– Конечно, – Травин кивнул и закашлялся, – я на отдыхе ещё целую неделю.
Бушман улыбнулся, показывая, что шутку оценил, подхватил папку и ушёл. Кольцова дождалась, когда дверь за ним закроется, и уселась на тот же стул, упёрла ладони в бёдра.
– Три года назад, когда мы с тобой шайку бандитов ловили, ты тоже был в отпуске, – сказала она. – И тогда ты от меня ничего не скрывал.
– Ты это помнишь? – удивился Сергей.
– Я помню всё, – значительно, с нажимом произнесла Лена и тут же заговорила о другом: – Бушман о тебе и твоем здесь деле не знает, я сказала, что мы встречались давно, когда ты в уголовном розыске работал, а здесь увиделись случайно на съёмках кинофильма. Пузицкий телеграфировал – в пятницу приезжает человек из их управления, тоже кто-то из бывших, передашь ему Федотова и можешь быть свободен. Скорее всего, они отдадут контакт местному особому отделу, а те уже решат, стоит ли вообще телеграфистом заниматься, или сосредоточиться на Завадском. А вот к нему тебе приближаться пока нельзя, там какое-то дело затевают, и он может быть вовлечён, мне Шуля сказал.
– Шуля?
– Савелий Бушман, если тебе угодно. Очень приятный и интеллигентный человек, мы с ним идём в театр сегодня, – с вызовом сказала Кольцова, – или ты ревнуешь?
– Безумно. Скажи, на каких местах вы будете сидеть, я в антракте вызову его на дуэль, кто больше пирожных из буфета съест. Только сразу предупреждаю, в этом соревновании у Савелия шансов против меня нет, после вчерашнего уж очень аппетит разыгрался.
Лену его шутка расстроила. Сергей, заметив это, решил исправиться.
– Я, кстати, узнал, кто все эти каверзы на съёмках устраивал, – сказал он.
Кольцова сразу перестала дуться.
– Выкладывай, – приказала она.
– Как мы с тобой думали, главным в этой шайке был Парасюк, он мне сам сказал, а вот Свирского в окно толкал и доски подпилил совсем другой человек.
И Травин рассказал Лене то, что ему самому выдал счетовод этой ночью. Кольцова довольно улыбнулась.
– Вот сволочь, а я подозревала. Тебе не говорила, но подозревала. Все ниточки сходились, ты же, как дурак, на других думал. Что будешь делать?
– Уже ничего, наш Матвей Лукич, сама знаешь, сейчас целый роман о своей жизни пишет. Там и этим случаям место найдётся.
Лена задумалась, кивнула.
– Я прослежу, чтобы это мимо Шули не прошло. Между прочим, пока ты знаменитых артисток спасал и в героя играл, за мной кто-то следил.
– Кто?
Женщина достала из сумочки сложенный листок бумаги, протянула Сергею. Тот развернул, на него глядел портрет человека с усиками и сломанным набок носом. Словно живой – даже глаза вроде как блестели.
– Бушману сказала?
– Нет.
– Правильно, иначе спугнёт. Где с ним вечером встречаетесь, перед театром?
– Напротив собора в семь. А что?
– Прослежу за вами. Если этот хмырь объявится, я его срисую.
Хмырь сидел в кооперативной столовой за одним столиком с Марией Брумель. Несмотря на утренний час, он пил пиво, заедая раковыми шейками и солёным кренделем. Молодая женщина перекладывала в тарелке еду с одного края на другой и обратно, она немного нервничала.
– Лившиц телеграфировал, что груз уже в вагоне на станции, – говорила Мурочка, – что, если всё сорвётся? Поезд будет здесь во вторник, ещё целых два дня, и всякое может случиться. Ты проследил за этой женщиной, которая приходила к Завадскому?
Василий Брумель увидел Сергея и Лену случайно – он раз в два-три дня проведывал ветеринара и отчитывался о своей боевой группе, держа того в тонусе. Обычно он приходил к четырём часам, но в этот раз решил появиться пораньше и чуть было не столкнулся с молодыми людьми, спускающимися с крыльца флигеля. Брумель почти потерял их на трамвайной остановке, но вовремя поймал извозчика и обнаружил в шашлычной на Советском проспекте. Пара разделилась, Василий выбрал женщину и не прогадал – та зашла в подъезд дома, который занимал Терский окротдел ГПУ. Мужчина подождал, пока незнакомка выйдет, и проследил её до гостиницы, а дальше следовал за ней по пятам. Дать себя обнаружить ему показалось забавным, женщина нервничала, искала его лицо в толпе. С Травиным она больше не встречалась, зато в дом напротив собора наведывалась ещё два раза.
– Да, она точно из ГПУ, два раза заходила в их богадельню и якшается с кем-то из тамошних обитателей. Ты бы узнала у Плоткина, кто она.
– Завадский же сказал – журналистка из Москвы по фамилии Кольцова. Это хорошо, что она сексот, значит, о Завадском узнают не только от нас, но и от неё. Сейчас, братец, важно, чтобы никаких случайностей не вышло. Плоткин утром, сволочь, меня чуть не изнасиловал, кто-то запросил мои документы из милиции, ну по тому делу, ты помнишь. Хорошо он папку перехватил, обещал, что до пятницы не вернёт. А в четверг я должна буду сделать всё, о чём этот слизняк попросит.
– Так мы же в четверг… – Брумель наморщил лоб, а потом рассмеялся, топорща усики.
