которые успокоительно внушают ему, что все будет ажурно. Она никогда не ищет уединиться с ним, никогда не всовывает ему в руку любовную записочку. Порой, правда, ему кажется, что она подчеркнуто флиртует с ним. Но, обдумывая это потом, он решает, что она нарочно ведет себя так, как вела бы, если бы они были знакомы не больше, чем делают вид. Быть может, наилучший способ показать жене, что ты не собираешься посягать на ее мужа, это флиртовать с ним у нее на глазах. Если так, то это чрезвычайно умный ход мысли.
И дважды в год у них есть возможность вырваться вместе в Мейсонгилл. Приезжают и уезжают они на разных поездах, точно гости, случайно приглашенные на одно и то же воскресенье. Артур останавливается в коттедже матери, а Джин — у мистера и миссис Дени на ферме Парт-Бэнк. В субботу они ужинают в Мейсонгилл-Хаусе. Мам председательствует за столом Уоллера, как было всегда и, предположительно, как всегда и будет.
Вот только ситуация не так проста, какой была, когда Мам только приехала сюда (не то чтобы и тогда она была простой). Поскольку Уоллер каким-то образом ухитрился жениться. Мисс Ада Андерсон, дочь священника из Сент-Эндрюса, приехала в дом торнтонского приходского священника в качестве гувернантки и, как намекают деревенские сплетни, немедленно решила поймать на крючок владельца Мейсонгилл-Хауса. Ей удалось выйти за него для того лишь, чтобы убедиться — и тут сплетни обрели морализирующий тон, — что изменить его ей не под силу. Ибо новобрачный не собирался допустить, чтобы такая мелочь, как брак, изменила образ жизни, который он для себя создал. Ну а конкретнее: Мам он навещает столь же часто, как раньше, обедает с ней en tête-à-tête[17] и распорядился поставить особый звонок на задней двери ее коттеджа, звонить в который дозволено только ему. Детей брак Уоллера не приносит.
Миссис Уоллер никогда не бывает в Мейсонгилл-коттедже и отсутствует, когда Мам приходит поужинать в Мейсонгилл-Хаусе. Если Уоллер желает, чтобы эта женщина председательствовала за столом, да будет так, но хозяйка дома не признает за ней этого права. Миссис Уоллер все больше времени отдает своим сиамским кошкам и розарию, распланированному со строгостью плац-парада или огородных грядок. Во время краткой встречи с Артуром она держалась застенчиво и холодно: тот факт, что он происходит из Эдинбурга, а она из Сент-Эндрюса, никакого основания для сближения не дает, указывал ее вид.
И вот они четверо — Уоллер и Мам, Артур и Джин — сидят вместе за столом и ужинают. Еду подают и уносят, бокалы блестят в озарении свечей, разговор ведется о книгах, и все держатся так, будто Уоллер по-прежнему холост. Время от времени взгляд Артура привлекает силуэт кошки, крадущейся вдоль стены вне достижения сапога Уоллера. Гибкое тело, пробирающееся среди теней, будто память о незаметно удалившейся жене. Или каждый брак таит свой проклятый секрет? И в его сердцевине нет ничего прямого и честного?
Тем не менее Артур уже давно смирился с тем, что Уоллера придется терпеть. И раз уж он не может все время оставаться с Джин, то удовлетворяется гольфом с Уоллером. Для невысокого и книжного субъекта владелец Мейсонгилл-Хауса играет вполне пристойно. Длинные мячи ему, конечно, не по плечу, но не приходится отрицать, что результат вполне упорядочен и что Артур по-прежнему склонен отправлять мяч в самых невероятных направлениях. Кроме гольфа, в лесу Уоллера можно пострелять птиц — куропаток, рябчиков, грачей. И они вместе охотятся с хорьками. За пять шиллингов подручный мясника приносит трех своих хорьков, и все утро, к большому удовольствию Уоллера, работает с ними, вспугивая начинку множества пирогов с крольчатиной.
Но есть и часы, выслуженные таким выполнением гостевого долга, — часы наедине с Джин. Они берут запряженную пони двуколку Мам и разъезжают по окрестным деревням; они исследуют гряду известняковых холмов и внезапно возникающих долин к северу от Инглтона. Хотя возвращения Артура туда остаются осложненными — пятно похищения и предательства не может стереться, — роль гида подходит ему как нельзя лучше. Он показывает Джин долину Твисса и Пеккский водопад, ущелье водопадов Доу и Бийзли. Он любуется ее бесстрашием на мосту в шестидесяти футах над Вязовым ущельем. Они вместе взбираются на Инглбор, и он не может не чувствовать, как хорошо, когда рядом с мужчиной — здоровая молодая женщина. Он не проводит сравнений, никого не принижает, а просто благодарен, что им не приходится то и дело устраивать докучные привалы отдыха ради. На вершине он изображает археолога и показывает ей остатки крепости бригантов; а затем — топографа, когда они смотрят на запад в сторону Моркембе, пролива Святого Георга и острова Мэн. А далеко на северо-западе скромно выглядывают горы Озерного края и Камберлендские хребты.
Неизбежно возникают напряженности и неловкости. Пусть они и далеко от дома, но декорум нарушать нельзя. Артур даже здесь фигура известная, а Мам занимает видное положение в местном обществе. Поэтому иногда требуется взгляд, чтобы воспрепятствовать откровенности и выразительности Джин. И хотя Артур более свободен в выказывании своей преданной любви, он не всегда может позволить себе чувствовать себя влюбленным — человеком наново изобретенным. Как-то днем они едут через Торнтон, ладонь Джин лежит на его руке, солнце высоко в небе, впереди перспектива провести часть дня вдвоем, и тут она говорит:
— Какая прелестная церковь, Артур. Остановись, давай зайдем в нее.
