…Они заблудились. Невесть кем протоптанная тропинка полого поднималась по краю небольшой лесной поляны, тянущейся от самого болота и упирающейся в мрачный, отвесный утес. Метрах в двухстах от утеса тропа делала небольшую дугу и, попетляв меж деревьев у самого края обрыва, взбиралась на почти ровную террасу. Здесь и решили разбить лагерь. Утесом оказался неимоверных размеров валун, повернутый к обрыву идеально плоской, поросшей серым мхом поверхностью. Кто хоть однажды долгое время таскал на себе тяжеленный рюкзак, тому известно ощущение необыкновенной легкости, которое испытывает путник, сбросив с себя надоевшую тяжесть. В такие минуты кажется: еще мгновение — и взлетишь.
Быстро разбили просторную оранжевую палатку, развели костер, и через каких-то полчаса в тягучем вечернем воздухе поплыли вкусные запахи дозревающего ужина. Темнело по-летнему медленно, однако сумерки, усиленные лесом и ярким пламенем костра, быстро сгустились до ночной черноты. Обжигаясь вкуснейшим варевом, окрещенным Яшкой, лучшим кашеваром всех времен и народов, «змеиный супчик», друзья обменивались дневными впечатлениями.
День не задался с утра. Сначала в чахлом подлеске потеряли отставшего по нужде Жука. Минут сорок аукались и, только сделав приличный круг, столкнулись с ним у места ночевки. Солнце в утренней дымке казалось подслеповатым, над землей, уворачиваясь от его лучей, танцевал белесым призраком полупрозрачный туман. Лесная, едва заметная дорога, мягко стлалась среди мрачных замшелых елей, но к обеду и она, захлюпав грязью, пропала в острой болотной траве. Заболоченный лес вдруг кончился, и перед ними, насколько хватало взгляда, простерся тоскливый даже в солнечный день извечный полесский пейзаж. Болото…
Как они из него выбрались, известно только Паше, который, казалось, на чистой интуиции вывел их из этого зыбкого месива. Все без исключения по несколько раз проваливались в трясину, каждый что-то потерял в жидкой, вонючей грязи, каждый испытал страх перед разверзающейся бездной. Выйдя, наконец, на сухое место, они, как умели, поблагодарили Бога, и в изнеможении рухнули на твердую, не дрожащую под ногами почву. Отдышавшись, придя в себя, друзья кое-как ополоснулись, постирали в бурой затхлой воде заскорузлую от грязи одежду и, обсохнув, под вечер пошли по едва заметной тропе, что и вывела их к странному камню, у которого теперь с сипением трещал в костре валежник.
— Да, покрутил нас сегодня леший, — облизывая ложку, тихо прогудел Паша. — Хотя, сдается, чертовщина эта еще не кончилась.
— Ты бы сплевывал, — перебил его Жук, — лучше чайник сними, провидец ты наш.
Паша обиженно засопел, надо отдать должное: из всех присутствующих он, пожалуй, был наиболее рассудительным и менее других склонным к мистике. Протягивая фыркающий носиком чайник, не повышая голоса, Паша продолжил:
— Пока ты, как неопознанное земноводное, выбравшись из болота, дрых на солнышке, я посмотрел карту, и что ты, умник, думаешь, увидел?
— О, великий Паша, — продолжал Жук, — откуда мне, темному, забитому дехканину, знать сию тайну!
— Да погоди ты зубоскалить, — вмешался в разговор Костусь, — так что было на карте?
— А ничего там, братья белорусы, не было.
— В каком смысле ничего?
— В прямом. Нет на карте этого острова.
— Хватит на ночь страхи рассказывать, о, великий и ужасный, — не унимался Жук.
— С чего ты взял, что мы на острове? — наливая в кружку чай, удивился Костусь. — Мы же вроде вышли к берегу, и справа и слева от этой горки были видны деревья.
— Да я и сам поначалу так думал, а когда сориентировал карту по компасу, загрустил. Нам казалось, что движемся мы на северо-восток, к правому краю Греблянского болота, а оказывается, мы забрались в его сердцевину.
— Как?! — почти одновременно вскрикнули все трое.
— Как-как! Не знаю. Только выходит, что мы почти в центре одной из самых больших болотин Европы. Острова, да еще с возвышенностью, здесь быть не может по определению. Смотрите сами, — Сергей — так на самом деле звали Пашу — вытащил из старой офицерской сумки и расстелил поближе к огню немецкую, времен минувшей войны карту. — Мы примерно где-то здесь, — ткнул он сучком в середину серо-зеленоватой, с голубой рябью, проплешины. — Впереди, по идее, километров через пять болото должно плавно перейти в Черное озеро, которое само, кстати, окружено со всех сторон гиблой трясиной и лишь узкой протокой чистой воды соединено с каскадом Тростянских озер. Вот на Черном обозначены два небольших острова, но, судя по отметкам, они низкие. Теперь смотрите сюда. — Паша достал компас…
Внизу, со стороны обрыва, раздался громкий утробный рокот, задрожала земля…
— Смотрите на компас, — зашептал молчавший до этого Яшка.
С компасом действительно творилась какая-то чертовщина. Стрелка, забыв законы физики, крутилась по кругу. Потом, мелко задрожав, заметалась из стороны в сторону и наконец, лениво покачиваясь, заняла определенное ей природой место. Вместе со стрелкой затих и испугавший их звук.
— Ну, что я вам говорил? — не без гордости пробасил Паша. — Вот и продолжение чертовщины. Еще днем на болоте пару раз замечал, что с компасом фигня творится, но особого значения не придал, подумал — показалось.
