— Иваны получили по заслугам, герр лейтенант!
— Они свое дело сделали, — в голосе командира танка Курт не услышал удовлетворения от победы люфтваффе. — Нам теперь придется смешать строй. Не отвлекайтесь, Книспель. Сейчас русские откроют огонь из противотанковых пушек.
Воздушный бой над наступающими танками прекратился. Бомбардировщики улетели, израсходовав реагенты для дегазации, остатки русских истребителей вышли из боя, а «мессершмитты» еще пару минут покрутились над полем и тоже исчезли за кромкой ближайшего леса.
В воздухе раздался нарастающий свист, переходящий в заунывный вой — в дело вступили немецкие артиллерийские полки. Пусть снарядов у окруженных было мало, но для этой атаки, генералы, похоже, выгребли со складов все последние резервы.
В восьмистах метрах впереди, там, где в прицеле виднелись брустверы русских окопов, земля встала дыбом, как в те добрые времена, когда ни о каком окружении еще и речи не шло, а танковые дивизии вермахта бодро продвигались к Москве, громя по пути спешно выставленные противником заслоны.
Артналет оказался интенсивным, но коротким. Похоже, гаубиц в артполках уцелело достаточно, но запас снарядов к ним иссяк слишком быстро. Как только поднятая взрывами пыль и снежные хлопья немного осели, русские начали отвечать. Артиллерии у них оказалось немного. Видимо, сказывались большие потери в предыдущих боях, а все пополнения красные отправляли частям, пытавшимся остановить танки генерал-полковника фон Клейста. Что ж, тем проще будет танкистам Роммеля выполнить задачу.
Противогаз сильно мешал, но Книспель уже кое-как приспособился работать с приборами наведения танковой пушки в этом наморднике. Снять бы его, да нельзя — их «тройка» только что въехала в зону заражения, пусть и изрядно прореженную дегазирующими жидкостями, но все еще опасную.
— Пушка на два часа! — выкрикнул Книспель, обнаружив позицию только что открывшего огонь противотанкового орудия.
— Короткая! — немедленно отреагировал лейтенант Кляйн.
Курт выстрелил, как только танк, качнувшись вперед, замер. Промах!
— Мажете, Книспель! — недовольно констатировал лейтенант. — Соберитесь!
— Осколочный!
Лязгнул затвор, и Курт чуть довернул башню, одновременно буквально на пару миллиметров стронув маховик вертикальной наводки.
Выстрел!
Результата Книспель увидеть не успел. Танк вздрогнул, и рядом с ним в небо взметнулась масса перемешанной со снегом земли. Раздался громкий лязг и россыпь звонких ударов по броне.
— Ходовая разбита, герр лейтенант! — доложил по внутренней связи механик-водитель. — Это было что-то покрупнее русского 45-миллиметрового снаряда. Гусенице точно хана, а может, и пару опорных катков вынесло. Мы теперь неподвижная цель.
— Шайсе! В самом начале боя! — выругался командир. — Продолжать огонь! Будем поддерживать атаку с места. Сколько займет ремонт?
— Да как чинить-то, герр лейтенант? — удивился мехвод. — Мы же по русской химии метров двести уже проехали. Вся ходовая ей перемазана, а дегазировать нечем.
— Осколочный! — потребовал Книспель, возвращая экипаж в горячку боя. Русская пушка продолжала стрелять, несмотря на рваную дыру, пробитую их снарядом в правой части ее щита.
Строй немецких танков изогнулся и уплотнился, втягиваясь в дегазированный бомбардировщиками проход. Выглядело это странно. По виду поле справа и слева от наступающих ничем не отличалось от примерно шестисотметрового участка, в который стремились втиснуться «тройки» и «четверки», предельно сжимая дистанцию между соседними машинами.
Дальше, метров через триста, пробитый силами люфтваффе коридор вновь расширялся примерно до километра, а то и больше, и ближе к позициям противника у немецких танков вновь появлялась возможность развернуться в нормальный боевой порядок. Вот только давать им выйти на простор русские, похоже, не собирались.
Донесшийся с неба вой Книспель не смог бы перепутать ни с чем. Его сослуживцы называли первобытный рев снарядов советских реактивных минометов «сталинскими орга́нами». Ничего общего со звучанием красивого и благородного инструмента Курт в этих завываниях не слышал, но название прижилось.
Русский удар пришелся очень неудачно. Танки Роммеля как раз сгрудились на ограниченном пространстве. Авангард только-только начинал выходить из неудобной узости и разворачиваться в нормальный боевой ордер, а третий ряд танков уже частично в нее втянулся.
Больших потерь в танках Курт не ждал. Прямые попадания, конечно, способны вывести тяжелую бронированную машину из строя, но случаются они не так часто — реактивные снаряды не обладают высокой точностью. Куда хуже должно было прийтись пехоте на броне танков и бронетранспортерам с их тонкой броней.
Курт понимал, что без пехоты захватить русские позиции будет сложно, но надеялся, что масса танков все же сможет выполнить поставленную задачу. Однако первые же взрывы русских реактивных снарядов, ударивших в землю среди немецких танков, заставили его сердце пропустить удар и лихорадочно забиться в груди.
Этого просто не могло быть! Слишком яркие вспышки, не гаснущие мгновенно, а продолжающие слепить, как режущий глаза блеск газовой сварки. Облака пара, в который мгновенно превращался грязный снег, и стена огня, пожирающая все на своем пути.
