Мне было стыдно, что он плохо подумает о маме и обо мне. Деловые договоренности и мутные сделки – обычное дело для сфер, где вращаются мои родители, но Натаниэль не знаком с этой стороной индустрии, с той самой, которую я считаю вполне естественной.
– Отец Хеми передавал какие-то суммы «Джоа»? – спрашивает Натаниэль. Я изучаю его лицо, но на удивление, по нему ничего невозможно прочесть.
Я качаю головой.
– Еще нет.
– Тогда все это неправда, – просто заключает он.
– Но станет ею. То есть должно стать…
– Зачем «Джоа» деньги отца Ву Хеми?
– Я… я не могу сказать.
– Если «Джоа» нужны деньги, я могу…
– Нет. – У меня сердце уходит в пятки. Я хочу, чтобы Натаниэль не приближался ко всей этой каше. – Это мамина обязанность.
И моя, потому что я ее дочь.
– Айдолы часто выкупают акции своей компании, это нормально, – хмурится Натаниэль. – У Суна уже несколько есть.
– Он вложил деньги, чтобы со временем инвестиции принесли доход, а ты будешь их покупать ради…
– Ради тебя.
– Нет, – я настойчиво трясу головой. – Я не… Я не хочу связываться с деньгами.
Мало того, что я не хочу втягивать его в сомнительные делишки компании, я не хочу еще, чтобы в наших отношениях участвовали деньги.
Я думаю об отце, который каждую проблему закидывает деньгами, который купил маме дом, чтобы умаслить ее, когда его первая измена стала достоянием публики, который контролирует мамину жизнь, потому что ему принадлежит большая часть акций ее компании. Я хочу защитить от этого Натаниэля. Я хочу защитить от этого нас.
– Ты права, прости. Просто я расстроен. И хочу помочь. – Он запускает пятерню в волосы и откидывается на спинку стула с такой силой, что на мгновение отрывает две передних ножки от земли.
– Ты злишься? – спрашиваю я.
Натаниэль недоуменно моргает, и брови его сходятся на переносице.
– Из-за чего?
– Что я тебе не сказала про Хеми. Что я помогала ей готовиться к дебюту, потому что ее отец обещал инвестировать в компанию.
Он выпрямляется на стуле.
– Но это неправда.
– Это правда, пусть он еще и не вложил деньги, – и, вероятно, уже никогда не вложит после сегодняшней катастрофы.
Натаниэль качает головой:
– Ты помогала Хеми, потому что только ты могла подготовить ее к дебюту за такой короткий срок. Ты тренировалась с ней, подсказывала, что делать на съемках передачи и на съемках сериала. Ты сделала все это не потому, что хотела, чтобы отец Хеми заплатил «Джоа», а потому, что тебе это нравилось, ты пыталась помочь, потому что получаешь от этого удовольствие – и потому что у тебя получается.
От его слов у меня начинает чаще биться сердце, а по телу ползет румянец. Наш разговор выходит из-под контроля. Я не могу позволить себе такие чувства.
– Один скандал – уже плохо, – шепчу я. – «Джоа» не может позволить себе еще один.
– Не знаю, откуда взяться еще одному скандалу, если, конечно, у Суна не окажется тайного незаконнорожденного ребенка, – смеется он.
– Натаниэль.
Одного его имени достаточно. Он застывает.
– Нет. – Он смотрит мне правда в глаза. – Вчера вечером ты сказала, что настроена серьезно.
– Так и есть. Но я не знала, что случится сегодня.
– Почему? Из-за скандала?
Можно было бы сказать ему про контракт, про то, что «КС» собирается купить «Джоа», но что это даст? Он продюсирует песню артистки из «КС». Если он узнает о намерении «КС» приобрести мамину компанию, то может отказаться от проекта, который ему приносит столько радости.
– Может, нам стоит сделать заявление о том, что мы встречаемся, – предлагает он. – Это отвлечет внимание от Хеми.
– Натаниэль, посерьезнее.
– Нет, это логичное предложение, – шутит он, но голос у него напряженный. Я сделала ему больно. Я и сейчас делаю ему больно.
Но так надо. Ради него и ради меня. Ради компании.
– Прямо сейчас «Джоа» не перенесет еще один скандал. О нас кто-нибудь узнает. Мы и так не слишком осторожничали на вчерашней вечеринке.
Мы вообще позабыли об осторожности – целовались, когда за стенкой было столько народу. Не знаю, смогу ли я скрывать свои чувства к нему, не знаю, сможет ли он скрывать свои чувства ко мне.
– Причина, по которой мы расстались в прошлый раз, не изменилась, – продолжаю я. – Раз на то пошло, все стало еще хуже. Хеми пробыла айдолом всего один день, а уже получает кучу ненависти в комментариях. Одну съемку с участием АСАП уже отменили, а могут отменить и другие. Если таблоиды узнают про нас, все станет только хуже. Твоя карьера…
– Не надо сводить все к моей карьере. Ты нужна мне. Обо всех рисках я и так знаю.
У меня по телу пробегает дрожь.
– Ситуация с Хеми совсем другая, – тихо продолжает Натаниэль. – Она новичок. У нее нет фанатов, которые могли бы ее поддержать – по крайней мере, пока. Поклонники ХОХО совсем другие. Они меня прикроют.
