олько я не пытаюсь думать как они, не получается. Как-то иначе я думаю. Как будто бы внутри моей широкой киммерийской души спрятана какая-то другая душа, совершенно мне неизвестная и непонятная. Откуда она взялась? Да и душа ли это? Может, это голос крови? Если голос крови — кем же был мой отец? Эх, узнать бы…
Углука мы продержали у себя всю зиму. Вытягивали из него информацию, внушали себе и ему, что вполне можем объединиться с орками против «других людей». Углук поначалу не хотел верить, но я убедил его, сказав, что нам невыгодны набеги орков (чистая правда) и что мы хотим их прекратить (тоже правда). Углук задумался.
— И вот поэтому, — продолжил я, — мы готовы с вами объединиться и помочь вам вернуть ваши земли. Но сначала нам нужно узнать, кто же все-таки на вас напал.
Углук хитро посмотрел на меня и спросил:
— А если ваши… с теми? — Он сцепил руки и красноречиво похлопал одной ладонью по другой.
А ведь этот полуорк не так уж глуп! Я презрительно хмыкнул и сказал:
— Чтобы потом их птицы охотились за нашими людьми? Ну уж нет, лучше мы заключим союз с орками. Но сначала мы обязательно должны выяснить, кто это.
Кажется, Углук мне поверил. Так долго мы держали его только потому, что я захотел выучить орочий язык. Мало ли, что с этим полуорком случится. Больно умен. А такие умные, как подсказывала мне моя более худшая, но и более мудрая половина (та самая вторая, глубинная душа), всегда имеют хороший шанс поймать стрелу в горло. Не с той стороны, так с этой.
Орочий язык, кстати, оказался довольно прост в изучении. Всего пара сотен самых необходимых слов, никаких падежей и склонений. Из простых слов составляются сложные, из сложных при необходимости еще более сложные, и так далее. Самое трудное в орочьем языке — это понять, имеешь ли ты дело с одним большим словом или с десятком простых. Для этого нужно научиться мыслить по-орочьи. Вот этому я и учился всю зиму. «Хыр» по орочьи — мужчина, «лядь» — женщина, «хырлядь» — семья, «дык» — пьянящий напиток, «хырдык» — пьяница… Ну и так далее.[1]
Весной Ланселот еще раз вызвал меня к себе и поинтересовался, почему до сих пор не отпустили полуорка. Я объяснил.
— Поторопитесь. — Он показал мне какую-то шикарную рифленую бумагу с гербовой печатью. — Нашему королю надоели все эти набеги и он приказал мне в течении года решить, наконец, «орочий вопрос». Как только просохнут дороги, сюда подтянутся арденские стрелки Джулиана и начнется широкомасштабное наступление. Эти болота превратятся в ад. Так что, если вы, Артур, все еще хотите провести дальнюю разведку, советую поторопиться.
— Так точно, сэр. — Отсалютовал я. — Намек понял. Разрешите идти?
Спустя четыре дня бешенной скачки я добрался до заставы. Углук сидел в своей камере и играл с Никосом в кости. А ведь между прочим, я категорически запретил играть с полуорком в азартные игры! В прошлый раз, когда Никос продулся в чистую, они поставили на кон женщину! Кормят у нас Углука нормально, он даже жирок за зиму набрал, но женского общества ему не хватает. Так Никос договорился с ним, что, мол, если снова продует, из деревни шлюху на полчаса приведет! Хорошо, что я успел остановить это безобразие. Не хватало еще, чтобы по нашим улицам орчата-квартероны бегали…
Выгнав Никоса проверять патрули (это всегда полезно, а когда вернется, пошлю его на очистку оборонительного рва — руководить командой штрафников), я еще раз повторил Углуку то великодушное предложение, которое правительство Аваллона уполномочило меня сделать орочьим вождям, после чего снял с полуорка цепи и вывел на свежий воздух.
— Открою тебе маленький секрет. — Сказал я Углуку перед тем, как окончательно отпустить его на волю. — Если ты не вернешься с ответом в ближайшие дни, для вашего косоглазого народца настанут тяжелые времена. Аваллонцев уже достали ваши набеги. И если вы не хотите испытать на своей шкуре, что такое орочий геноцид, советую хорошо подумать над моими словами. Это первое — и единственное — мирное предложение, которое мы вам делаем.
Очевидно, я был убедителен, потому что Углук мрачно кивнул и бросился к зарослям кустарника, окружавшим болота. А я вернулся в форт и занялся поиском штрафников. Почему у нас в казарме пол не блестит?!. Живем, как в свинарнике…
Спустя три недели вернулся голубчик. Жирок уже порастряс и дышит загнанно, как скаковая лошадь.
— Согласны, — говорит, — пропустить. Одного человека.
Одного так одного. Оставляю управление заставой на Никоса, собираю манатки и иду за полуорком. Хочу своими глазами посмотреть на «других людей», которые «злых птиц» на орков натравливают. И не могу поручить это дело никому из своих. Все они парни что надо, люблю всех одинаково словно детей родных, и они меня, своего командира, как второго отца чтят, но… не могу я им это дело доверить. Не справятся.
Идем, значит. Только застава за кустами и деревьями гниловатыми скрылась, оборачивается ко мне Углук, и, улыбаясь по-орочьи, спрашивает:
— Не боишься, что обманем? Ты большой. Мяса много.