На мгновение он разыгрывает глухоту, затем отвечает довольно сухо:
— Ничего прелестного в ней нет. От оригинальной постройки сохранилась только колокольня, а зданию не больше тридцати лет. Просто усердная реставрация.
Джин не настаивает, подчиняясь ворчливому суждению Артура как главного гида. Он подхлестывает вожжами капризулю Муи, и они едут дальше. Не самый подходящий момент объяснить ей, что церковь была всего пятнадцать лет как реставрирована, когда он шел по ее центральному проходу, новобрачный, и на его локте лежала ладонь Туи, как раз там, куда Джин положила свою.
На этот раз он возвращается в «Под сенью» не без ощущения виноватости.
Быть отцом для Артура значит предоставлять детей заботам их матери, а затем время от времени возникать с внезапными планами и подарками. Ему кажется, быть отцом — это практически то же, что быть братом, только ответственности немного больше. Вы оберегаете своих детей, вы обеспечиваете их всем необходимым, вы подаете им пример; сверх этого вы помогаете им понять, что они такое — то есть дети, — иными словами, несовершенные, даже ущербные взрослые. Однако он щедр и не считает необходимым или нравственно полезным для них быть лишенными того, чего он сам был лишен в детстве. В Хайнхеде, как и в Норвуде, имеются теннисные корты, а кроме того, стрельбище за домом, где Кингсли и Мэри могут вволю тренироваться в меткости. В саду он прокладывает монорельс, который петляет по ложбинам и пригоркам его четырех акров. Приводимый в движение электричеством и уравновешиваемый гироскопом вагончик — это транспорт будущего. Его друг Уэльс убежден в этом, и Артур с ним согласен.
Себе он покупает моторный велосипед, который оказывается крайне непослушным, и Туи запрещает детям даже приближаться к нему; затем «вузли» в двенадцать лошадиных сил, который снискивает множество похвал и регулярно наносит ущерб столбам ворот. Эта новая моторизованная машина превратила в ненужность экипаж и лошадей, но когда он упомянул этот неоспоримый факт Мам, она возмущена. Немыслимо поместить фамильный герб на какую-то там машину, доказывает она, и тем более на такую, которую постоянно преследуют унизительные поломки.
Кингсли и Мэри разрешаются вольности, о которых большинству их друзей и мечтать не приходится. Летом они бегают босиком и в радиусе пяти миль от «Под сенью» могут бродить, где им захочется, при условии, что они появятся за столом вовремя, чистыми и аккуратными. Артур не возражает, когда они обзаводятся ежом. По воскресеньям он часто провозглашает, что свежий воздух полезней для души, чем литургия, и забирает кого-нибудь из них носить за ним клюшки — поездка в высокой двуколке до поля для гольфа в Хэнкли, прихотливые зигзаги с тяжеленной сумкой, а затем награда: горячие маслянистые тосты в клубном буфете. Их отец охотно объясняет им всякую всячину, хотя далеко не всегда то, что им требуется или что они хотят знать. И объясняет он с большой высоты, даже когда становится на колени позади них. Он поощряет самостоятельность, спорт, верховую езду; он дарит Кингсли книги о величайших битвах в мировой истории и предостерегает его против военной неподготовленности.
Сила Артура — в умении разрешать загадки, но он не способен разгадать своих детей. Ни у кого из их друзей или однокашников нет собственного монорельса; однако Кингсли с возмутительной вежливостью роняет замечание, что вагончики движутся слишком медленно и могли бы быть попросторнее. Мэри тем временем лазает по деревьям с ухватками, несовместимыми с женской скромностью. Они ни с какой стороны не плохие дети, насколько он может судить, они — хорошие дети. Но даже когда они держатся благовоспитанно и ведут себя чинно, Артур неожиданно для себя замечает в них какое-то беспокойство. Они как будто все время чего-то ожидают — хотя чего именно, он сказать не может и сомневается, что они сами это знают. Они всегда ожидают чего-то, чего он не может им дать.
Про себя Артур полагает, что Туи следовало бы приучить их к большей дисциплинированности, но это упрек, который он не может себе позволить, разве что в самой мягкой форме. И дети растут между его периодичной авторитарностью и ее ласковым одобрением. Когда Артур наезжает в «Под сенью», он хочет работать, а когда он кончает работать, то хочет играть в гольф или в крикет или спокойно погонять шары с Вуди на бильярдном столе. Он обеспечил свою семью комфортом, надежностью и деньгами; взамен он ждет мирного покоя.
Покоя он не получает, и тем более внутреннего. Когда какое-то время увидеться с Джин невозможно, он пытается почувствовать ее близость, делая то, что делала бы она. Она увлечена верховой ездой, и он увеличивает число лошадей в конюшне «Под сенью» от одной до шести и начинает участвовать в лисьей травле. Джин музыкальна, и он решает научиться играть на банджо — решение, которое Туи встречает с обычной снисходительностью. Теперь Артур играет на бомбартоне и банджо, хотя оба инструмента менее всего предназначены для аккомпанирования классически поставленному меццо-сопрано. Иногда они с Джин уславливаются читать в разлуке одну и ту же книгу — Стивенсона, стихи Скотта, Мередита. Обоим нравится воображать, что другой сейчас читает эту же страницу, предложение, фразу, слово, слог.