рублей. У меня и расписка есть, всё как полагается, готов предъявить.
Следователь кивнул, записал время, как и то, что уже в половине второго Генрих был в Бетании, что может подтвердить несколько человек. И всё же Липке-младшему казалось, что ищейка прокурорская ему не верит.
– От экипажа избавишься, и от артистки тоже, – распорядился Липке-старший. – Сегодня же, когда стемнеет, отвезёшь их покупателю, предложишь автомобиль за десять тысяч, он будет торговаться, сойдись на шести и не забудь взять пятнадцать тысяч за эту потаскуху, хотя она и пяти не стоит. Твой отец и Йоханн перетянут верх новой кожей, поставите другие фары и резину, двери перекрасим. Если кто найдёт, к нам сюда ниточка не протянется. В этот раз твоей доли нет, всё пойдёт на возмещение убытков. И подарок мне твой не понравился, тощая и своенравная, я отослал её в птичник, будет и там упрямиться, отдашь Кляйну.
– Простите, – виновато произнёс Генрих, – этого больше не повторится.
– В следующий раз будешь умнее. А теперь пошёл вон, я должен решить, что делать дальше.
От мясокомбината в город ходил трамвай, он доезжал до теплосерных ванн, разворачивался и шёл обратно. Весь путь с остановками занимал около пятнадцати минут, два вагона на третьей линии останавливались в самом конце Теплосерной улицы с таким же интервалом, но Травин поехал не на пассажирском, а на грузовом, который ходил по тем же путям до вокзала от завода «Факел». Позаимствованный у Панкрата рубль он отдал вагоновожатому за то, что тот впустил в кабину здоровенного мужика с распоротой щекой и в грязной одежде.
– Несчастный случай на производстве, – пояснил ему Травин, хватаясь за ременную петлю на стенке.
Водитель трамвая равнодушно кивнул, сунул рубль в карман. Трамвай еле тащил две грузовые платформы, зато ехал без остановок и попутчиков, Сергей спрыгнул на перекрёстке с Советским проспектом, рядом с купальным павильоном. Ещё пять рублей из того же источника провели его внутрь. Пока молодой человек отмокал в тёплой сернистой воде, его одежду вычистили и даже заштопали. Сергей не торопился, все намеченные после беседы с Панкратом дела предстояло сделать вечером, а лучше ночью.
С одной стороны, авантюра Травина нужного результата не принесла, Малиновской в том месте, куда его привезли, не оказалось, а с другой – Пеструхин рассказал много чего интересного.
Во-первых, что Фёдор Гульник собирался артистке отомстить и нанял Ганса Липке её похитить. Это Панкрату сам Фёдор разболтал перед тем, как его убили. Во-вторых, убил Фёдора тот самый молодой комсомольский активист, который появился на съёмках вместе со счетоводом, Генрих Липке. И Фёдору, и его подручным вскрыли глотки, а потом подожгли дом вместе с трупами. Панкрат ещё сказал, льстиво улыбаясь, что они, мол, не нехристи какие, людей заживо сжигать, а немцы поганые могут, только волю дай. «Студебеккер» Генрих забрал себе в качестве трофея, Фёдор же получил машину за долги от какой-то приезжей фифы.
В-третьих, Липке не в первый раз похищал людей, ходили слухи среди деловых, что приторговывает он молодыми хорошенькими барышнями, отправляет в Персию и Туркестан, где белокурые красавицы ценятся чуть ли не на вес червонцев. В-четвёртых, дела Липке похищениями людей не ограничивались, они торговали артельными изделиями, проворачивали какие-то дела с нэпманами и держали катран неподалёку от «Бристоля», где раздевали приезжих, иногда до нитки. Тех, кто был слишком удачлив в игре, раздевали в прямом смысле слова. Местных жителей банда не трогала, и вообще, по словам Пеструхина, дела Липке вёл так тонко, что к нему прокурор вопросов не имел. Обитала банда на ферме между Лысой горой и Машуком, заняв бывшую усадьбу купца, сбежавшего вместе с деникинцами. Мартин Липке до революции служил в усадьбе управляющим, а как хозяин исчез, собрал своих родственников, и вместе они организовали сельскохозяйственную коммуну в тех строениях, которые удалось спасти от разграбления. Выращивали в основном свиней, их охотно покупал мясокомбинат. Считай, весь Пятигорск ел колбасу из их мяса.
Панкрат вместе со своим братом иногда бывал на ферме и смог о ней кое-что рассказать. Постоянно там находилось с десяток мужчин, все – вооружённые охотничьими ружьями; работников Пеструхины не видели, туши на телеги им грузили охранники. Дальше склада мясников не пускали, лишь один раз братья прошли в дом, чтобы рассчитаться, деньги у них брал Мартин Липке, начальник коммуны, мужчина лет шестидесяти. Но главным у них был Ганс, который жил в немецкой колонии Бетания.
– Страшный человек, – убеждённо говорил Пеструхин, стараясь не дышать глубоко, чтобы не растревожить щепку в глазу, – такому убить, как раз плюнуть, и не поморщится. Генрих рядом с ним аки ангел, Мартин, отец Генриха, слушается Ганса беспрекословно.
И наконец, в-пятых, за него, Травина, Пеструхину заплатили. Причём согласились только из-за того, что Сергей расспрашивал про артистку и интересовался, куда она пропала. Панкрат, по его собственным словам, отказывался как мог, но Захар заставил взяться за мокрое дело. Пеструхин-старший утверждение это подтвердить и опровергнуть возможности не имел, к этому времени он уже с полчаса как умер. С Генриха Липке братья Пеструхины взяли тысячу рублей, двести забрал Захар, ещё два десятка червонцев Панкрат прогулял, а остальное сохранил. И действительно, в его кармане лежали пятьдесят бумажек с подписью Калмановича, точь-в-точь таких же, какие печатали в подпольной типографии в Пскове, и на сотню мелких купюр. Травин даже проверил, не фальшивка ли, но отличительных признаков на банкнотах не оказалось. Деньги Сергей забрал себе, как-никак их заплатили за его смерть, а исполнители не справились.
– Увижу Генриха – передам, – пообещал он Панкрату. – А почему он сам этим не занялся? Ты же говоришь, убивают они людей?
– Это если к выгоде, а так ручки свои пачкать понапрасну не хотят, – объяснил Пеструхин, – им проще кость кинуть, как собаке, да и личность ты знаменательная, в газетах вон портрет печатали. Он-то, Генрих, даже видеть тебя не захотел, как подхватим, сказал порасспросить и кончать. Так я тебе скажу, сам его порасспроси, вон как с нами сдюжил, эта немчура против тебя кишкой тонка.