Она такая как есть, и Селена тоже, и не должно быть повода для недоверия. «Мне нравится, когда люди уделяют мне внимание! Мне нравится развлекаться! И все это наше общественное мнение связывает с сексом», – говорит Селена. Для аллосексуала секс является настолько естественным объяснением поведения, что другие причины, такие как желание одеваться самобытно ради самого себя и желание быть замеченным только для того, чтобы быть замеченным, не всем понятны. «Я хочу, чтобы на меня смотрели, но не хочу, чтобы меня трахали, и одно не вытекает из другого, – продолжает Селена. – А алло такие забавные: они просто настаивают на том, что эти желания взаимосвязаны».
Считать ли поведение Селены и Ясмин своего рода формой репрезентации – вопрос спорный. Любой, кто что-либо демонстрирует, больше не принадлежит лишь самому себе, и оказывать такое давление может быть неуважительно. Тем не менее я не могу не согласиться с тем, что их версии асексуальности, – в которой цветные женщины-асы могут требовать внимания и заявлять о своей потребности быть желанными, – сильны. Меня не устраивает намек на то, что единственными ценными формами представления асов являются те, которые разрушают ожидания, но я хочу признать, что большую часть моего собственного сопротивления асексуальности и сопротивление многих других асов можно было бы уменьшить, если бы мы с юности знали больше людей, похожих на них.
Я не имею в виду фантастических евнухов или сдержанных белых мужчин, любящих науку и избегающих эмоций. Они настоящие, реальные люди, стильные, модные, забавные и не боящиеся быть другими. Каждый раз, когда кого-то удивляет их существование, особенно цветных женщин, развенчивается стереотип о значении секса и о том, кто его хочет, а кто нет. Я не удивлена их существованием, но их отношение к проблеме заставляет меняться и меня.
Разговор с Селеной и Ясмин подчеркнул недостаток у меня воображения, – возможно, причиной тому являются культурные ограничения, а возможно, это мое личное качество. Я боялась, что меня будут считать пассивной, но при этом пассивно впитывала то, что думают другие – об асах, женщинах и азиатах, – и приняла это, хотя мне было некомфортно, вместо того чтобы перевернуть сценарий или попытаться сформировать свой собственный. Мне довелось познакомиться и с другими историями. Асексуальность может восприниматься как сила, делающая тебя непроницаемой, или как интригующая точка отличия. Это может быть что-то нейтральное и незначительное, как, например, факт, что мне нравятся русские романы и фильмы ужасов, или это может быть насмешкой над мужчиной, который гордится тем, что многие женщины хотят заняться с ним сексом.
Ясмин, например, и в голову не приходило, что в асексуальности есть что-то постыдное. «Я в любом случае была нонконформисткой, и это еще один пункт, который стоит добавить в длинный список моих странностей, – говорит она. – Кроме того, я не чувствую, что упускаю что-то важное, когда мои друзья плачут из-за парня или из-за отсутствия парня. Я не чувствую, что мне нужно сосредотачиваться на этом в ущерб всему остальному в моей жизни. Это просто как дополнительное усилие с точки зрения существования».
По ее мнению, асексуальность существует по умолчанию. Все остальное требует дополнительных усилий. Я же относилась к асексуальности негативно. На мой взгляд, это аллосексуальность существовала по умолчанию. Все остальное казалось чем-то неполноценным, источником разочарования. Давайте назовем это как есть – все эти описания моего двойственного отношения к тому, чтобы быть азиаткой, женщиной, асом – внутренним расизмом и женоненавистничеством, ненавистью к себе, избыточным стремлением соответствовать представлениям белых, мужчин, аллосексуалов, непрестанной заботой об одобрении со стороны тех, кто с меньшей вероятностью поймет меня и, скорее всего, отвернется от меня.
Чем дольше я борюсь с идентичностью, тем больше понимаю, что существует тонкая грань между признанием предположений о господствующей силе и эгоцентризмом, между честностью в отношении нашего осознания белого алло-взгляда и тем, что нужно время, чтобы сознательно отвернуться от него. Такая привычка бороться с этим двойственным (тройственным? множественным?) отношением и всегда чувствовать сравнение с другой референтной группой вызывает недоумение, если не откровенное пренебрежение. Мне потребовалось много времени, чтобы отойти от ленивого мазохизма. Другие уже давно перестали рассчитывать на одобрение; я все еще работаю над этим.
Тони Моррисон, которая как никто другой знала о силе этих историй, однажды заявила, что, с ее точки зрения, существуют только черные люди. «Я стояла на границе, на краю и утверждала, что это центр, – сказала она. – Я заявила, что это центр, и позволила остальному миру переместиться туда, где была я»18. Впервые услышав эту фразу, я погрузилась в длительные размышления. Конечно, Тони Моррисон знала о расизме и о том, как белые представляют себе чернокожих. И тем не менее. Для чернокожего автора сфокусироваться на черных людях и не обращать внимания на точку зрения белых вовсе не должно быть чем-то необычным, но оказалось, что это так.
