К счастью, утром пришел заказчик и поднял скандал из-за того, что Артемка не приготовил ему вовремя штиблеты. Артемка тоже распалился, стал кричать, что у него были дела и поважнее, и в ссоре отвел душу…
А к обеду случилось такое, что Артемка даже подумал, не снится ли ему опять чепуха.
Только закончил он штиблеты скандального заказчика, как в будку кто-то просунулся и знакомый голос крикнул:
– Алеша, он здесь!
Артемка поднял голову и побледнел; в дверях стояли Коля и Алеша.
– Видишь, вот он, – сказал Коля. – А мы его на старом базаре искали.
Алеша перешагнул порог и протянул Артемке руку:
– Ну, здравствуй! Так вот где ты мастеришь… Лица гостей были слегка сконфужены. Артемка опомнился и подвинул Коле чурбан.
– А вы сюда садитесь, – показал он Алеше на сундук.
Гости сели и с любопытством огляделись. Потом, неловко улыбнувшись, Коля спросил:
– Ты чего ж убежал, а?
Артемка нахмурился и отвернулся к окну.
– Обиделся, да?
Артемка молчал.
Алеша поднялся и положил ему на плечо руку:
– Не сердись, брат, на нас.
Артемка улыбнулся.
– Ну вот и хорошо! – обрадовался Алеша, глядя на Артемку своими ясными глазами. – Значит, мир? Экий же ты обидчивый! Немыслимо!
Артемку мучила одна мысль, и теперь он сказал:
– Послушайте, я спросить вас хочу. Вот вы тогда смеялись. Ну хорошо. А я так понимаю: сваха – это все равно что торговка. Правда? Я три раза читал «Женитьбу», и мне даже удивительно было, как эта Фекла на нашу Дондышку похожа.
– Ну и что ж? Что ты хочешь сказать? – не понял Коля.
– А то, что эту Дондышку я могу голосом так представить, что закрой вы глаза – и не узнаете, кто говорит: я или она. Вот пойдемте.
Артемка прикрыл дверь будки и повел гимназистов к рыбному ряду.
По обеим сторонам, перед мокрыми, посеребренными рыбной чешуей корзинками, сидели на маленьких скамеечках краснощекие бабы и зазывали покупателей.
– Вот она, – показал Артемка.
Толстая женщина, с таким лоснящимся лицом, будто оно было смазано розовым маслом, одной рукой держала покупательницу за юбку, а другой вытаскивала из корзины клейких бычков и сладким голосом уговаривала:
– Драгоценная моя, вы только посмотрите, это же не бычки! Разве бычки такие бывают? Это ж поросяточки! Тут весу в каждом по фунту. Это же сахар, рахат-лукум, Давайте вашу кошелочку. Полсотенки довольно будет? – И вдруг, побагровев от негодования, закричала вслед вырвавшейся женщине: – Жадюга кудлатая! Пойди, пойди, поищи дешевле!
– Фекла! – крикнул Коля убежденно. – Честное слово, Фекла!
Артемка опять привел гимназистов в будку и хитровато сказал:
– Закройте глаза.
Гимназисты послушно зажмурились. Минута прошла в молчании. И вдруг голос, точь-в-точь как голос Дондышки, нараспев затянул:
– Мадам, драгоценная моя, да вы же только посмотрите, что это за бычки! Это же не бычки, это же перепелочки, истинный бог – перепелочки.
Гимназисты открыли глаза и не мигая уставились на Артемку. А он сидел на корточках, вытаскивая из воображаемой корзины воображаемых бычков, и сладостно уговаривал:
– Какая же это рыба? Это мед, халва, рахат-лукум!
И, странное дело, Алеше и Коле казалось, что не только голосом, но и лицом Артемка был страшно похож на Дондышку, хотя у мальчика лицо было худое, со впалыми щеками, а у Дондышки щеки круглились, как свекла.
– Немыслимо! – пробормотал Алеша в совершенном изумлении.
Коля быстро сунул руку в карман, выхватил свернутую трубкой тетрадь и бросил ее Артемке.
– Что это? – одними губами спросил Артемка, бледнея в предчувствии нестерпимой радости.
– Роль Феклы! Бери!
Первая репетиция
Бывают дни, которые проходят, как минуты, и тонут в отжитом, не оставляя воспоминаний. Таких дней в Артемкиной жизни было много. Знал Артемка и другие дни, полные всяких интересных происшествий. Это большие дни, и их было мало, зато в памяти они сидели крепко, как железные гвозди в каблуке. Но длиннее всех были те дни, когда чего-нибудь ждешь, а сидишь без дела.
Вот и теперь: роль выучена назубок, заказчики, как назло, не появляются, а репетицию гимназисты назначили только на шесть часов. Такой день целого года стоит.
Чтобы убить время, Артемка несколько раз бегал в рыбный ряд, останавливался перед Дондышкой и бесцеремонно разглядывал ее. Один раз он даже вслух передразнил торговку, но та разразилась такой крикливой бранью, что Артемка огорченно почесал в затылке и отступил к своей будке.
Наконец тень от соседней лавки подступила к самому порогу: время было идти.
На углу Сенной Артемке стало холодно, у самой калитки – жарко. А когда он брякнул щеколдой и гимназисты повернули к нему лица, пятки приклеились к земле и не отставали.
– Иди скорей, не задерживай! – крикнул Коля. Артемка сдвинул ногу и осторожно стал подходить. Нет, никто не смеется, даже на лице у Петьки не бродит ухмылка. Но в глазах у всех столько веселого любопытства, что Артемка опять остановился и подозрительно покосился на Колю.
– Ничего, ничего, – успокоил тот, подбадривая взглядом. – Садись, Артемка.
