Тебе надо оформлять опекунство. У нее деменция развивается очень медленно, но если она отказывается от лекарств, ты не имеешь права ее заставлять, раз ты не опекун.
Дочка
Очень часто она вполне разумна, особенно, когда кто-нибудь зайдет в гости. Прекрасно ведет беседу, и только если разговариваешь с ней больше получаса, начинаешь замечать: что-то не так. Но будит меня каждую ночь.
Врач
Я напишу тебе заключение для оформления опекунства. Только знаешь, это дело долгое.
Дочка
Вчера вечером я заперлась у себя. Когда она поняла, что не может войти, то включила пылесос и начала колотить им в дверь, пока меня не разбудила.
Врач
Что ты сделала?
Дочка
Отняла у нее пылесос и спрятала у себя под кроватью.
Врач
Послушай, ты должна подумать о себе. Она не должна быть виновата в том, что ты себя запустила. Твоя мать старая и больная. Она не отвечает за свое поведение, а ты за свое отвечаешь. Найди способ отдохнуть. Съезди куда-нибудь. Это всё надолго.
Дочка
Уже долго.
Однажды в сумерках Чехов извлек мышь из мышеловки, отнес ее, держа двумя пальцами за хвост, через весь сад и отпустил, Мышь умчалась прочь по пыльной тропинке. Он хотел сразу же вернуться в дом и продолжить писать с того места, где его отвлекла возня пойманной мыши, но тут оказалась скамейка, и он решил немного посидеть в сгущающихся сумерках, которые быстро изменяют формы теней и вещей. Однако быстро стемнело, как темнеет песок от накатившейся на него волны, время незаметно окаменело, и в наступившей тишине издалека, прямо к скамейке, донесся рокот моря.
Если так неподвижно сидеть, подумал Чехов, то в глубине души можно обнаружить бесконечную звонкость звука, ту, что не слышна ушам, а приходит из ментального пространства детства и ненадолго задерживается в дремлющих мыслях и чувствах, как радостный отклик. От этой мысли Чехову стало неописуемо приятно, в этот исключительный момент время для него потеряло свойство дурной бесконечности, и он, закрыв глаза, начал улыбаться.
Потом вздрогнул от резкого звука какого-то громкого разговора, который быстро усиливался. Открыл глаза и увидел, как пережитое им быстро исчезает в клочьях тумана. Затем в поле его зрения оказались две барышни, которые, болтая, шли вдоль забора. Одна из них даже остановилась и заглянула в сад, не прекращая говорить. Ей показалось, что она видит кого-то, сидящего на скамейке. Вскоре барышни удалились, и голоса их затихли.
Меня никогда не привлекало то, что меня не касается, я никогда не был любопытным, нахмурился Чехов, глубоко вздохнул, чтобы погасить прилив гнева, угрюмо встал со скамейки и в дурном расположении духа направился к дому.
Дочка
Мама, что случилось? Почему ты плачешь?
Мама
Я хотела купить кофточку.
Дочка
Не плачь. Попей водички и расскажи мне, что случилось.
Мама
У меня с собой не было денег.
Дочка
Я сию же минуту пойду и куплю. Только скажи мне, в каком магазине.
Мама
На Князя Михаила, такая тонкая черная кашемировая кофточка.
Дочка
Как магазин называется? Хочешь, вместе сходим?
Мама
Не получится. Это была последняя.
Дочка
А что ж ты не сказала продавщице, чтобы отложила?
Мама
Я хотела, но ее взяла Любинка.
Дочка
Как — взяла? Тетя Любинка была с тобой? А почему она тебе не одолжила денег?
Мама
Когда я увидела, что мне не хватает, Любинка сказала, что она ее возьмет.
Дочка
Не понимаю.
Мама
Так и ей понравилась эта кофточка, когда она увидела, что мне понравилась.
Дочка
Завтра я тебе ее куплю.
Мама
Не найдешь. Она была одна-единственная.
Дочка
Найду, не беспокойся.
д. н.
Удивительными духовными талантами был известен садовник из приморского города Дайсен-Чи. Он умел петь с березами, укрощать северные ветры и переустраивать сады со дна океана. У него были повилика тимьянная, волосы волшебные, циркули о трех ножках, а шепотом ему удавалось повлиять на распределение кристаллов в составе воды. Он владел двухслойным бодрящим сном с ароматами осины и боярышника. Он хранил воспоминания во мраке паутины, укрощал желания молитвой и не стеснялся своих слабостей. Несколько раз он бывал несчастен, жил уединенно и долго, и умер с улыбкой. Любовь его сердца сохранилась в космических нотах, и теперь ее называют украшением Вселенной.
Дочка
Мама, вставай.
Мама
Не встану.
Дочка
Давай, просыпайся, двенадцать часов дня.
Мама
Ох, боже, не дают человеку в его собственном доме немного отдохнуть. Дай мне поспать, я устала.
Дочка
Спи после обеда. Сейчас придет мастер делать педикюр.
Мама
Пусть подождет.
Дочка
Мама, я же его вызвала на определенный час.
Мама
А почему ты нашла парня? Маникюрши и педикюрши всегда женщины. У тебя все не как у людей.
