– Звучит логично, – согласился Бушман, поднял трубку: – Семёнов? Кто дежурит, Осадчий? Его группу на выезд, через тридцать минут чтобы были готовы. И стенографистку мне в допросную камеру.
Он подошёл к чемодану, присел на корточки, открыл, хмыкнул.
– Действительно, сумма. По вашим словам и словам Варвары Степановны вижу, дело срочное, поэтому терять времени не будем. Вы, товарищ Горянский, поедете с нами, а товарища Малиновскую проводят к уполномоченному Муричу, он снимет показания, когда я вернусь, ещё побеседуем.
– А с этими двумя что, которых мы привезли? – спросил Горянский, вставая со стула.
– Допросим сейчас по-быстрому, ну а подробно – позже, когда всё проверим. Ещё что-то важное есть?
– Да. Там один человек остался, он собрался сам пленных вытащить.
Бушман немного побледнел, поправил указательным пальцем очки, вернулся к столу.
– Семёнов? Чтобы через пять минут все по машинам сидели, – он с силой вдавил трубку в аппарат. – Один человек? Неужели нельзя без самодеятельности, нам бы теперь туда успеть.
– Да уж постарайтесь, – неожиданно с вызовом сказала Малиновская. – Иначе Сергей там камня на камне не оставит.
– Какой Сергей? – тут же вцепилась в неё Кольцова.
– Травин.
– Вы его знаете, Елена Станиславовна? – Бушман надел кобуру, накинул кожаную куртку, выпроводил гостей наружу, закрыл дверь ключом.
В коридоре его ждали трое, в штатском и с пистолетами, один держал в руках фотокамеру. Возле двери тут же встали двое часовых с винтовками.
– Одно время были хорошо знакомы, – сказала Лена почти на бегу, – он в Москве таксистом работал, а потом вроде как в уголовном розыске служил, но недолго. Сейчас работает начальником псковского почтамта, что он там серьёзного сделать может, не представляю.
– Эй, – просипел Сергей по-немецки, пытаясь изобразить отца Генриха, – открывай. Это я, Мартин. Быстро.
Ворота приоткрылись, через образовавшуюся щель бочком вышел пожилой мужчина, в руках у него был керосиновый фонарь.
– Мартин, ты?
– Я.
– Ты чего вернулся? И голос такой, сам на себя не похож.
– Генрих сказал, что сам справится. Дай пройти.
– Как скажете, герр Липке, – охранник раздвинул толстые губы в улыбке, потом, словно засомневавшись, сделал два шага вперёд и поднял фонарь.
Из темноты вылетел кулак, впечатался мужчине в лоб, тот упал как подкошенный. Двустволку охранника Травин зашвырнул подальше в темноту, стянул с мужчины штаны и рубаху и спеленал его, в рот пошла портянка. Пульс у охранника был слабый, он дышал, но в сознание не приходил. Связанного пленника Сергей оттащил под ограду, прислонил к доскам, а сам проскользнул через щель в воротах внутрь усадьбы. Под ногами захрустел гравий, молодой человек поднял несколько камушков покрупнее, засунул в карман. Небо потихоньку покрывалось тучами, луна почти исчезла, краешком пробиваясь сквозь пелену, и от этого тьма стояла такая, что хоть глаз выколи. Начал накрапывать мелкий противный дождь.
Бывшая усадьба, а точнее, огороженная часть, занимала площадь примерно в пятнадцать десятин, или в новых мерах – почти столько же гектар. Травин перед тем, как соваться внутрь, обошёл ограду кругом и заодно посчитал шаги, вышло четыреста на шестьсот. Сама ограда была сделана надёжно, состыкованные вразбежку тёсаные доски шли почти без щелей, а поверху протянули колючую проволоку. Можно было найти какой-то материал, те же ветки, и навалить на колючки, а потом перелезть, но Сергей решил войти через главный вход – в этом месте точно кто-то был, а в других пойди угадай. Семеро охранников, о которых сказал молодой Липке, могли легко превратиться в десять, пятнадцать или в одного – всё зависело от степени откровенности, на допросах люди всегда пытаются лгать, требуется время, чтобы они поняли, что лучше им от этого не станет, и начали говорить правду. Ещё одной опасностью были собаки, учуяв чужого, они обязательно начнут лаять. Или, если их дрессировали, без лая прыгнут на человека и попытаются схватить за горло или за руку, а потом держать, стиснув челюсти. А если дрессировали правильно, то вырвать из ляжки кусок мяса и сразу отскочить, с такой раной человек теряет мобильность и становится лёгкой добычей. Для собак у Травина были толстые кожаные перчатки с нашивками, которые он натянул, шагнув в ворота. Перчатки он позаимствовал у егеря Фомы.
На обыск коммуны он отвёл себе час – примерно столько, не меньше, Горянскому понадобится, чтобы добраться до ГПУ, убедить дежурного уполномоченного, что Малиновскую действительно похитили, и потребовать допроса Липке. Если тот поверит военному, решит, что привезённых денег достаточно, чтобы заинтересовать экономический отдел, и что похищение жены видного военачальника – дело, достаточно серьёзное для ГПУ, то небольшой отряд на двух или трёх автомобилях прибудет сюда ещё за полчаса. Местные свиноводы – не английские шпионы и не контра, поэтому санкции начальника оперотдела не потребуется. К этому времени Травин надеялся выбраться наружу живым, невредимым и с Зоей.