— Мое мясо вам дорого встанет. — Кладу руку на меч.
Углук ухмыляется:
— Не бойся. Не обманем.
Хмыкаю, но молчу. «Не бойся!» Это он кому сказал? Мне, что ли?
Идем. Спустя час окружают нас орки. Штук пятнадцать. Скалятся, на меня смотрят голодными глазами. Не обращаю на них внимания. Если вздумают напасть, всех поубиваю.
Однако, не напали. Сопроводили нас. Даже от какой-то банды, которая не в курсе наших дипломатических переговоров была, защитили.
На третий день пришли в поселок на болоте. Там несколько шаманов собралось и с полдюжины вождей. Пообщались. Выяснилось несколько новых подробностей, о которых Углук умолчал. Во-первых, с «другими людьми» орки враждуют уже очень давно. Но «злые птицы» у «других людей» появились только в последние двадцать лет. Кроме того, «другие люди» стали действовать сплоченно и организованно. Во-вторых, по словам орков, в прежние времена «северные болота» простирались чуть ли не до бесконечности. Но с тех пор, как у «других людей» появились «злые птицы», «северные болота» куда-то исчезли. Осталась длинная заболоченная полоса шириной в две недели пути, а дальше — Аваллон. Почему так произошло — непонятно.
— Очень интересно. — Подвел я итоги нашей содержательной беседы. — Все, что вы сказали, еще в большей степени подтверждает необходимость проведения самой тщательной разведки. Проводите меня до ваших границ с «другими людьми». Там я возьму языка и вернусь к своим. Мы его быстро разговорим.
— Наша тоже может разговорить. — Возразил мне вождь, на шее у которого висело почти такое же украшение, как у Борага — только не из медвежьих зубов, а из человечьих.
Я покачал головой. Вообще, замечу — вся эта беседа протекала на орчьем языке и потому я привожу не подстрочный ее перевод, а уже литературно обработанный.
— Ну уж нет. Если он окажется в ваших руках, то вряд ли поверит в то, что его отпустят живым. И может вообще ничего не сказать.
— А разве твоя его отпустит? — Подозрительно спросили меня вожди.
— Конечно, нет! — Заверил их я, незаметно скрестив пальцы. — Но важно, чтобы пленник думал, что у него есть шанс.
Вожди ухмыльнулись и одобрили мой план.
— Сколько потребуется наших? — Спросил меня старый шаман. — Сто? Двести?
Чтобы изобразить число «сто», ему пришлось пять раз показать мне все пальцы на руках и на ногах, а чтобы изобразить «двести» — сделать тоже самое снова, но уже десять раз. Вожди тоже начали показывать мне разные пальцы, настойчиво предлагая свою помощь.
— Ни в коем случае! — Воспротивился я. — Большой отряд заметят их птицы. Нам не нужно нападать на них. Нам нужно просто взять пленника. Десяти-пятнадцати орков будет вполне достаточно.
На том и порешили. Двинулись через болота. Орки, которых мне в сопровождение дали, знали все тропинки, все топи как свои пять пальцев. Спустя десять дней ускоренного марша прибыли мы на ту сторону. Местность посуше стала, деревья снова появились. Углук мне как-то на небо показал:
— Птица. — Говорит.
Посмотрел и я на небо. Черная точка какая-то. Высоко кружит. Какого эта птица размера, на что похожа — один черт знает.
Пробираемся дальше. На землю «других людей» так просто не попадешь — у них свои патрули и заставы, не хуже наших. «Ну что ж. — Решил я. — Пленный патрульный ничем не хуже любого другого пленника. А может, даже и лучше.»
Выследили мы один из патрулей. Ночью, само собой — от птиц прятались. Двоих убили, третьего в плен взяли. Надо отметить — дрались эти люди отменно. Одежда у них какая-то странная, и оружие необычное — мечи, как у нас, но кривые и легкие. Уже потом я узнал, что такие мечи называются саблями.
Тащим пленника обратно в болото. И тут — птицы! Ночью! Здоровенные — раза в два больше орла. Штук десять. Мы отбиваться стали. Они орков поранили, а мы несколько птиц сбили. Тогда они сменили тактику — ушли вверх и будто бы исчезли. Только мы оружие убрали и пленника тащить стали — снова появились. Мы за оружие — птицы в небо. Кто только так их a
Бежим к болотам. От птиц отбиваемся. Еще несколько штук убили, но чертовки эти свою работу выполнили — задержали нас до того времени, пока отряд, из ихней заставы выпущенный, нас не догнал.
Пятнадцать человек. Ну, думаю, попробуем управиться. Деваться-то все равно некуда.
Дрались мы недолго. Хорошо подготовлены оказались, черти. Я двоих успел положить, и тут смотрю — ёпс! — а я-то уже один дерусь! Орков всех уже на тот свет спровадили. И «другие люди» в меня из луков прицеливаются. Предводитель ихний саблей показывает: бросай-ка, мол, оружие на землю.
«Киммерийцы не сдаются.» — Подумала киммерийская половина моей души, и я с ней согласился.
«Если киммерийцы не сдадутся, — ехидно возразила вторая, безымянная половина, — то скоро в этом болоте будет лежать труп киммерийца, героически павшего во имя орочьей независимости. Хорошая смерть, не правда ли?»