Шанак, Датри, помогите…
Садир же был уверен в своём превосходстве.
— Не иначе ты вместе с глазами лишился и остатков разума, Машнун-Мают! Ты воистину безумен, раз осмеливаешься угрожать мне и утверждать такое! Что ж, я понимаю твой страх и твою беспомощность! Ты был отважным воином и вождём своего народа! Но только с помощью злых духов ты и твой народ одержали победу на берегах Раймадана! Я никогда не забуду этого! Без сомнения, теперь ты не хочешь признавать своё поражение. Ты пытаешься смеяться надо мной, но я жив, и я здоров, эмир приблизил меня за мою службу и заслуги, и моя удача вновь улыбается мне! А ты неразумно оставил свой народ и свои земли, лишился зрения и теперь стоишь здесь, передо мной, не в силах защитить своих женщин и изменить своей печальной судьбы! Даже будь ты зрячим, тебе некуда бежать из этих стен! Я привёл с собой сотню воинов, твои дикие кошки не смогут одолеть их всех! Я заберу твою мать и твою сестру в свой харем, а когда они мне надоедят, то отдам своим людям! И когда мои воины вдоволь насладятся твоими драгоценными женщинами, я отдам их Взывающим, чтобы они сделали из них джихаен — маат! Как тебе такое предсказание, о премудрый элрари Джасир? Твои слова не изменят мою решимость, сын песка и ветра! Неужели ты решил, что я настолько глуп, что поверю россказням о твоём даре элрари, которыми полны улицы Арсаниса⁈
— Нет, Садир. Я так не думаю.
Садир довольно улыбнулся, поглаживая бороду.
— Я рад, что разум не покинул тебя, Джасир, ибо нет радости и удовольствия в том, чтобы казнить безумца! Своим признанием ты доказал, что моя месть будет сладка! Так и быть! Твой народ прозвал меня Гадюкой, но я умею уважать храбрость и доблесть воина, даже когда это ты, Безумный Джасир. Клянусь Тёмнооким, я даже выслушаю твою последнюю просьбу, прежде чем отвести к эмиру! Но предупреждаю тебя, не надейся разжалобить меня!
— Скажи мне, Садир, сын Рахама, — спокойно произнёс Джастер, в очередной раз пропустив мимо ушей все оскорбления и насмешки. — Что бывает с тем, кто нарушает клятву, данную именем Тёмноокого?
— Его провезут по городу в железной клетке, без одежды, обритого налысо, чтобы все могли увидеть его позор. Его имя будет проклято, его имущество станет собственностью храма, а он сам будет передан Взывающим, дабы они определили, какой ужасной смерти его предать. — Улыбка сошла с лица Садира, и оно сразу стало жёстким и холодным, доказывая, что своё прозвище он получил не зря. — Но почему ты спрашиваешь меня об этом? Какой подвох ты ищешь в моих словах?
— Я не ищу подвох, Эфау. — Джастер убрал руку с плеча Бахиры. — Я говорю прямо: ты встал на моём пути и ты пожалеешь том, что пришёл сюда. Ты проклянёшь этот день, как не проклинал день своего поражения на Раймадане, ибо он станет последним днём твоей жизни. Ты мог бы уйти и забыть моё имя, чтобы избежать этой участи. Но ты ослеплён жаждой мести, и не последуешь этому совету. Поэтому я не стану просить тебя о таком.
Начальник городской стражи подобрался и в самом деле стал похож на змею, готовую атаковать. Чёрные, горящие жаждой мести, глаза смотрели на Шута жадно и совершенно безжалостно. А вот его воины начали украдкой переглядываться. Не знаю, какие слухи успели разойтись по улицам города, но слова Джастера их явно впечатлили.
— И что же ты хочешь, Безумный Джасир? — спросил он. — Я внимательно слушаю тебя.
— Мне всё равно, сколько воинов ты привёл с собой. Если я захочу уйти — я уйду. Но мне не нужны бессмысленные жертвы. Я не хочу оскорблять этот дом пролитой кровью и пойду с тобой к эмиру, но при одном условии. Моя сестра будет сопровождать меня, а моя мать останется здесь. Ты не причинишь им вреда и позволишь уйти, ибо хозяин этого дома поклялся именем Тёмноокого принять меня и мою семью как дорогих гостей и помочь мне в моих делах. Я не хочу, чтобы его признали нарушившим эту клятву, поскольку не в его власти помешать тебе исполнить задуманное. Также нет его вины в том, что он, по воле Великой Матери, не узнал меня, и принёс свою клятву. Дашь ли ты своё слово в этом? Или мне спросить у тебя клятву именем твоего бога?
Садир нахмурился и с прищуром смотрел то на меня, то на Бахиру, по-прежнему не убиравшую меч. Я не видела её лица, но судя по взгляду бывшего хази, он оценивал Сновидицу как опытного воина, а не как красивую женщину. На меня он бросил всего один заинтересованный взгляд, и снова нахмурился в сторону Бахиры. Он прекрасно понял всё, о чём промолчал Шут.
Или все останутся живы, или этот дом, в самом деле, будет залит кровью. Сколько бы людей не привёл с собой этот Садир, я не сомневалась, что Джастер не станет скрывать свой дар некроманта, чтобы спасти нас с Бахирой.
Конечно, он не мог колдовать как прежде, но он же не лишился этой возможности совсем.