Темнота усадьбы была разбавлена светом фонарей. Главная дорога, мощённая щебнем, в десяти метрах от ворот раздваивалась и упиралась одним концом в двухэтажный дом с колоннами, а другим – в длинное строение в углу территории. От неё отходили дорожки поуже, скрываясь между деревьями. Щебёнка скрипела под ногами, дождь ещё недостаточно смочил её. В небольшом домике возле ворот горел свет и стояла жаровня с горящими поленьями. Отчётливо чувствовался запах навоза, хоть и не такой сильный, как обычно бывает на фермах. Сергей миновал развилку и тут же присел, выставляя руку вперёд.
Чёрная тень появилась словно из ниоткуда и бросилась на Травина. Овчарка метилась в шею, она прыгнула, когда до Сергея оставалось метра три, мощное мускулистое тело вытянулось в воздухе, как струна, лапы были выдвинуты вперёд. Травин подставил ладонь, почувствовал, как её стискивают зубами, используя инерцию собаки, направил её к земле, свободной рукой нажал на затылок, а укушенной рванул вверх. Позвонки хрустнули, собака захрипела и разжала челюсти. Ладонь ныла, но толстая перчатка спасла от зубов. Сергей перевёл взгляд на домик – с этой стороны появилась собака, на пороге стоял человек.
– Фитц, – позвал он, – ко мне.
Травин сделал шаг в сторону, ближе к деревьям. Охранник пристально вглядывался в темноту, продолжая звать собаку. В одной руке он держал ружьё, в другой – керосиновый фонарь. Сергей продолжал медленно отходить к зарослям, но человек с ружьём пока что его не замечал. Он вертел головой, наконец уткнулся взглядом в ворота и вспомнил, наверное, что у него есть не только собака, но и товарищ. В голове у охранника завертелись шестерёнки, совмещая события – отсутствие животного, открытые ворота, одиночество.
– Бруно, – заорал он по-немецки, – старый дурак, ты зачем ворота открыл? Чтоб тебя там черти сожрали, опять шляешься за оградой. Сам будешь собаку ловить, теперь до утра за ней гоняться.
Он теперь уже уверенно потопал к воротам, распахнул их пошире, чтобы протиснуть свой выпирающий живот. Травин досчитал до десяти, бегом вернулся к воротам, вылез вслед за охранником, тихо подошёл сзади, обхватил рукой за шею и стиснул, одновременно зажимая другой рукой рот. Пузан дёрнулся, палец его рефлекторно нажал на спусковой крючок, ружьё выстрелило.
В комнате на первом этаже, справа от парадного крыльца, трое играли в карты. Всего в сельхозкоммуне «Светлый путь» состояло пятьдесят семь человек, включая Мартина и Генриха Липке, а также самого Ганса. Из них мужчин – девятнадцать, только они здесь и появлялись, женщины и дети жили в Бетании, а также в посёлках Визентруд и Блюменфельд, в бывшую усадьбу и носа не совали. Постоянно охраняли пленных семеро, сменяясь каждую неделю, так что Генрих почти не соврал.
Двое дежурили у ворот, трое сидели в бывшей привратницкой, ещё двое обходили территорию. Восьмой, о котором Генрих ничего не сказал, сидел здесь же, в комнате, и читал книгу. Этот коммунар был настолько массивным, что казалось, на стуле расположился не человек, а оживший тролль из скандинавских легенд. Книга в лапищах охранника казалась маленьким блокнотом, подбородок у него почти отсутствовал, низкий лоб переходил в мощные надбровные дуги, на которых висели крохотные очки. На вид сидящему ещё не было двадцати.
– Эй, Кляйн, – позвал его один из играющих в карты, – вроде у ворот стреляли, будь добр, сходи, посмотри, что там. И дай Бруно затрещину, надоел уже палить по гоблинам или кого он там в темноте видит.
– Мы бы пошли, – сказал второй, – но он спьяну и нас пристрелит.
Кляйн молча отложил книгу, снял очки, поднялся, стул облегчённо скрипнул. Росту в юноше было больше двух метров, а чтобы протиснуться в дверь, он немного свёл плечи. Уже в дверях развернулся. Лоб Кляйна находился выше уровня притолоки, ему пришлось немного наклониться, чтобы видеть комнату.
– Где Генрих? – тихо спросил он.
– Так уехал он меньше часа назад.
– Почему меня не предупредили?
– Ты спал, – с готовностью ответил второй, – Мартин приказал тебя не будить, а ты взял, сам проснулся и не спросил ничего. Герр Липке тоже уехал, вместе с Генрихом, будут не раньше третьего дня, а Ганс сейчас с артисткой развлекается, велел не беспокоить. И ещё велел сжечь пленников.
– Всех?
– Да. И чтобы мы притворились, что пожар тушим.
Громила покачал головой и, тяжело ступая по половицам, ушел.
– Уф, – признался первый игрок, – я здесь главный в охране, парню-то всего восемнадцать, молокосос, так каждый раз его прошу, не приказываю, как вам, дуракам, а прошу! И одновременно думаю, что будет, если он не согласится. Уж лучше тогда самому бежать и делать. Не заметили, что-то он расстроился?
– А то, – согласился третий. – Говорят, герр Липке ему новенькую обещал. Последнюю-то он пополам разорвал, изверг.
– Тихо, – шикнул первый, – услышит еще. Помнишь, что с тем торговцем из Карраса случилось, когда он над Кляйном посмеяться решил? А ты мне ещё пять червонцев должен. Раздавай.