Русский налет длился не больше пятнадцати секунд, но за это время весь немецкий боевой порядок, насчитывавший почти двести танков, скрылся в огненном облаке, которое не спешило опадать. После взрывов первых снарядов Курт слышал крики. Расстояние было немалым, но этот звук перекрывал даже грохот боя. Впрочем, крики быстро стихли.
На поле прекратилось всякое организованное движение. Немногие уцелевшие танки, которым посчастливилось оказаться за пределами зоны поражения страшного русского оружия, остановились и начали медленно пятиться.
Курт перевел взгляд туда, где еще недавно видел командирский танк Роммеля. Машина генерала оказалась на самой границе уже начавшего меркнуть моря огня, созданного снарядами противника. Т-IV со скрючившимися от жара антеннами стоял неподвижно, не подавая признаков жизни.
Неожиданно люк механика водителя дрогнул и приоткрылся. Из него вырвалось легкое облако дыма или пара. Видимо, сил у выжившего члена экипажа было слишком мало, и люк так и застыл в не до конца открытом положении.
— Танк командующего, герр лейтенант! Там есть живые!
Командир танка не колебался ни секунды.
— Книспель, за мной! — выкрикнул он, распахивая створки башенного люка.
Три сотни метров до неподвижно застывшего танка Роммеля Курт и лейтенант Кляйн преодолели за полторы минуты. Их совершенно не волновало, что снег под ногами почти наверняка все еще пропитан остатками химической заразы. Бой был безнадежно проигран, как, возможно, и вся эта ставшая непрерывным адом война, но у танкистов имелась четкая и ясная цель — спасти командира, и, как ни странно, она надежно защищала их разум от царившего вокруг безумия.
Книспель рывком распахнул приоткрытую створку люка, зашипев от боли — раскаленная броня обожгла кожу даже через перчатку. Из танка пахнуло жаром, однако он не был настолько нестерпимым, чтобы остановить Курта.
— Герр генерал, вы живы?
Ответа не последовало, но Курт уже видел знакомую фуражку и витые генеральские погоны. Вдвоем с лейтенантом они аккуратно вытащили командующего из танка. Похоже, Роммель был жив, но находился без сознания. Открытые участки кожи местами были покрыты волдырями ожогов, однако Книспель хорошо помнил, как сам выскакивал из горящего танка, и знал, что такие ранения не смертельны.
— Только не на землю — там химия! — предупредил Курта лейтенант. — Нужно вынести командующего из зоны заражения. Вперед! Бегом!
С трудом сохраняя приличный темп движения, Книспель поймал себя на невеселой мысли. Судьба все-таки вновь обманула его, небрежно отбросив оба варианта развития событий, о которых он размышлял в начале боя, и со злорадной усмешкой подсунув ему третий, самый невероятный из всех возможных. Кошмар окружения не закончился, он просто вышел на новый виток спирали.
Глава 8
Старший сержант Игнатов пробирался через избитый снарядами перелесок, стараясь делать это как можно тише. Ночью канонада ослабевала, но до конца не умолкала, и это здорово помогало тройке диверсантов, заглушая скрип снега и хруст невидимых в темноте веток, в изобилии валявшихся вокруг после недавнего артобстрела.
Столь сложный маршрут группа выбрала не случайно. Вчера за этот клочок ничем не примечательного леса шел яростный бой. Отсюда во фланг наступающим немецким танкам били сначала противотанковые пушки, а затем, когда пушки разбило бомбами, в ход пошли гранатометы.
Позиции красноармейцев были неплохо укреплены, поэтому сходу выбить их отсюда у немцев не получилось. Потеряв два танка, противник вызвал авиацию. Пикирующие бомбардировщики уничтожили позиции артиллеристов, но попытавшихся вновь пойти в атаку немецких танкистов встретили летящие в борта боевых машин кумулятивные гранаты.
Немецкой пехоте к перелеску было не подобраться — на открытом поле русские выкашивали ее минометным огнем. В итоге противник ударил по позициям гранатометчиков химическими снарядами, чтобы заставить бойцов покинуть удобную позицию, мешавшую танковой атаке.
Теперь грязный снег, перемешанный с землей и древесными щепками, был изрядно сдобрен люизитом. Решив проблему, немцы забыли об этом месте, считая, что в ближайшие сутки туда никто не сунется, а вот подполковник Лебедев очень вовремя о нем вспомнил.
Отсиживаться за спинами бойцов Лелюшенко, когда оборона окруженной группировки трещит по швам, Лебедев посчитал невозможным, но посылать своих людей в окопы вместе с рядовыми бойцами он, естественно, не стал — не тому их учили.
После того, как подполковник Нагулин доставил в котел новые защитные костюмы, перед диверсантами открылись весьма интересные возможности, и сейчас боевая тройка сержанта Серовой, усиленная еще двумя бойцами, выдвигалась на исходную позицию. Сам Игнатов нес за спиной трубу гранатомета и три выстрела к нему. Никифоров тащил пулемет ДП. На физическую подготовку разведчикам жаловаться не приходилось, так что удалось обойтись без вторых номеров расчетов, которые обычно несли часть боеприпасов. Впрочем, частично эту роль выполняли два бойца, приданных тройке с учетом специфики маршрута. Один из них отвечал за проверку зараженности местности, для чего имел в рюкзаке прибор химической разведки, а второй был радистом. В дополнение к своему грузу они несли еще два выстрела к гранатомету и две сотни патронов для пулемета.