Игвиль тоже не будет щадить врагов своего хозяина. В силе и боевых способностях драксы я давно успела убедиться. Да и мои проклятия сгодятся, если я буду защищать Джастера и Бахиру…
Почти посеревший от страха Назараид робко выглянул из-за спины крайнего воина. Мне даже стало жаль бедолагу. Знакомство с Джастером принесло ему куда больше тревог и волнений, чем радости и удачи. Вчера он так хотел, чтобы Джастер остался в городе, а сегодня узнал, что принял в своём доме врага самого султана. А тут ещё и обвинение в нарушении клятвы гостеприимства, данной именем самого Сурта…
Бедняга ещё от утренней истерики своей несостоявшейся жены не отошёл, а тут такое…
И Джастер… Вот почему он не хотел идти в город. Он знал, что здесь живёт его старый враг. И если бы не его внезапная слепота, то мы бы уже наверняка шли короткими тропами в сторону Салаксхема и избежали этой опас…
Нет. Остановись, Янига. Доверяй Шуту, даже если это так трудно, как сейчас.
Он видит судьбы людей и всегда знает, что делает. Он исполняет клятву, данную самой Датри, и значит, она не оставит его своей помощью. И хотя Игвиль рвётся в бой, сейраз на груди холодный. А сам Шут по-прежнему спокоен и безмятежен. Только серые глаза блестят серебром луны.
Признаться, именно это его невозможное спокойствие пугало меня больше всего. И оно же сбивало с толку всех остальных.
Не так должен вести себя беспомощный калека и враг султана, оказавшийся в смертельной ловушке и в окружении стольких воинов. Совсем не так.
— Ты пытаешься мне угрожать даже сейчас, Джасир. — Снова заговорил Садир, делая знак своим воинам опустить оружие. — И я вижу, что ты по-прежнему бесстрашен и безумен перед лицом смерти, как во время нашей последней встречи много лет назад. Я не верю в твой дар элрари, но я знаю, что твоё слово нерушимо. Но моё слово, слово великого хази Садира, сына Рахама, нерушимо так же! Ни я, ни мои воины не тронут твоих женщин, и они будут вольны покинуть Арсанис, когда захотят. Также я говорю, что хозяин этого дома не будет обвинён в предательстве султана, а также в нарушении клятвы, данной тебе именем Тёмноокого! И не будь я Садиром, сыном Рахама, если отступлю от сказанного!
— Да будет так, Садир. — Спокойно и весомо ответил Джастер, и я поняла, что договор заключён.
Бахира опустила саберон и обернулась, глядя на нас с болью и горечью.
— Джасир…
— Всё будет хорошо, ами, — спокойно ответил Шут на языке маджан. — Оставайся в этом доме и жди нас. Проследи, чтобы всё было готово к дороге.
— Джасир… — Бахира кончиками пальцев промокнула уголки глаз. — Зачем…
— Верь мне, ами, — Джастер снова нашёл плечо Бахиры и легко сжал пальцы. — Верь мне, как верила всегда.
Сновидица промокнула уголки глаз и кивнула, нежно накрыв ладонь Шута своей.
— Я верю тебе, сын мой.
— Отун, дай мне тал-лисам и посох, — спокойно попросил Шут, и я только сейчас поняла, что так и стою, сжимая Живой меч и не веря происходящему.
— Яния.
— Д-да.
Я торопливо убрала Живой меч в кожаные полуножны, незаметно вытирая взмокшую от волнения ладонь о бедро. Бахира в это время помогла Джастеру повязать синий тал-лисам. Она словно не замечала за своей спиной вооружённых воинов.
— Вот. — Я подняла посох с ковров и вложила в ладонь Шута.
Джастер взял посох и закрыл лицо концом тал-лисама.
— Не забудь про парн, Яния. И пойдём.
— Хорошо.
Я кивнула и взяла парн, который принесла мне Бахира, краем глаза уловив внимательный взгляд чёрных глаз Садира. Бывший хази, — надо бы спросить у Джастера, что это значит, — смотрел на меня так, что мне показалось: он жалеет о данном слове. В отличие от Бахиры, в его глазах я была красивой женщиной, а не воином. Да и его воины откровенно разглядывали нас, наверняка тоже жалея о слове своего господина.
Подумать только, всего две луны назад, в начале лета, я была бы польщена таким вниманием, но сейчас оно мне было неприятно. К счастью, Бахира помогла мне скрыться от этих взглядов за плотной тканью.
Взяв Джастера под руку, я вдруг ощутила, что моё волнение улеглось, а вместо неё пришла уверенность, что всё будет как надо.
С этой уверенностью, вместе с Джастером я спокойно пошла мимо расступившихся воинов и вышла из комнаты. Бедняга Назараид, серый как тень, сполз по стене вниз и дрожащими губами пытался молиться Тёмноокому Сурту.
Садир и в самом деле привёл с собой много воинов. Дом Назараида был окружён и во дворе нас тоже встретили вооружённые люди. Слуги и невольники попрятались кто куда, не рискуя вызвать гнев стражников. Но мне показалось, что невидимые наблюдатели испытали облегчение, не увидев своего хозяина и господина пленником.
Начальник городской стражи, гордый и торжествующий, возглавил наше шествие во дворец эмира. Сам Шут спокойно шёл, едва слышно постукивая посохом о камни, и не выказывал ни капли беспокойства. Я же старалась не обращать внимания на плотные ряды вооружённых мужчин вокруг нас с Джастером, и думала о том, что произошло.
В отличие от Эрикии, в Сурайе Джастер не прятался в «тени». Он был не просто известен, а успел прославиться так, что его имя и… прозвища гремели на всю страну. Его знали не только как Ашу Сирая, прогневавшего Тёмноокого Сурта своей дерзостью и неповиновением, но и как вождя народа маджан, который сумел победить войско султана в битве на каком-то Раймадане…