Караванщик некоторое время задумчиво молчал, беззвучно шевеля губами и поглаживая бороду, а затем кинул.
— Воистину, это большая удача, что я встретил тебя на своём пути, мудрейший Джасир! Эта женщина обошлась мне в двадцать талонов, и, клянусь, я дам ей ещё столько же и отпущу куда угодно, лишь бы не допустить этого позора!
Джастер коротко кивнул, ничем не выдавая своих чувств и мыслей, а Бахира смотрела на дорогу, но я поняла, что она очень довольна словами Шута. Я была с ней согласна: лучше жить свободной женщиной с ребёнком на руках, чем быть нелюбимой наложницей и слышать, что твой ребёнок — плод позора…
Раньше мне такие мысли и в голову бы не пришли, но я успела наслушаться и насмотреться столько всего, что теперь понимала гораздо больше.
Воодушевлённый предложенным решением Назараид тем временем снова обратился к Шуту.
— Я заметил, что твоя сестра и мать отличаются необычной красотой, о почтеннейший Джасир. Глаза твоей прекрасной сестры обжигают так, словно само солнце поделилось с ними своим светом! Глаза твоей почтенной матери глубоки и чисты, как колодезная вода отражающая небо в жаркий день! Твои же светлые, словно сама луна окрасила их серебром, — сказал караванщик. — Верно ли я понял из твоих слов…
— Знаешь ли ты, что твоя удача уже трижды улыбнулась тебе сегодня, Назараид? — спокойно и очень холодно перебил его Шут. — Ибо ты дважды узнал сокрытое, избежал обмана и сохранил своё честное имя торговца, а также узнал то, что поможет тебе сохранить честное имя мужа и главы семьи.
— А третий раз, о почтенный Джасир? — с опаской поинтересовался караванщик.
— Третий раз ты сохранил свою жизнь, ибо законы гостеприимства запрещают гостям убивать хозяев, даже когда те забывают о своём священном долге и оскорбляют своих гостей словами или поступками.
Бахира согласно кивнула, а я в который раз восхитилась способностью Шута легко и непринуждённо ставить на место любого, кто смел переходить общепринятые границы. Семейные дела и кровное родство у маджанне обсуждалось с чужаками. А уж выяснять, один отец у нас с Джастером или нет…
Любой из воинов маджан просто перерезал бы горло нечестивцу, задавшему такой вопрос.
Караванщик сглотнул, покосился на меч, который висел на поясе Джастера, а затем перевел взгляд на Бахиру и на меня. Не знаю, что больше его привело его в чувство: наше оружие или то, как мы на него смотрели, но поспешность, с которой он сплёл перед собой пальцы и поклонился всем нам, говорила, что предупреждение он посчитал очень весомым.
— Воистину от тревожных мыслей у меня помутился разум, ибо забыл я о святом долге хозяина, и был груб и неучтив с досточтимым элрари и его близкими! — воскликнул он. — Чем могу я искупить свою вину, о почтеннейший Джасир?
— Исполни то, что обещал, почтенный Назараид, — миролюбиво ответил Шут. — И не отступай от своего слова впредь, ибо Тёмноокий суров и безжалостен к тем, кто нарушает клятвы, данные его именем.
В который раз за день караванщик побледнел и вытер лицо рукой.
— Воистину великодушны и справедливы твои слова, досточтимый Джасир! — Снова поклонился он Шуту. — Как обещал, я сделаю всё, что ты попросишь, чтобы помочь тебе в твоём деле!
— В таком случае, нам следует поспешить, — Шут снова смотрел на солнце, которое склонилось ещё ниже. — Небесный Отец скоро будет готов скинуть свой алый абэн и войти в шатёр.
Караванщик проследил взглядом за солнцем, посмотрел вперёд на дорогу, которая по-прежнему петляла между одинокими деревьями и редкими рощами, и кивнул.
— Ты снова прав, почтеннейший Джасир. О делах лучше беседовать за чашей вина, а не глотая пыль на дороге. Поспешим же в Арсанис, и ты узнаешь щедрость и гостеприимство Назараида, чьё имя известно самому эмбе!
Он пришпорил коня, переходя на рысь. Бахира также молча пришпорила Пламя, Джастер держался за луку седла, а я снова заняла своё место слева и чуть позади Огонька.
За нашими спинами раздались гортанные крики погонщиков и унылые колокольцы забрякали веселее.
Очень скоро рощи сменились садами, а среди деревьев, усыпанных разными плодами, я замечала высокие изгороди из жердей или глиняных кирпичей. В воздухе разливался сладкий аромат спелых плодов, а весной, наверное, здесь ошеломительно пахло цветами.
На дороге стали попадаться развилки, и всё чаще мы обгоняли съехавшие на обочину двухколесные тележки, запряжённые мулами и груженые разным скарбом или товаром. Их сопровождали как одинокие мужчины, так в сопровождении подросших сыновей, или даже со всей семьёй. Иногда нам уступали дорогу овцы и козы со своими погонщиками. Люди в простых одноцветных или полосатых одеждах низко кланялись Назараиду, который даже не замечал этого. На нас же взрослые мужчины и их жёны смотрели со страхом и опаской, и только караван, отставший от нас на несколько десятков шагов и охраняемый «осами», несколько успокаивал испуганных родителей. У мальчишек тёмные глаза сверкали неподдельным интересом и озорством, и даже сердито раздаваемые подзатыльники не убавляли их любопытства.
