– Думаю, сначала нам стоит установить основные правила, – говорю я, остановившись у двери.
Натаниэль кивает.
– Давай попытаемся максимально соблюдать осторожность. Даже если едем в одно и то же место, одновременно выходить из дома не стоит.
– Разумно.
– Нельзя говорить моей матери, что ты живешь со мной. А чтобы до нее не дошли слухи, надо, чтобы о нас знало как можно меньше народу. Надин уже в курсе.
– Что насчет Джеву и Дженни?
Я кусаю губы. Мне не улыбается утаивать подобное от Дженни, равно как и просить Натаниэля хранить секрет от Джеву, его лучшего друга.
Натаниэль качает головой:
– Знаешь что? Неважно. Если скажем им, придется сказать Ги Тэку, Суну и остальным. Лучше оставим эту информацию при себе.
Я благодарно киваю – хорошо, что он относится к ситуации так же серьезно, как я.
– Если в какой-то момент один из нас передумает, мы расторгнем нашу договоренность, не задавая вопросов. А еще тебе придется постоянно носить футболку.
– Что? – хмурится он. – А это правило зачем?
– Что, если придется встать посреди ночи? – спрашиваю я. По-моему, вполне разумно. – Например, если начнется пожар?
– Я надену футболку.
– Но на это уйдет время.
– Даже не знаю, – вид у Натаниэля скептический. – Это уже слишком, тебе не кажется?
– А еще тебе запрещено заходить в мою комнату.
Натаниэль изгибает бровь:
– Почему?
Я возмущенно таращусь на него:
– Что значит почему?
Он пожимает плечами:
– Просто любопытно, почему мне нельзя заходить в твою комнату, а тебе в мою – можно.
– Ты будешь жить в гостевой спальне, там нет ничего личного. А в моей куча моих вещей.
– Я не собираюсь красть твои мягкие игрушки, если ты этого боишься, – тянет Натаниэль. – Хотя ты моего Мишутку Бэггинса стащила.
– Я не крала Мишутку, и боюсь я не этого.
Натаниэль замирает, и я тут же осознаю свою ошибку.
– Так чего же ты боишься? – Сердце у меня колотится как ненормальное. – Сори, для чего нужны все эти правила?
– Просто… правила…
Я на мгновение встречаюсь с ним взглядом, и от того, как он смотрит на меня, перехватывает дыхание.
– Поосторожнее с правилами, – тихим голосом произносит он. – Ты ведь знаешь, я вечно их нарушаю.
Ни он, ни я не двигались, но каким-то образом расстояние между нами сократилось.
Я могу сосчитать все его длинные, невероятно густые ресницы.
Он медленно поднимает руку, скользит пальцами по моей скуле, по щеке, они обнимают затылок, тянут.
Я дрожу, губы мои приоткрываются.
– Мин Сори? – Передняя дверь распахивается, и Натаниэль резко опускает руку. – Ты что же делаешь?
Глава восемнадцатая
В дверях стоит аджумма – с кухонной лопаткой в руке.
– Вы что стоите-то? Заходите в дом! – Она пошире открывает дверь.
Я набираю в грудь воздуха.
– Аджумма, это…
– Натаниэль Ли! Я фанатка ХОХО, но ты – определенно мой любимчик.
Я молча глазею на нее.
– Ты похож на мою первую любовь. А может, я просто могла бы влюбиться в такого, как ты, когда была помоложе. Как думаешь, Сори-сси? Разве он не похож на первую любовь?
Мое бедное сердце еще не успокоилось после того, что чуть не случилось на улице, а теперь это.
– Первую любовь неспроста так зовут, – говорю я. Мне отчаянно надо отрешиться от нашего разговора на крыльце. – Ведь есть и вторая, и третья, и четвертая.
Покосившись на Натаниэля, замечаю, что он смотрит прямо на меня.
– Вы вполне можете снова влюбиться, – говорит он аджумме, не сводя глаз с меня. – Я могу стать вашей второй, третьей и четвертой любовью.
Я практически слышу, как гулко бьется мое сердце.
– Не глупи, – отмахивается аджумма. – Для меня ты будешь седьмой.
– Аджумма, – окликаю я ее, скинув туфли, и жестом прошу отойти со мной в сторонку.
Пока Натаниэль переобувается, я объясняю, что он поживет здесь только до конца хиатуса, и ей придется хранить это втайне от моей матери.
– Просто она не поймет!
Самое трудное – уговорить аджумму солгать маме, потому что она всегда была ей исключительно предана.
– Конечно-конечно, – аджумма энергично кивает. – Твоя мама не всегда способна проявить благоразумие в подобных вопросах. Думаю, будет лучше, если она ничего не узнает. – Она смотрит мне прямо в глаза и преувеличенно подмигивает.
Во второй раз за вечер я глазею на нее, раскрыв рот.
– Аджумма, я не… в смысле, мы с Натаниэлем не…
– Конечно-конечно. – Она машет в сторону столовой. – Иди, незачем объясняться. Но знай, что я болею за тебя! Вперед!
– Аджумма!
Но она уже исчезла в кухне.
– В чем дело? – раздается позади голос Натаниэля. Я подпрыгиваю от неожиданности.
– Да нет, ни в чем. Пойдем, пора ужинать.
Длинный обеденный стол накрыт на двоих – так, чтобы мы с Натаниэлем сидели рядом. Как только мы занимаем свои места, аджумма подобно шеф-повару в кулинарном шоу начинает эффектно снимать крышки с каждого блюда.
