Джастер снова отвернулся и обнял колени.
Я только молча стискивала кулаки и кусала губу, понимая, что он прав. Совсем забыла, что Ашу Сирая не тронули в Онферине только потому, что такова была воля Тёмноокого.
Священная змея Датри… «Воля великой Матери»…
Только она была направлена на меня, а не на него.
Это я, задумавшись и замечтавшись, забыла обо всём и потревожила отдых мукрина, а не Шут.
Он принял этот удар судьбы вместо меня.
— А Игвиль⁈ — внезапно вспомнила я. — Он⁈.
— Я же не умираю, ведьма, — холодно срезал он меня. — Ты свободна и можешь уйти, Янига. Как видишь, я теперь калека и бесполезен для тебя. Думаю, тебе лучше будет вернуться в Кронтуш и жить там вместе с твоей наставницей. До Арсаниса и торгового тракта осталось совсем немного. А там доберёшься до Кронтуша с торговым караваном.
Вот так мне. Горькой и честной правдой, как всегда.
Калека. Великолепный воин и легендарный мастер смерти, в один миг утерявший зрение из-за меня, он и в самом деле был готов к тому, что я… что я брошу его и уйду.
Потому что… Он больше не может быть «псом», не может быть Ашу Сираем, не может торговать, не может помочь мне справится с Вахалой и её демонологом. Он больше не может сражаться. А значит… Значит, встреча с его врагом будет для него смертельной.
Игра закончилась. Шут проиграл.
Что бы он там не поставил, исход очевиден. Как только враг его найдёт — всё будет кончено.
Да даже не будь этой Игры и Вахалы, зачем молодой и красивой ведьме — слепой калека?
Он не может меня видеть, не может обо мне позаботиться, не может защитить. Он теперь сам как младенец. Без помощи и шагу не ступить.
Х-ха… Мечтала, чтобы он остался с тобой, да, Янига? И вот такого его ты тоже хочешь? Готова остаться с таким мужчиной? Пока его не убьют на дороге прислужники Вахалы, да и тебя заодно.
Решила, что не будешь ему обузой, а теперь… Теперь он сам…
— А… а ты? — я с трудом сглотнула, сама не понимая, что за слова застревали у меня в горле. Обиды? Обвинений? Сожаления? Раскаяния? Оправдания? Жалости? Стыда?
Что… Что мне теперь делать⁈ Великие боги…
— А что я? — он устало пожал плечами. — Я — Шут, разве ты забыла? Чтобы петь и играть — глаза не нужны.
Конечно, не нужны. Бахира будет его глазами… Ровно до тех пор, пока их не убьют на дороге разбойники, или не найдёт враг Джастера.
Я не успела ничего ответить: раздались шаги, и на полянку вышла Бахира. В одной руке она несла котелок с водой, а в другой — длинный сухой шест с обломанными комлем и ветками, бывший когда-то молодым деревцем. Судя по её виду, она плакала у реки, а потом умывалась, приводя себя в порядок. Вся краска была смыта, а горе проложило заметные морщины на её лице.
— Я принесла тебе воды, Джасир. — Она поставила котелок подальше от костра и вещей и подошла к Шуту. — И ещё… это.
Женщина взяла руку Шута и вложила в ладонь самодельный посох.
Пальцы Джастера легко скользнули по гладкой коре, изучая дерево, и я вдруг вспомнила, как он любил вырезать игрушки, сидя у костра…
— Спасибо, — негромко сказал он, сжимая тонкий стволик. — Из него получится хороший посох.
Бахира часто заморгала и поспешно вытерла глаза кончиками пальцев.
— Пойдём, я помогу тебе умыться.
— Хорошо, — благодарно улыбнулся в ответ Джастер, вставая и протягивая ей руку, а в другой сжимая свой новый посох.
Я смотрела, как они шли к котелку, как Бахира ласково и заботливо просила Шута наклониться, и лила ему воду на руки, пока он умывался, и чувствовала себя… лишней. И совершенно опустошённой.
В один миг из-за глупой, нелепой случайности все мои планы рухнули. В один миг Джастер из могучего и грозного воина стал калекой. В один миг я осталась без его заботы и покровительства. В один миг вся моя любовь подверглась… жестокому испытанию на свою истинность.
Легко любить и желать сильного и красивого мужчину, который умеет за себя постоять и позаботиться о тех, кто рядом.
А как любить калеку? Как любить того, кто сам нуждается в помощи и заботе других?
— Благодарю, — Джастер с улыбкой вытирал лицо чистым лоскутом, который принесла ему Бахира, а та смотрела на него с горькой и ласковой улыбкой. — Так намного лучше.
— О, Джасир… — женщина бережно и ласково коснулась его щеки ладонью. В её голубых глазах стояли слёзы, но сам взгляд…
Сам взгляд был полон такой любви и сострадания, что мне стало жгуче стыдно за свои мысли.
Вот так и любят, ведьма. Думая о другом, а не о себе. Бахире всё равно, стал он калекой или нет. Она пришла, чтобы быть с ним, и она будет с ним. Не из-за долга, а потому что любит его.
— Чем ещё я могу…
— Я бы поужинал, — Джастер благодарно ей улыбнулся, возвращая мокрую тряпицу и нашаривая лежащий на земле посох. — А потом можно и поговорить. И улыбнись. Мне нравится, когда ты улыбаешься.
Бахира вытерла глаза кончиками пальцев и попыталась улыбнуться.
— Хорошо, Джасир, пойдём.