Джастер же восседал на Огоньке с посохом на коленях, и смотрел вперёд, не подозревая сколько интереса вызывала его фигура. На нас с Бахирой старались не смотреть, хотя я понимала, что появление «духов пустыни» в этих краях и в самом деле — дело невиданное.
Арсанис я увидела издалека.
В отличие от Онферина, который скрывался на морском берегу среди холмов, Арсанис возвышался посреди ровной степи как гора драгоценной посуды, выставленной на стол хвастливой хозяйкой.
Мощные наклонные стены золотом сверкали на солнце и по высоте ненамного уступали стенам Онферина. Две высокие башни охраняли ворота в город. А за ними в верх стремились многочисленные голубые купола со звёздами и чёрные шпили храма Сурта. Я невольно придержала Ласточку, любуясь этим видом, а затем поспешно догнала Джастера и тронула его за локоть.
— М? — он едва повернул голову в мою сторону, а Бахира оглянулась через плечо, натянув поводья Пламени и переходя на шаг. Огонёк недовольно фыркнула, а Джастер ласково похлопал её по шее.
— Я вижу город, — негромко ответила я, жалея, что успела выучить слишком мало слов, чтобы описать ему всё, что вижу. — Он большой и красивый. А вокруг нас сады. Люди смотрят на нас, и мы их пугаем.
— Вот как, — Джастер едва заметно и грустно улыбнулся. — Ясно… Я бы посмотрел…
— Я расскажу тебе, сын мой, — Бахира коснулась руки Шута с другой стороны. — Стены этого города выше деревьев, аромат чьих плодов разлит вокруг. Эти стены блестят и сверкают, словно зеркало, и нашим мужчинам пришлось бы просить благословения Небесного Отца, чтобы преодолеть их! Башни ворот стоят как неподкупные стражи, а купола сияют как драгоценные уборы женщин. Воистину, это богатый и сильный город!
— Это так, ами, — кивнул Шут. — За рекой начинается спорная земля между Сурайей и родиной Янии, куда мы направляемся. Много лет две страны воевали друг с другом, но сейчас сюда приходят караваны за товарами.
— А почему стены так блестят? — спросила я, не сдержав любопытства. Конечно, я всё сама увижу, но интересно-то сейчас…
— Я слышал, что они покрыты гладкой и прочной плиткой, которая отражает свет солнца, — ответил Джастер. — Это сделали, чтобы врагу было труднее взбираться на стены и захватить город. Ещё я слышал, что мастера, который её придумал и сделал, казнили, чтобы он никому не смог раскрыть секрет её изготовления.
— Ужасная страна… — тихо пробормотала я, но Шут услышал.
— В каждой стране свои обычаи и законы, — также негромко ответил он. — И очень многие из них придумали сами люди.
Мы с Бахирой не успели ничего сказать в ответ: караванщик заметил, что мы отстали, и развернул коня, направляясь к нам.
— Что-то случилось, о почтеннейший Джасир⁈ — встревоженно вскричал он, осаживая коня перед нами. — Почему ты…
— Я слушал, как прекрасен город, в который мы направляемся, — спокойно перебил его Шут. — Воистину, это достойное зрелище и мне жаль, что я не могу увидеть его своими глазами.
— Да-да, — караванщик согласно закивал и пустить своего коня шагом. — Арсанис воистину великий город, и найдётся немного городов, чьи слава и богатства превосходят мою родину!
— Я буду рад услышать твой рассказ, почтенный Назараид, — ответил Шут. — Ибо нет для поэта и музыканта слаще слов, чем слова, запечатлевшие славные деяния прошлого в назидание потомкам.
Караванщик удивлённо покосился на Шута, но тот снова невидяще смотрел вдаль, и Назараид довольно ухмыльнулся, поглаживая бороду.
— Воистину, сама судьба свела нас вместе, досточтимый Джасир! — горделиво выпрямился он в седле. — Ибо я многое могу поведать тебе о славных днях и битвах, что пережил Арсанис!
Мы с Бахирой коротко переглянулись, и я опять уступила своё место возле Джастера довольному караванщику.
Хвалебный рассказ о войнах, в которых сражались дед и прадед Назараида мне показался скучным и бесконечным. Может, Джастеру в самом деле было интересно, но я с трудом понимала, о чём речь. Не только потому, что сама тема сражений мне была неприятна, сколько из-за бесконечных восхвалений доблести предков Назараида и витиеватых оскорблений их противников.
Очень скоро я перестала слушать. Так как нам с Бахирой полагалось молчать и не прерывать беседу двух мужчин, я просто смотрела на дорогу и на город, который неумолимо приближался, и размышляла о случившемся.
Я ещё не успела привыкнуть к мысли о том, что Джастер теперь не воин, а просто слепой музыкант, как он снова поразил не только меня, но и всех вокруг своими предсказаниями.
Прежде я бы уже напридумывала себе всякого, но сейчас понимала, что за каждым словом и поступком Шута всегда стоит или план, или какая-то цель, и потому, не смотря на все свои переживания, решила дождаться возможности поговорить с ним наедине.
Точнее, говорить мы будем втроём, с Бахирой, потому что у неё тоже наверняка есть вопросы. А пока можно смотреть по сторонам и на приближающийся город, потому что вооружённая девушка из гордого и сильного народа маджан это не бесправная «бездушная» игрушка Ашу Сирая…