— Кажется, НЛО поблизости приземлился.
— Час от часу не легче, вы как сговорились, мужики, — наверное, последним оправившись от испуга, громко заговорил Костусь. — Что это было? Надо посмотреть, иначе ночью со страха охренеем.
— Не знаю, что это было, но, судя по компасу, вещь серьезная, — рассудительно начал Жук, который, как особо одаренный, окончил школу на год раньше других и уже учился в химтехе.
— Скорее всего, местная аномалия, — решительно встал Костя, которого друзья звали Домовой. — Берите фонари, пошли смотреть.
Исправных фонарей после купания в болоте осталось всего два, правда, один из них мощный, аккумуляторный, неизвестно где позаимствованный Яшкой. Для верности скрутили еще факел и двинулись в темноту. Уже через три минуты неторопливой ходьбы были на месте. Перед ними клубилась туманом и дышала подвальным холодом огромная коническая воронка метров десять глубиной. Ее рваные, осыпающиеся края повторяли рельеф местности.
— Похоже на кратер, — сказал Жук.
Внизу что-то опять глухо заурчало, заворочалось.
— Смотрите осторожней, — строго предупредил Паша, — этот кашалот опять задышал. Завтра утром разберемся, главное — убедились в материальности этого дурацкого воя.
— Пацаны, уникальное явление для наших мест, — возбужденно зачастил Жук, — это, по всей видимости, большой грязевой гейзер.
— Откуда ему здесь взяться? — искренне возмутился Яшка. — У нас что, Камчатка?
— Для тектонической деятельности, — оседлав своего конька, начал Жук, — доступны все географические зоны. Я не исключаю…
— Ты не исключай, ты выключай фонарь и свой говорильник, — отыгрываясь за подколки, повеселевшим голосом перебил его Паша. — Хватит трепа, пошли спать, белорусы.
Костер дотлевал. Ночь поделили на всех поровну. Первым выпало дежурить Яшке, который отзывался на прозвище Млоть.
Проснулись они одновременно от какого-то внутреннего толчка и, не сговариваясь, бросились вон из палатки. Еще только начало светать, лес был покрыт зябкой утренней дымкой. В стороне болота стояла густая белая стена тумана. Что-то огромное, тяжелое сорвалось с вершины подпиравшего палатку валуна, расплющив недавнее убежище, прокатилось мимо мирно спавшего Млотя, хрустя, как спичками, хилыми сосенками и кустами, ломанулось к обрыву и, у самой бездны натолкнувшись на корягу, подскочило и сгинуло. Большущий, с метр в диаметре камень по чьей-то милости оставил им жизнь.
Все произошло так быстро, что никто толком и испугаться не успел, зато через минуту страх нагнал их. Кровь бросилась в голову, в висках застучало, не подходя к палатке, они тупо смотрели вверх. На самой вершине валуна зияла огромная чашеподобная выщерблина с почти идеально ровными краями. И вдруг в нее хлынули ослепительно яркие лучи восходящего солнца. Казалось, кто-то всесильный и вечный щедрой рукой наливает в огромный бокал золотистую небесную влагу. Достигнув краев, она нескончаемым потоком хлынула вниз. Испуг сменился чувством неописуемой радости, хотелось сорвать с себя одежду и голяком плескаться в этих живительных, волшебных струях. Первым преодолел оцепенение и обрел голос Жук.
— Банка! — с диким воплем он бросился к останкам некогда надежной и прочной немецкой палатки. В стороны полетели спальники, свитера, останки изуродованного алюминиевого каркаса, еще что-то, наконец, пятясь задом, из-под брезента выполз сияющий Жук. На вытянутых руках он торжественно держал круглую медицинскую банку темно-зеленого стекла с широкой пробкой.
— Вот, цела и невредима, а Яшкин блатной фонарь всмятку. — Он, опасливо косясь наверх, с почти суеверным обожанием поставил банку на землю. Все, хватаясь за животы, покатились со смеху. — Вы чего, дебилы, зубы скалите, я ведь при разливе все учту.
От криков и громкого хохота проснулся Яшка:
— Чего орете?
— Млотям спать не даете, — с издевкой перебил его Паша. — Что, продрых ночку? Костер погубил? Племя без тепла и горячих щей оставил? Нападение неведомых сил на великих вождей не предотвратил? Что с ним, о белорусы, сотворим?
— В кратер его, к чудищу, — на всякий случай прижав к груди заветную банку, включился в перепалку Жук.
— Нет, друзья, какой к черту кратер! Он не достоин легкой смерти! — воздел руки к солнцу Домовой. — Нет и еще раз нет. Пусть чинит порушенный вигвам, весь день кашеварит, а когда дневное светило уйдет на покой, а почтенные вожди взойдут на священную гору совета, — он театральным жестом указал на выщербленную верхушку валуна, — пусть сей сонолюб одиноко ляжет на место нашего нынешнего ночлега. Да помогут ему силы небесные!
— Ставлю на голосование, — подвел итог Паша. — Кто «за»? Видишь, заспанный Млоть, все единодушны!
— О, бедная моя еврейская головушка, — еще ничего не понимая, удивленно озираясь по сторонам, Яшка с ходу включился в старую игру, — и говорила-таки мне покойная бабушка Циля… Не, погодите, — не выдержав напускного веселья, взмолился Млоть. — Кто-нибудь может объяснить, что произошло с палаткой, почему вы все в трусах?