Асы могут делать то же самое. Асексуальность действительно ощущается как багаж, когда все остальные части нашей идентичности рассматриваются как таковые, когда мы чувствуем себя раздавленными кучей стереотипов. Если бы я не усвоила этот расизм и женоненавистничество, быть асом не было бы дополнительным бременем, помимо азиатского происхождения и женского пола.
Асексуальность может не казаться багажом, когда асы отвергают точку зрения, требующую так узко воспринимать нашу идентичность, даже – особенно – если эта точка зрения наша собственная. Мы можем бороться со стереотипами, расовыми и прочими, а также, как сказала Селена, пытаться проводить время с теми, кто принимает нас целиком. Мы также можем избавиться от мазохизма, постараться не придавать ему столько значения в нашем собственном сознании, применить все ресурсы нашего творчества и самоуважения и переписать историю. Мы, асы, можем быть самими собой – привлекательными и модными, нонконформистскими, неуклюжими и застенчивыми и так далее. Мы не нуждаемся в сексуальном влечении, чтобы жить в сексуальном мире на своих условиях.
В этом описании присутствует некоторая ирония. Моя книга отчасти является попыткой объяснить асексуальность аллосексуалам, и многие асы поблагодарили меня и сказали, что это необходимо. Я надеюсь, что объяснение дойдет до своей аудитории. Я также надеюсь, что со временем мы почти перестанем чувствовать необходимость в каких-либо объяснениях и сможем избавиться от необходимости быть понятыми другими. Пусть другие думают что хотят. По крайней мере, наше собственное внимание может быть сосредоточено на нас самих. Тогда стереотипы исчезнут. В нашем собственном сознании многие рассказы о себе могут быть созданы из одних и тех же исходных материалов.
Глава 6. В болезни и в здравии
ИНВАЛИДНОЕ КРЕСЛО НЕЛЬЗЯ СПРЯТАТЬ. Для Кары Либовиц, двадцативосьмилетней активистки-инвалида, страдающей церебральным параличом, ее инвалидное кресло – очевидный знак отличия, один из многих контрастов, появившихся в раннем детстве. У нее была индивидуальная образовательная программа. Она выезжала из класса «на пять минут раньше, чтобы не затоптали». Постоянно отказывалась от занятий лечебной физкультурой. Для Кары сексуальность совсем не то же самое, что для ее здоровых сверстников. «В любом случае никто не считает меня сексуально привлекательной», – признается она. Кара говорит мне, что, по мнению окружающих, женщина-инвалид в кресле вряд ли может хотеть секса.
Не существует идеальной формулы, объясняющей, как взаимодействуют сексуальность и здоровье, однако это не мешает верить в простое, но ошибочное утверждение: люди, которые не хотят секса, больны, а люди, которые больны, то есть умственно или физически неполноценны, не хотят секса.
Посторонним кажется, что Кара, называющая себя асом, подтверждает это заблуждение. Однако для сообщества людей с ограниченнымивозможностями и асексуалов это не так. Ее идентичность противоречит представлениям обеих групп, каждая из которых по-своему маргинализирована в отношении секса. Сообщество инвалидов долгое время боролось с идеей, что люди с ограниченными возможностями являются или должны быть асексуальными. Сообщество acов борется за то, чтобы доказать, что асексуальность не имеет ничего общего с инвалидностью.
Женщина-инвалид-ас усложняет обе эти политические программы, и, возможно, именно в такой ситуации вопросы легитимности и внутригрупповой лояльности становятся наиболее острыми. Оба сообщества действуют из лучших побуждений, но при общении с Карой по Skype выясняются интересные подробности. На девушке черная рубашка с надписью «ЗАБЕЙ НА ЖАЛОСТЬ», а в руках вязальные спицы. «Тебя перебрасывают из группы в группу, как горячую картошку, – делится Кара, – и ты просто не можешь найти свое место».
Это сложная проблема, поэтому давайте сначала рассмотрим идею о том, что люди, которые не хотят секса, больны. Врачей на Западе беспокоила «проблема» низкого сексуального влечения, по крайней мере, с XIII века, когда папа римский Григорий IX написал о фригидности. В то время фригидность считалась мужской проблемой, схожей с импотенцией, говорит в интервью ученый Элисон Даунхэм Мур, соавтор книги «Фригидность: интеллектуальная история». Фригидность превратилась в отсутствие психологического желания, в большей степени именно у женщин, только в XIX веке, и «не вполне ясно», почему это изменение произошло, добавляет она.
Сегодня люди, которые настаивают на том, что низкое сексуальное желание является формой медицинской дисфункции, могут ссылаться на «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» (DSM-5), библию психиатрической диагностики в США. С 1980 года в руководство включен диагноз, который когда-то назывался «подавленное расстройство сексуального влечения», и после нескольких смен названий теперь он чаще всего уп