Я качаю головой:
– Ты не знаешь наверняка. Что, если ты ошибаешься? Что будет с Суном, с Джеву, с Йонмином? Разве тебя не волнует, как повлияют на них твои поступки?
Эта мысль его, судя по всему, не посещала, потому что он опускает голову.
– Ты отталкиваешь меня ради моего же блага, и я не могу это принять, – говорит он.
– Но ты примешь, если я скажу, что думаю и о себе?
– Нет.
– Натаниэль!
– Тебя что, серьезно волнует, что говорят о тебе незнакомые люди в интернете?
– Один человек? Нет. Пятьсот человек? Да!
Я набираю в грудь побольше воздуха.
– Дело не только в этом. У меня есть обязательства перед компанией, – встреча с мамой напомнила о том, что однажды я дала ей обещание. – Я больше потеряю…
– Я потеряю тебя, – горячо заявляет Натаниэль. – Для меня этого достаточно. – Он встает, хватая со стола книжку. – Даже если для тебя это неважно.
Он злится и говорит явно на эмоциях.
Он собирает мусор и заходит в магазин, а вернувшись, не ждет меня, устремляясь вверх по холму.
Не знаю, в чем дело – может, сказался сегодняшний стресс, а может, меня расстроила ссора, но из глаз у меня начинают катиться слезы.
Я останавливаюсь возле увитой виноградом стены рядом с воротами и окликаю его.
Должно быть, Натаниэль слышит, как дрожит мой голос, потому что он оборачивается и, помедлив, подходит ближе.
– Прости. – Он обнимает меня, и теплое дыхание щекочет мне макушку. – Я не хотел доводить тебя до слез.
– Мне страшно.
– Мы можем проявить осторожность. Можем держать все в тайне.
Я качаю головой:
– Не сможем.
Натаниэль крепче прижимает меня к себе, а потом отпускает, отступая на шаг.
– Я лучше пойду. Если я останусь, то захочу снова обнять тебя, захочу… – он рвано выдыхает. – Я заберу свои вещи.
Шмыгая носом, я киваю:
– Я подожду тебя снаружи.
Несколько минут спустя передняя дверь открывается, и Натаниэль снова выходит. При виде спортивной сумки в его руках у меня снова наворачиваются слезы на глазах.
– А как же папарацци? – спрашиваю я.
– В последнее время их не видно, по крайней мере, в последнюю неделю.
Значит, он мог съехать неделю назад, но остался. Потому что хотел.
– В среду я устраиваю вечеринку по случаю выхода моей песни. В отеле «Совон». Придешь?
– Да.
Я хочу быть рядом в этот момент.
Вид у Натаниэля такой, будто он хочет сказать что-то еще, но сдерживается.
Он не прощается – и я тоже. Я смотрю, как он идет вниз по холму, в сторону главной дороги. Когда он поворачивает за угол, исчезая из виду, я опускаюсь прямо на землю и наконец позволяю себе не сдерживать слез.
Глава двадцать девятая
На следующее утро я просыпаюсь с красными, опухшими глазами, вся заваленная мягкими игрушками. Снизу доносится тихое жужжание пылесоса – должно быть, оно меня и разбудило. Выудив телефон из-под Среднего Тоторо[74], я пишу сообщение аджумме. «Плохо себя чувствую. Побуду в своей комнате».
Она не отвечает, но полчаса спустя раздается стук в дверь.
Аджумма приносит на подносе закрытую каменную миску и стакан воды. Поставив поднос на прикроватную тумбочку, она кладет ладонь мне на лоб и цокает языком.
– Температуры нет.
– Просто голова болит… – потому что я плакала, пока не уснула.
Она неопределенно хмыкает в ответ и протягивает мне две белые таблетки. Я проглатываю их, запивая водой.
Аджумма не спрашивает, почему у меня опухшие глаза и куда делся Натаниэль, хотя наверняка заметила, что его спальня пуста. Вчера вечером я зашла в его комнату и, увидев аккуратно заправленную кровать, разрыдалась с новой силой. В комнате не было ни пятнышка, будто он никогда там и не жил.
А виновата во всем я сама.
– Я приду проведаю тебя чуть позже. – Аджумма гладит меня по волосам и выскальзывает за дверь.
Едва она выходит, я откидываюсь на кровать. Мысли так и лезут в голову, аж муторно становится, а голова начинает болеть еще больше. Может, вчера вечером я поторопилась? Натаниэль жил у меня дома две недели, и мы умудрялись держать это в тайне. Мы могли бы встречаться втайне, пока скандал с Хеми не утихнет.
Впрочем, нет, это говорит мое сердце, а не разум.
Риск слишком велик, а, если нас поймают, последствия будут разрушительными. Я должна проявить благоразумие, даже если это значит, что придется принять сложные решения и разбить сердце и самой себе, и Натаниэлю.
С ним все будет в порядке. У него есть ребята из группы, у него есть родные.
Я ему не нужна – не так, как маме.
Помогать Хеми я стала, отчасти чтобы доказать маме, что могу сама принимать решения насчет собственной карьеры, но отчасти – чтобы помочь маме, как-то облегчить ее бремя.
Узнай она, что я творила в последнее время, начиная с того момента, как пригласила Натаниэля пожить у нас дома, пришла бы в ужас и уверилась, что доверять мне ни в коем случае нельзя.