– Да, братец, да. Ещё он велел передать, чтобы твоя группа была готова во вторник к трём в том месте, которое мы назвали. Он туда целый эскадрон нагонит.
– Может, прирезать этого дурака? И зачем ждать, когда появится Лившиц, давай заберём груз прямо там, на вокзале, – предложил мужчина. – Я могу отправиться во Владикавказ ночным поездом и прижать этого гада к ногтю, а потом привезти всё багажом.
Мурочка посмотрела на него как на слабоумного. Базиль был не слишком умён и иногда говорил полную чушь. Зато он был жесток, хитёр и беспринципен, а главное – очень исполнителен.
– Не говори глупостей, – жестко сказала она, – там охраны больше, чем людей на этой улице. И вообще, Лившиц нужен мне здесь, ты – на свободе, не в камере. За Кольцовой с завтрашнего дня больше не ходи, хватит с неё, а вот за Травиным проследи, на глаза попадись невзначай, если он тебя поймает, скажешь, что выполняешь поручение Завадского. Лучше бы, конечно, вы подружились, но на это уже нет времени. Только бы Федотов не подвёл, но, если что, и без него обойдёмся. Про Травина что узнал?
– Живёт, как ты и сказала, в «Бристоле», только в той части, что курортное управление занимает, вместе с какой-то девчонкой, то ли дочка, то ли родственница, лет десять ей, наглая такая, я в коридоре стоял, так с вопросами пристала, что я делаю. Без него тебе никак не обойтись? Мильнер отказал, так там других полно, только юбку подними.
– Некогда, мой друг, некогда, – Мурочка поджала губы совсем по-детски, отчего её лицо стало выглядеть ещё наивнее, – два дня, помнишь? А девочка – это хорошо, я попрошу Федотова, чтобы он Травина вместе с ней на аэродром позвал. Будет посговорчивее.
Несмотря на визит Бушмана и Кольцовой, Сергей неплохо выспался, правда перед сном он ещё раз, во всех подробностях рассказал Лене о своих приключениях в сельхозкоммуне «Светлый путь», получил порцию упрёков, дождался, когда Кольцова наконец уйдёт, и снова завалился на кровать. После ночного происшествия адреналин ещё не выветрился, и Травину снились яркие, пронизанные какими-то странными воспоминаниями сны. О которых он, впрочем, сразу забыл, стоило подняться с кровати.
Сквозь сон он помнил, что приходила Лиза, обрадовалась, что дядя Серёжа благополучно вернулся домой, целый и невредимый, сказала, что отлично провела время у Горянских, и умчалась в очередной поход, теперь на место дуэли Лермонтова. Приведя себя в относительный порядок, Травин подумал, что неплохо бы Горянских за заботу о девочке поблагодарить, вот только Анатолия в номере не оказалось, а его жена вела себя очень сдержанно и отстранённо. Маша скупо рассказала, куда ушли дети и во сколько вернутся, вопросов, куда сосед шлялся с её мужем по ночам, не задавала, и смотрела как-то странно.
– Лиза хорошо себя вела? – попытался снять напряжение Травин, по его наблюдениям, разговоры о детях действовали на женщин успокаивающе.
– Да.
– Не шалила?
– Нет.
– Не хотите сходить сегодня в театр? У меня две контрамарки на половину восьмого в Цветнике, подруга отказалась, а сам я не большой любитель.
– Хорошо, – сказала Горянская. – Как называется спектакль?
– «Чайка».
– По Чехову?
– Скорее, по Демьяну Кострову, – попытался пошутить Сергей, – моя знакомая сказала, пьесу переделали до неузнаваемости.
– Мы пойдём.
Горянская забрала у Травина клочок бумаги со штампом, сдержанно поблагодарила и захлопнула перед его носом дверь. Часы показывали четверть второго, Травин решил, что перед обедом вполне успеет заглянуть в больницу, чтобы проведать Зою.
Девушка лежала на втором этаже в отдельной палате, когда Сергей зашёл, она с аппетитом ела бульон. На щеках Зои играл румянец, и вообще, она не выглядела так, словно только что вырвалась из заточения. Рядом с кроватью на стуле сидел Ляпидевский и смотрел на больную. Травин уже видел этот взгляд, так Фима смотрел на обожаемых им бактерий или инфузорий и иногда – на женщин.
– Привет, – поздоровался тот с Травиным, – мы идём на поправку.
– Хорошо. Привет, Зоя.
– Серёжа, – девушка смутилась, – представляешь, говорят, ты меня сюда принёс, какие-то белогвардейцы нас держали в плену, а я ничегошеньки не помню. Ехали с Варварой Степановной на вокзал, дальше как отрезало. Думала, ты мне расскажешь, что произошло, но Фимочка говорит, мне нельзя волноваться. Он такой милый и заботливый.
Ляпидевский покраснел и пробормотал что-то невнятное. Травин укоризненно на него посмотрел.
– Варвара Степановна тоже ничего мне не объяснила, – продолжала девушка, – она вообще странная какая-то, держала меня за руку и плакала. И молчала. А потом разволновалась и сказала, что ноги её в этой стране больше не будет, звала с собой в Германию. Куда же я поеду, у меня здесь мама и брат, а ещё Фима. Фима такой заботливый. И милый. Представляешь, Свирский тоже здесь, лежит этажом ниже, он приходил и жаловался, что у него плёнки украли. И что следователь угрожает его посадить в тюрьму. Смешно, правда? Ты заходи, я тебе всегда рада, ты тоже заботливый и милый.