Если сходства Натаниэля с первой любовью аджуммы было и недостаточно, чтобы полностью ее покорить, то к концу ужина ему это точно удается – он с таким энтузиазмом уплетает все, что ему предлагают, включая двойную порцию риса, что ее сердце тает.
После еды аджумма выгоняет нас из столовой, чтобы Натаниэль мог разместиться наверху.
– Для бассейна, наверное, еще рано, – говорю я, пока мы поднимаемся на второй этаж. – Но в спортивном зале есть все для тренировок, можешь пользоваться. Код к воротам 450928 – и звездочка в конце.
– Последние четыре цифры – твой день рождения, – соображает Натаниэль. – А первые две?
– Год, когда мы отвоевали нашу независимость, – когда он не отвечает, я оглядываюсь и вижу, что на лице его застыло странное выражение. – Что?
– Ты сказала «нашу независимость».
– Конечно, сказала! – Я закатываю глаза. – Да, ты американец, но ты еще и кореец, – последние слова я произношу особенно твердо.
К моему удивлению, он в ответ слегка улыбается.
Возле его комнаты я говорю:
– В доме можешь ходить куда угодно, кроме маминой комнаты. Дома она не была больше месяца и, думаю, в ближайшее время не появится, – она так занята, что в следующие несколько недель вряд ли зайдет.
Натаниэль оглядывает коридор, потом снова поворачивается ко мне. Я гадаю, поговорим ли мы о том, что случилось на улице, перед тем, как нас прервала аджумма. На мгновение мне кажется, что он сейчас меня поцелует.
При мысли об этом меня охватывает паника. Если это случится, всему придет конец.
– Увидимся утром, – говорит Натаниэль, открывая дверь спальни.
Облегчение, которое я чувствую, не поддается описанию, а на душе теплеет от его слов. Это обещание.
– Да, и еще кое-что, – он оглядывается через плечо. – У твоих правил есть малюсенький изъян.
Я прищуриваюсь, чуя, что сейчас он скажет что-нибудь возмутительное.
– Насчет того правила про футболку, – он ухмыляется. – Если я его нарушу, как ты узнаешь?
И с этими словами он, весьма довольный собой, исчезает в комнате.
Утром я просыпаюсь достаточно резко. Вспоминаю о вчерашнем, вскакиваю с кровати – так быстро, что пикачу падает на пол и отлетает к двери. Я медленно приоткрываю ее, высовываюсь в коридор. Дверь к Натаниэлю в другом конце коридора открыта. У меня уже душа уходит в пятки, но в последний момент я замечаю, что на спинке стула висит его вчерашнее худи. Значит, он все еще здесь, просто проснулся. Он всегда так рано вставал?
Быстренько почистив зубы и умывшись, я натягиваю спортивные брюки, зачесываю волосы назад и закалываю их гребнем. Торопливо спускаюсь по лестнице, но у подножия резко останавливаюсь. Натаниэль уже сидит за столом в столовой. На нем белая футболка, поверх нее – худи, волосы взъерошены со сна. Он упирается локтем в колено и сосредоточенно смотрит на экран ноутбука. Он в наушниках, но, заметив меня, поднимает голову и машет в знак приветствия, но его внимание быстро возвращается к экрану.
Помнится, в Нью-Йорке он сказал, что учится. Мне становится любопытно. Натаниэль сидит лицом к центру стола, спиной к кухне. Взглянув на экран, я быстро понимаю, почему он так сосредоточен: на мониторе – несколько десятков квадратиков с чужими лицами, а квадратик того, кто сейчас говорит, подсвечивается. Я резко отпрыгиваю, чтобы не попасть в камеру, и чуть не падаю, наступив на собственные тапочки.
Натаниэль со смехом опускает наушники.
– Что ты делаешь?
– Не хотела в камеру попасть, – шепчу я.
– Она отключена, – улыбается он. – И микрофон тоже выключен, – он тянет меня за рукав, чтобы я встала рядом. – Вот это мой преподаватель, – говорит он, указывая на подсвеченный квадратик, где что-то рассказывает белая женщина средних лет. – А это мои одногруппники, – он щелкает по иконке, и появляется еще больше квадратиков, хотя у большинства камеры выключены, как и у Натаниэля.
В левом нижнем углу его квадратика значится «Натаниэль Ли».
– Ты назвался настоящим именем? – спрашиваю я.
– А почему нет? У них там, наверное, десятки Натаниэлей Ли.
Он полностью снимает наушники, хватает со стола пустую кружку и встает.
– А тебе не надо следить за лекцией? – Я по пятам за ним иду в кухню.
– Она поясняет то, кто мы изучали на прошлом уроке. – Он подходит к кофемашине. У нас новая модель, мама купила ее незадолго до того, как съехала из дома. – Как спалось?
Я не хочу говорить, что ночью несколько раз просыпалась в ужасе от того, что утром он снова уйдет.
– Хорошо.
Мой ответ явно прозвучал не слишком убедительно, потому что он скептически поглядывает на меня, хоть и ни о чем не расспрашивает.
– Надеюсь, ты не против, что я ей пользуюсь. – Он указывает на машину.
– Я же вчера сказала, что можно. Да и ею все равно никто не пользуется, – однажды ее включала мама, но потом она купила в офис другую модель, еще более современную.