Дочка
Я его нашла. Он делает на дому, и ты сказала, что он приличный, и что тебе нравится.
Мама
Мало ли что я говорю, зачем ты все запоминаешь.
Дочка
Ладно, давай, вставай.
Мама
Сейчас. Не стой у меня над душой.
Нельзя сдаваться, только нельзя сдаваться, какими бы скверными ни были предчувствия. А как же, в конце концов, отличить правду от иллюзии, а такой момент непременно настанет, время освобождения, когда с глаз спадет пелена, и все предстанет в своем истинном свете. Только надо выдержать.
Дочка
Мама, не подглядывай.
Мама (входит.)
Я не подглядываю. Здравствуйте.
Режиссер
Здравствуйте.
Мама
Кажется, я вас знаю. Вы кто?
Режиссер
Я Драган…
Дочка
Это мой товарищ по работе, режиссер, мы работаем.
Мама
Мне надо надеть очки, чтобы лучше вас видеть. (Надевает очки.) А, припоминаю, вы ставили тот спектакль, который критики раздраконили на прошлой неделе.
Дочка
Мама, отстань. У нас работа. Выйди.
Режиссер (дочке.)
Не груби. (Маме.) Вы, как я вижу, интересуетесь театром.
Мама
Конечно. Знаете, меня еще моя мама водила в оперу, когда я была маленькая. У нас была ложа в Народном театре, пока эти бандиты у нас все не поотнимали. Да. Я все смотрела и все помню.
Дочка
Мама, говорю тебе, нам надо работать. Иди, готовь обед.
Мама
Вот, видите, какая моя дочка невоспитанная. Так странно, как будто не из приличного дома. Кто бы подумал? У нас всегда была прислуга, мне практически не приходилось готовить, а потом настали другие времена, что поделаешь. Человек должен ко всему привыкать. А вы женаты?
Режиссер
Да, женат.
Дочка
У него трое детей, и он не кандидат в женихи, не надо меня рекламировать. Я же тебе сказала, что нам надо работать.
Мама
А над чем вы работаете?
Режиссер
Мюзикл Последняя жатва. О жизни одной поэтессы.
Мама
Ну, ладно, важно что-нибудь делать. Как говорится, невозможно все время ставить только Шекспира. И театру надо деньги зарабатывать.
Режиссер
Да, вы абсолютно правы.
Мама
Хотя лучше было бы ставить великих классиков, чтобы просвещать народ. Вы заметили, на что у нас стали похожи культура и образование? Я, знаете ли, была работником просвещения. А теперь вокруг сплошной китч и примитив. Подумайте только, на днях читаю газету, а там на первой странице пишут про то, как какая-то деревенская певичка купила новые туфли, а только на пятой, что скончался профессор Срейович. Наверное, важнее, что кто-то обнаружил Лепенски-Вир,[5] а не как одевается какая-то размалеванная вертихвостка.
Дочка
Мама, выйди из комнаты. Исчезни.
Мама
Вот, видите? Она ненормальная. Это у нее от театра, там все играют возбуждение, драма требует конфликта. У писателей, в принципе, не все дома. Я не знаю, как вообще люди с ней работают, наверное, она делает вид, что воспитанная.
Дочка
Мама, выйди.
Режиссер (дочке.)
Не нервничай. У нас есть время, мы почти закончили. (Маме.) Не хотите ли выпить с нами кофе? Мы бы вам рассказали, как будет выглядеть наш спектакль.
Мама
Спасибо, вы очень любезны, но я спектакли предпочитаю смотреть. Мне надо идти. В другой раз обязательно. Приятно было познакомиться. (Направляется к выходу. Режиссер встает, чтобы попрощаться.) Ой, а вы не очень высокий.
Режиссер
Да?
Мама
А по телевизору выглядите высоким. Кто бы мог подумать.
Режиссер
Приходите на премьеру.
Мама
Обязательно приду. И еще кое-что я должна вам сказать: в следующий раз, когда пойдете на телевидение, наденьте пиджак, и не сутультесь, вы еще совсем не старый. (Выходит.)
Режиссер
Ух, матушка у тебя крута.
Дочка
Тебе с ней пришлось труднее, чем с любой актрисой на сцене.
Режиссер
Я думал, что ее умиротворю, если приглашу посидеть с нами, но она меня в миг раскусила. И как она меня переиграла…
Дочка
С ней шутки плохи. Она-тяжеловес, черный пояс, седьмой дан. От нее ничто не ускользнет. Она каждый день переводит стрелки, никак не привыкну. Все время думаю, что я ее разгадала, а она ко мне подкрадывается с тыла, и вот я уже сижу на потолке.
Разумеется, я ошибаюсь, я все время ошибаюсь, вся моя жизнь — это вышивка, состоящая из неточных прогнозов, несвоевременных поступков, трусливых отступлений, плохих рисков, и одиночества, одиночества, одиночества. Любой мой выбор достоин осуждения, а теперь подошла очередь полной катастрофы. Нет ничего, что можно было бы предъявить в свою защиту, всё так, что уже хуже быть не может.