Гимназисток было только две: Леночка и Нюра. Леночка улыбнулась и кивнула Артемке головой. Поздоровалась и Нюра.
Артемка сел и спрятал босые ноги под скамью.
– Так вот, друзья, – продолжал Коля, – мы с Алешей уверены, что никто не догадается. Выходит очень натурально, ну и пусть все думают, что играет гимназистка. Зачем объяснять!
Артемка подумал, не о нем ли идет речь, и даже хотел тихонько спросить Алешу, но Алеша уже шел на сцену, чтобы улечься на диван: он играл Подколесина.
– Сеня, Артемка, приготовьтесь! – крикнул Коля. Артемка рванулся, но тут же сдержал себя. А ноги все-таки дрожали. Вслед за Сеней он поднялся сзади сцены на подмостки и в ожидании сел па табуретку.
Алеша сделал губами «пах-пах-пах», будто курил трубку, потом повел глазами по «потолку» и начал:
– «Вот как начнешь эдак один на досуге подумывать, так видишь, что наконец точно нужно жениться».
И так это вышло у него по-домашнему, спокойно, что успокоился и Артемка.
Потом вышел Сеня, и между Подколесиным и Степаном начался разговор о фраке. Сеня играл плохо.
– Ты ж пойми, – поправлял его Коля: – Степан – слуга, крепостной, ленивый, ему не хочется подняться с лежанки, а барин только и знает: «Эй, Степан!», «Эй, Степан!» Отвечай ему скучно, гляди в сторону, а ты торопишься, говоришь с испуганным видом – зачем? Ну, сначала!
«Вот голова!» – подумал Артемка, еще более проникаясь уважением к Коле. Он взглянул в «публику», как, мол, та считает, и сердито отвернулся: гимназисты смотрели не на Алешу и Сеню, а на него, Артемку, и перешептывались. Артемке опять стало не по себе.
«Хоть бы скорей уж!» – подумал он с отчаянием. Наконец Степан доложил:
– «Старуха пришла».
– «А, пришла; зови ее сюда», – отозвался Подколесин.
Артемка глотнул воздуху, вскочил и посмотрел на Колю. Тот жестом показал, откуда и куда идти.
– «А, здравствуй, здравствуй, Фекла Ивановна! – сказал Подколесин, и в глазах Алеши Артемка увидел нескрываемое любопытство. – Ну, что? Как? Возьми стул, садись, да и рассказывай. Ну, так как же, как? Как бишь ее: Меланья?..»
Артемке покачалось, что доска у него под ногами куда-то уходит. Неживыми руками он взял стул и вместе с ним, как на палубе парохода в качку, пошел к дивану.
– Ближе, ближе, – показывал Коля, – вот сюда. Артемка поставил стул, сел и, сдерживая себя, чтобы не торопиться, сипло сказал:
– «Агафья Тихоновна».
– Так, – кивнул головой Коля. – Только громче немного.
И от этого «так» у Артемки сразу освободилось дыхание. Он чуточку помолчал и уже чистым голосом медово протянул:
– «Агафья Тихоновна».
– «Да, да, Агафья Тихоновна. И, верно, какая-нибудь сорокалетняя дева?» с возрастающим любопытством отозвался Алеша.
Артемка взглянул на Колю. Тот поощрительно кивнул. По лицу Феклы разлилась сладость:
– «Уж вот нет, так нет; то есть, как женитесь, так каждый день станете похваливать да благодарить!» – Артемка поднес ладонь к губам и чмокнул ее.
– «Да ты врешь, Фекла Ивановна!» – воскликнул Алеша, с явным удовольствием входя в роль.
Теперь Артемка даже не взглянул на Колю. Поджав по-старушечьи губы, он сказал:
– «Устарела я, отец мой, чтобы врать; пес врет», – и такую состроил обиженную физиономию, что кто-то из гимназистов не выдержал и прыснул.
Артемка вскинул голову: гимназисты смеялись весело, добродушно. Артемка посмотрел, понял, что победил, и тоже засмеялся.
Артемка обзаводится гардеробом
Заглянув в будку, всякий бы решил: с ума спятил парень. Иначе зачем этому парню строить перед зеркальцем гримасы и по-старушечьи болтать разный вздор! Впрочем, в эти дни Артемка действительно был вне себя. Он до того входил в роль, что, позови кто-нибудь на базаре: «Фекла Ивановна!», он обязательно выскочил бы из будки.
С каждым днем репетиция шла все лучше. Хотя Артемка и удивлялся раньше, что гимназисты ходят по сцене как-то ненатурально, но и у него самого сначала путались ноги. И с руками была беда: иногда Артемка прямо не знал, куда их девать. Только на третьей репетиции догадался, что ими можно придерживать концы шали.
Но от одного недостатка Артемка так и не смог избавиться: сваха Фекла и торговка Дондышка в его воображении почти полностью сливались в один образ, и он незаметно для себя уснащал речь Феклы такими оборотами, что Леночка и Нюра в испуге только глаза расширяли.
– Стой! – вскрикивал Коля. – Иди сюда, посмотри в книгу. Ну, где здесь написано: «Чтоб тебе рожу перекосило»? Нет таких слов в роли!
– Правильно, нет! – удивлялся Артемка. Потом смотрел в тетрадочку и опять удивлялся: – И тут нет. Чудно!
Расписывая невесту, он сравнивал ее с медовой халвой. Яичницу называл толстобрюхим идолом, Кочкарева – брандахлыстом. Коля запрещал одни слова, Артемка говорил другие, Коля запрещал другие – Артемка пускал в ход третьи. Ничего не добившись, режиссер махнул рукой.