Она взяла его за руку и повела обратно к костру. Джастер легко водил концом посоха по траве и если бы не его глаза и горестное лицо Бахиры, можно было бы подумать, что он просто изображает слепого…
Я посторонилась с дороги, стараясь не смотреть в лицо Шута. Он легко и по-доброму улыбался, доверчиво идя рядом с женщиной, как сын рядом с матерью, а его глаза были открыты.
Только зрачки серых глаз заметно посветлели и отливали голубым, как лёд над чёрной водой.
Ужин проходил в молчании. Точнее, молчала я, а Бахира то и дело говорила с Джастером. Она дала ему в руки миску с кашей, положила в ладонь сушёные фрукты, подала чашку с чифе.
— Поешь сама, — ласково улыбался в ответ Шут. — Уж ложку до рта я донесу.
— Ох, Джасир…
Бахира в ответ вздыхала и качала головой, то и дело стремясь прийти ему на помощь. Но Джастер и в самом деле справлялся сам. Он даже чашку с чифе поставил возле себя так, что без труда брал её на ощупь.
Я же молча и без всякого аппетита ковырялась в своей миске. И отчаянно завидовала тому, как легко Бахира приняла случившееся и теперь искренне говорит с Джастером.
Поговорить после ужина…
Знаю я, о чём поговорить. Только вот… Только вот сказать мне ему нечего.
Потому что… Потому что и уйти совесть не позволяет, и остаться я… я…
Матушка, неужели он был прав и моя любовь — всего лишь увлечение? И я… Я такая же, как несостоявшаяся невеста Микая? Только она замуж по расчёту за сынка старосты выскочила, а я… А я готова бросить Шута только потому, что он стал калекой и больше не может мне помогать?
Я что, в самом деле, на такое способна?
Выходит… Он был мне нужен только для моей выгоды? И я… я, как любая другая ведьма, готова променять его на любого другого, как поменять платье, которое он мне так и не купил, а теперь никогда и не купит…
Великие боги, да что же я за корыстная женщина такая…
— Яния, — на мои плечи опустились коричневые тёплые ладони. — О чём ты плачешь?
Я поставила миску, кинулась её на шею и разрыдалась окончательно. Бахира обнимала меня и, утешая, гладила по голове и спине, а меня переполняли обида, досада и жалость к самой себе. А ещё было очень горько от понимания, что я и в самом деле оказалась такой… такой…
— Джасир…
— Вот же ведьма… — Раздалось над моей головой, а затем Джастер сел рядом и сразу стало тепло. — Сколько реветь-то можно…
Серые глаза невидяще смотрели поверх моей головы, на губах добрая и печальная улыбка. И я вдруг поняла, что, не смотря на случившееся, Шут вовсе не сломлен.
Он принял этот удар судьбы, но не нуждался в жалости и снисхождении окружающих. Он с благодарностью принимал искреннюю помощь Бахиры и вовсе не собирался умирать от горя, или ждать прихода своего врага.
Вместо боли и отчаяния Шут был полон незнакомой и спокойной силы. А в глазах…
В глазах словно отражалась полная луна.
Можно подумать, сама Датри смотрела сейчас его глазами…
— Я…
— Поешь, ведьма.
Джастер опустил руку, нашаривая мою миску. Бахира бережно направила его ладонь, и он поднял миску с земли, ожидая, пока я возьму её в руки.
— Нет смысла реветь. Жизнь продолжается.
— Что… что мне теперь делать, Джастер? — жалобно хлюпнула я носом. — Ты теперь не можешь мне помочь. А я одна…
— Для начала поесть и поспать. Утро вечера мудренее.
Он встал, не забыв захватить и своё новое «оружие», вытянул руку ладонью к костру и пошёл вокруг него, проверяя посохом путь. Бахира с виноватым видом погладила меня по плечу и поспешила за ним.
— Постой, Джасир, я помогу тебе.
— Благодарю, — Шут снова улыбнулся. В этой его улыбке было столько спокойствия и умиротворённости, что я как-то разом забыла о своих бедах.
Никогда не видела, чтобы он так улыбался…
— Какое сегодня небо, Бахира?
— Уже сумерки, Джасир, но Мать Матерей скрыла от нас свет звёзд. Она в печали…
Мать Матерей в печали… ещё бы…
— Значит, будет дождь. — Шут остановился по ту сторону костра, запрокинул лицо к небу и глубоко вздохнул. — Лошадей нужно переставить под кроны. Отведи меня к ним.
— Хорошо, Джасир.
Я смотрела, как они скрылись в темноте.
Какое сегодня небо… Великие боги… Он так любил смотреть на небо, на звёзды, любил наблюдать за всякими букашками, любил… Он столько всего любил делать…
А как на берегу Волокушки он смотрел на меня… «Я хочу запомнить»… словно знал, что может… может больше никогда… Никогда…не увидеть…
Я снова захлюпала носом, чувствуя себя полной дурой. Какая я всё-таки… ведьма. Только о себе и своих заботах думаю. А о нём и не побеспокоилась даже…
Мои горестные размышления прервала вернувшаяся к костру Бахира.
— Ты покушала, Яния? Пойдём спать? Джасир просил не ходить к реке ночью. Утром всё приберём.
Она говорила заботливо и с улыбкой, но я вдруг поняла, что ей тоже очень тяжело сейчас. Только она переживала не за себя, а за Шута. Но она держалась и подбадривала даже меня. «Если бы я могла изменить…»